Наёмники, раздвинув телеги, вывалили из лагеря на площадь — разве лишь кроме тех, кто не мог ходить. Некоторых успели построить в аккуратные коробки, но большая часть пока обступала командиров беспорядочной оранжево-красной массой. Солдаты шумели: сначала это был обычный гул толпы, но вскоре он сменился скандированием отрядного девиза.

— Это, выходит — почти все теперь…

— К сожалению.

Потери считать придётся позже. Но хорошо, если от Ржавого отряда осталась половина того числа, каким он месяц назад подошёл к стенам Фадла. И если Валид действительно перебил большую часть живших у порта, а это едва ли блеф — то погибли в основном лучшие. Те, кого так просто не заменишь новобранцами в строю, а повышенными — среди офицеров. Это не говоря о Люлье, об охране дворца — самых отборных бойцах.

Даже если сегодня всё сложится хорошо — «ржавые» понесли потери, каких не было много лет. И впереди у отряда не самые простые времена, это Ангус понимал превосходно. А ведь ещё есть загадочные планы балеарцев…

Воодушевление после удачного взятия форта прошло. Солдаты явно были бодрее — им проще.

— Что дальше?

— Ну, соберём какую-то охрану для раненых с бабами. Пусть Бенедикт ведёт их к кораблям, когда это станет более-менее безопасно. Ты возьмёшь побольше людей, пойдёшь к Храму Сотворения и дворцу. Пора их грабить, а то Вальверде всё вынесет сама. Она и так заберёт большую часть… справедливо.

— В смысле?

— Что «в смысле»? Забыл, как грабить? Или не догадываешься, во сколько встанет место на кораблях?

— Нет. Я не понял, что значит «ты пойдёшь».

— Это значит «без меня». Угадай, куда я собираюсь и зачем. С одной попытки.

Ангус, конечно, догадывался.

— Ну так я с тобой.

Шеймус уже набрал воздуха в грудь — видать, хотел обрушить на Ангуса тираду о разнице между просьбой и приказом. Однако этого так и не произошло. В том, как капитан молча повёл головой и плечами, промелькнуло нечто, Ангусом толком не понятое. Возможно, он оценил порыв друга, а может — это было то, чего лейтенант за Шеймусом никогда прежде не замечал. Отчаяние — так, наверное, называется.

Но Шеймус почти сразу собрался с духом.

— Из нашего светлого рыцаря херовый командир для грабежа, и он не знаком с Вальверде. Так что пойдёшь ты, уж не спорь. Я хочу, чтобы тут ни один гвоздь и не остался в стене. И чтобы вы с Вальверде спалили всё, до чего дотянетесь. Потому что…

Он ещё миг промедлил, вздохнул.

— Потому что если всё так, как оно вполне может быть, то Альма-Азрак станет самой большой и красивой могилой из всех, которые мы оставили на пути. Мы, Ангус, не просто сбежим: мы заберём всё, что им дорого.

Лейтенант ничего не ответил, потому что мастаком на душевные речи себя не считал, а городить какую-то чушь не испытывал ни малейшего желания. Шеймус положил руку ему на плечо.

— Слушай, друг, я тебе за всё благодарен, конечно. Но пусть каждый делает своё дело.

Капитан обернулся к солдатам. Наверняка они ожидали какой-то речи, но вместо этого Шеймус указал пальцем в строй.

— Ты! Да-да, одноглазый. Ты же сын Горри, верно?

В шуме вокруг ответ почти затерялся.

— Ну точно. И с тебя, помнится, вся эта параша началась. Собирай людей, десятник: идёшь со мной.

***

Возле порта оставаться больше было нельзя. По правую руку, куда прилетело большинство бомб из мортир, уже начался настоящий пожар: огонь стремительно перекидывался с крыши на крышу, дым заволок ночное небо. Пусть и не очень близко — но ощущался жар. По левую же руку шла высадка: шлюпки давно добрались до берега, и их было много. В порт Альма-Азрака вошли сотни вооружённых людей, которых у Ирмы не было оснований считать друзьями.

Всё, хватит терять время. Боль ничуть не ослабла, но зато Ирма успела немного набраться сил: смогла встать и даже почти не опиралась на стены, шагая вглубь города. Очередной приступ горестных размышлений тоже не наступал, так что лимландка вполне сконцентрировалась на цели.

