А между тем спешенные мураддины в тяжёлой броне тоже не переставали давить. Сталь звенела об доспехи и щиты, крики смешались — мураддинский язык уже не отличишь от привычного отрядного пиджина.
Может, стоило обороняться на узкой улице? Но с неё при случае не отступишь: запрут с двух сторон, это и обозной жене ясно. Всё-таки боёв Ирма повидала немало. Вот только обычно — со стороны: из лагеря на холме, со стен, а не из самого проклятого пекла.
Ирма с Гретель забрались под прилавок, где уже пряталась Гайя: пара просвистевших над головами арбалетных болтов убедила женщин, что так лучше. У них-то никакой брони не было.
— Не отобьёмся…
Гайя тут же получила от Гретель затрещину.
— Соберись!
Ныть и правда было не время. Во-первых, слезами делу не поможешь — Ирма полагала, что на сегодня лимит рыданий о горькой судьбинушке уже исчеран. Во-вторых, никто, включая Люлью и Валида — не говоря уж о женщинах, не мог быть уверен, как события повернутся через минуту.
Может быть, вот-вот подойдёт Шеймус — с хорошей коробкой пикинеров и кучей порохового оружия. Тогда всадников Валида раскидают на раз-два. И всё, конечно, снова будет хорошо — или гораздо лучше прежнего, по крайней мере. А может…
Нет-нет-нет, и думать не смей.
Ирма сжала в ладони равносторонний крестик — помнится, Отец Пустыни посмеялся над этим наивным жестом. Если уж Творец Небесный и правда далеко, если он действительно глух к молитвам — то пусть странный местный бог снова явится и снова изволит иронизировать. Он же дал понять: Ирма с Шеймусом кому-то зачем-то нужны. Кому-то, кто явно сильнее и мудрее людей.
Значит, всё не может закончиться плохо?
Хотя Отец Пустыни как раз говорил: хорошего финала не будет.
Но если и так — выходит, плохо будет потом. Когда-нибудь. Не прямо сейчас, да? «Ты увидишь очень многое, тебе предстоят удивительные вещи. Даже вообразить их сейчас трудно…»
Подохнуть на этом рынке — явно не самая удивительная вещь на свете. И уж её-то вообразить сейчас, когда Святое Воинство продавливало оборону наёмников, особого труда не составляло.
«…но домой ты больше никогда не попадёшь»
Да и пёс с ним, с Лимландом. Положа руку на сердце — Ирма никогда особо не любила родину. Может, немного тосковала, как и любой человек на чужбине, но у неё уже десять лет было кое-что другое.
Тоже своего рода дом.
Меж тем основной натиск на баррикаду, кажется, ослаб — спешенные мураддины отступили. Всадники тоже кружили на почтительном расстоянии. Люлья продолжал раздавать распоряжения: перегруппировываться, оттащить раненых.
— Враг думает, что мы морально слабы! — смеялся лейтенант с постамента. — Видать, ничего не стоим без Шеймуса? Залупу тебе, Валид, на воротник! Ржавеет железное!
— Ржавеет железное!
— РЖАВЕЕТ ЖЕЛЕЗНОЕ!!!
И женщины присоединились к скандированию.
Однако покидать площадь Валид не собирался. Мураддины явно готовились к новой атаке — или собирались с силами и обдумывали тактику, или ждали подкрепления. Гретель ухватила за штанину солдата, пробегавшего мимо.
— Эй! Дайте оружие. Хоть какое.
— Зачем?
— Затем! Не помешает. Я сдаваться, знаешь ли, при случае не собираюсь.
Да уж, Ирма не сомневалась — её подруга сражаться ой как способна. Лимландка этой ночью успела убедиться, что и она сама тоже может, по крайней мере — в ситуации, когда нет иного выхода.
А вот у Гайи дела с боевым духом обстояли дурно. Волю истерике она не давала только потому, что при любой попытке голосить сразу получала очередных тумаков от Гретель. Та уже успела вооружиться коротким мечом и явно почувствовала себя лучше.
— Без нытья! Мы же тут не шлюхи. Мы, девоньки, такая же часть отряда, как все остальные. Придётся — будем драться. А если ты, солнышко, не станешь — сама выпотрошу, ясно?
Ирма выглянула из-под прилавка, пытаясь разобраться в обстановке. Ничего толком не разглядела — только спины своих и макушки вражеских всадников. Те снова приближались.
***
Спущенную на воду лодку оттолкнули от борта «Дочери морей». Парни налегли на вёсла. Судно было тесновато для пятнадцати человек, но на двух шлюпках решили не идти.