Если двигаться прямо на юг, то рано или поздно она окажется недалеко от лагеря. Там уже есть надежда вспомнить улицы и выйти куда нужно — а может повезти ещё больше. Может, с другой стороны, и не повезти: судя по шуму, спокойных кварталов Альма-Азраке осталось мало. Но об этом женщина старалась не думать.

Выйдя на перекрёсток, Ирма осмотрелась.

Улица прямо перед ней была как-то подозрительно пуста. Наверное, лучше от таких держаться подальше, стараться хоть смешаться с местными: на Ирме нынче столько грязи, пыли и крови — в темноте и издалека сойдёт за мураддинку. А вот на пустой улице, если не повезёт вдруг с кем-то столкнуться…

Эту мысль подтвердили всадники Святого Воинства, внезапно появившиеся слева. Ирма успела спрятаться за угол, прижаться к стене: изодранная об забор спина ответила жгучей болью. Женщина прикусила губу, зажмурилась и в который раз сжала в руке крестик.

Пронесло. Всадники проехали мимо, не обратив на Ирму внимания. Они оживлённо переговаривались и указывали саблями вперёд.

Ирма посмотрела им вслед. Впереди всадников улица была забита людьми, как бутылка пробкой закупорена — оттуда звучали крики и, кажется, рады появлению Святого Воинства люди не были. Что происходит? Ладно, не до любопытства…

Но посмотрев налево, Ирма тоже не очень обрадовалась. В зареве пожара ярко выделялись чёрные тени таких же всадников. Может, ищут выживших наёмников. Может, следят за тем, чтобы погорельцы спасали своё добро, а не чужое. А может, что наиболее вероятно — это из-за высадки в порту, но Ирме всё равно стоит держаться от Святого Воинства подальше.

Придётся всё-таки идти по пустой тёмной улице.

Убедившись, что за перекрёстком сейчас никто не наблюдает, Ирма очень неловко, но шустро перебежала его и спряталась в тени. Ещё раз осмотрелась: тихо, никого. Можно идти.

Поначалу она шла очень осторожно: стараясь держаться в самых тёмных местах, часто оглядываясь, время от времени останавливаясь и затихая. Не отпускало ощущение, будто за ней кто-то наблюдает — однако Ирма довольно быстро списала это на обычное волнение. Некому же!

Следующий перекрёсток, прилично освещённый и сравнительно людный, был уже близко. По дороге к нему лимландка обнаружила нечто очень полезное: между парой двухэтажных домов были натянуты верёвки, на которые кто-то вывесил сушиться не то большие платки, не то детские простыни. Наверное, хозяева не успели убрать их на закате: нашлись этой беспокойной ночью проблемы посерьёзнее. Очень хорошо!

Правда, стянуть платок оказалось непростой задачей. Хоть Ирма и была для женщины очень высокой, как у лимландок водится, висела столь нужная ткань ещё выше. А прыжки в её-то нынешнем состоянии — это больно. После второй попытки Ирма едва не закричала, присела от боли в рёбрах и долго приходила в себя. Отдышалась, попробовала ещё раз: теперь дотянулась.

Отлично. Ирма накинула платок на голову: теперь рыжие волосы никто не увидит, а в остальном — ничего такого уж подозрительного. В конце концов, у мураддинов не принято особо глазеть на женщин. На своих, конечно: это от обозных жён любой местный глаз не отрывал.

Плевался, конечно, напоказ насчёт «шлюх» — но взглядом едва не просверливал. Известное дело.

До перекрёстка она не дошла, может быть, шагов десять.

Того, кто её схватил, Ирма не заметила — он появился сзади внезапно и совершенно бесшумно. Нужно было то ли вырываться, то ли попробовать достать кинжал, то ли кричать: женщина попробовала сделать всё сразу и не преуспела ни в чём. Этот гад оказался сколь сильным, столь и ловким: умудрился одновременно зажать рот и не позволить вооружиться, а уж брыкаться тут оказалось тем более без толку.

Платок стащили с головы, и Ирма увидела ещё одного мужчину — местного, но не в доспехе.

— Она? — спросил тот, который продолжал держать Ирму.

— Определённо. Понесли.

Мураддины подняли её на руки и потащили куда-то в темноту.