Странный пират восседал на носу лодки, без малейшего движения, будто и не дыша. Он спокойно смотрел в сторону города. Тишайший теперь был одоспешен, и его броня показалась Ангусу не менее странной, чем клинки. Чешуйчатый жилет был покрыт матовой тёмно-красной краской, на плечах висели нелепые прямоугольные щитки, а голову защищал диковинный шлем с широкими полями, увенчанный рогами из чёрного дерева.
Ангус всегда считал рассказы о рогатых шлемах больной фантазией, но удивляться чему-либо за этот вечер уже перестал. Ещё у Тишайшего был при себе лук — тоже совсем не похожий на что-либо, встреченное гвендом прежде: асимметрично изогнутый.
Вот так с детства болтаешься по миру и думаешь, будто уже видел всё, но…
Командиры «ржавых» сидели у кормы. Шеймус смотрел прямо на форт и тоже практически не шевелился. На него кое-как нацепили вынесенный из дворца доспех, и хоть капитану от настойки Вальверде явно стало лучше — в лодку он спустился с видимым трудом.
— Какой план?
— Я без понятия, как устроен форт, сколько там людей. Что тут придумаешь? Просто проникнем внутрь и всех убьём.
— О, это мой любимый план!
Ангусу было неудобно в доспехе оставшегося на корабле Лося — маловат, не по фигуре. Но уж лучше так, чем лезть в драку без защиты. Раз в городе беспорядки, то гарнизон форта однозначно подняли по тревоге: резать спящих не доведётся. Радовала Ангуса лишь одна мысль. Пока корабли Вальверде стоят на якорях вдалеке от берега — к атаке со стороны моря никто особо и не готов. Угрозу местные видят не там.
Если хоть немного повезёт, маленькую лодку в ночи не заметят. А там уж…
Ещё Ангуса угнетало отсутствие большого меча. За долгие годы на войне он, конечно, дрался чем угодно — но давно полюбил двуручник, здоровенный и тяжёлый. Тяжёлый — значит надёжный. Даже если вдруг ударишь криво — всё равно можно и оглушить, и руку-ногу сломать. Лишь бы посильнее, а силушки Ангусу хватало.
— Слушай, Шеймус, а у тебя это дерьмо осталось?
— Какое?
— Ну, которое Вальверде дала.
Шеймус и обычно-то смеялся странно, а теперь, из-за швов на лице — тем более.
— Зачем тебе? Вечно бранишь за это дело.
— Ой, да мы дюжиной с грошем собрались форт брать. Что-нибудь этакое не повредит.
Ангус едва не добавил слово «уже», но осёкся и торопливо отогнал эту мысль. Он любил перед боем мрачно пошутить о погибели, потому как старик Фейн наставлял когда-то юного Кудряшку: смерть боится тех, кто смеётся ей в лицо. Однако нынче всё складывалось как-то слишком дурно, тут не до шуток.
Шеймус протянул пузырёк. Ангус решил особо не рисковать и последовал совету Вальверде: пару капель… Вкус вязкой жидкости оказался приятным. Очень сладкий, с нотками незнакомых гвендлу трав или фруктов, целый букет: он опознал только анис. Настойка наверняка на спирту, но тот совсем не чувствовался.
Поначалу ничего не происходило. Гребцы продолжали работать, форт приближался, шум из глубины Альма-Азрака слышался всё отчётливее. Там сражались: это уже хороший знак. Раз ещё сражаются, то ещё хоть кто-то из «ржавых» жив.
Первым ощущением стал жар. Не такой, как при лихорадке, когда ты весь горишь: этот жар имел единственный источник. Он набирал силу в груди. Сначала очаг был мал, но постепенно пламя залило всё пространство под рёбрами. Ангус невольно схватился за грудь, будто испугался, что его сейчас разорвёт изнутри.
Жар усиливался, но в какой-то момент перестал и пугать, и быть неприятным. Ангус ощущал его уже не огнём, а скорее… светом? Как будто солнце на месте сердца. Мышцы наливались кровью, твердели и пучились. В висках заколотило, по лбу побежал пот.
В какой-то момент показалось, что перед глазами мутнеет, но нет. Просто Ангус начинал видеть не только то, что минуту назад: словно художник писал полупрозрачными красками новую картину поверх прежней. Образы из прошлого. Ангус видел призрачные силуэты крепостей, которые ему довелось брать и защищать, видел костры полевых лагерей. Лёгкие волны напоминали ещё слабо шевелящиеся тела, усыпавшие поле боя.
