На прикроватной тумбочке уже стояла тарелка, рядом лежали нож и ложка. Медсестра выучила расписание Тани и их ритуал с братом, а потому приготовила все заранее. Татьяна достала эклер, разрезала его пополам и ложечкой зачерпнула немного крема. Эти пирожные были любимым десертом Димы с детства. В те времена, когда он еще жил дома, он разрезал пирожное вдоль и слизывал крем, к тесту же он не притрагивался.
Дима обхватил ложку губами, чуть поджал их. Татьяна вытащила ложку уже без крема. Ей показалось, что в уголках глаз Димы появились морщинки, какие появляются при улыбке. Но Дима не улыбался. Он шевелил губами, ноздри чуть раздувались от работы. Наконец, Татьяна услышала короткий звук горлом.
– Еще ложечку?
Дима посмотрел на нее, затем посмотрел на ложку.
– Хорошо, сейчас все будет.
Таким образом Татьяна вычерпала весь эклер. Потом она взяла из держателя, зацепленного за бортик кровати, бутылку с длинной трубочкой и подала брату. Тот обхватил трубочку губами. Столбик воды начал подниматься, но замер, не дойдя до середины.
«Раньше хватало сил дотянуть до конца», – подумала Татьяна и нажала на клапан в основании бутылки. Вода потянулась легче.
Под шумные глотки брата Татьяна вспомнила вторую пару, что пришла к ней утром. Для того, чтобы у них родился здоровый ребенок, нужно изменить лишь один ген. Один! Сущий пустяк для современной генетики. Но даже на это у них нет денег. Этим и пользуется государство на пару с ЧВК. Отчаяние толкает родителей на необдуманные поступки. Судьба ребенка будет предрешена. Вся его дальнейшая жизнь будет подчиняться строкам в контракте, которые родители скорее всего не прочтут, а если и прочтут, то не увидят никакой опасности за обезличенными терминами. А потом что? До семи лет он будет жить с ними. Затем спецшкола, закрытые лагеря и служба, после которой его будет ждать то же, что и Диму, если, конечно, он не погибнет на задании.
«Я ведь пыталась их остановить. Может, сделала недостаточно? Может, стоило надавить?» – думала Татьяна.
Тут Дима захрипел: кашлевой рефлекс работал уже не так выражено. Татьяна убрала палец с клапана на бутылке и наклонила брата вперед. Изо рта на одеяло вытекла тонкая струйка, которая тут же впиталась, оставив небольшое пятнышко.
«Такой пустяк, – подумала Татьяна, глядя на темный след на одеяле, – но ведь Дима бы умер, просто потому, что не смог наклониться».
В палату зашла медсестра.
– Все в порядке?
– Да, он просто поперхнулся. Все хорошо.
Медсестра подошла поближе к кровати.
– Скажу санитарке, чтобы поменяла одеяло, – сказала она и вышла из палаты, а когда вернулась вместе с санитаркой, Татьяны уже не было.
4
Татьяна ехала домой в электробусе. Из головы все никак не выходила вторая пара пациентов. Один-единственный ген! Разве стоит из-за этого отдавать жизнь ребенка в руки наемников? Вся процедура редактирования займет считаные минуты – и все. Ребенок будет здоров. Никаких наследственных болезней, судя по их генокартам, не предвидится. А они готовы ради этого…
Тут Татьяна вспомнила про первую пару. Про «достойного наследника». Она открыла телефон. Проверила рабочую почту. Помимо расписания смен на следующую неделю пришло еще одно письмо. Текста не было, но к письму приложили два файла: заявления об отказе от услуг клиники «TomorrowTech». В обоих файлах было оговорено, что родители настаивают на уничтожении эмбриона. Заявления были оформлены юридически правильно, но Татьяна сомневалась именно во втором заявлении – в том, которое подписала Елена.
Следом пришла мысль: раз уж деньги уплачены – можно пустить их на благое дело. Меньше одной десятой понадобится на редактирование гена муковисцидоза. И совсем копейки нужны для транспортировки эмбриона.
Но из головы никак не выходила мысль, что Елена дала согласие под давлением. Тогда заявление не имело силы.
Татьяна набрала номер администратора клиники.
– Наташ, ты на работе?
– Еще целых десять минут буду тут. А что?
– Скажи, пожалуйста, номер Елены, которая приходила утром. Забыла уточнить у нее одну деталь.
– Так… секунду. Вот, нашла.
Наталья продиктовала номер.
– А к чему такая срочность? – спросила она.
– Да я уснуть не смогу, пока не выясню кое-что. Кстати, там от них ничего больше не приходило?
– От кого?
– От Елены с мужем.
Наталья пару секунд молчала.
– Не-а. Все чисто.
«Они не продублировали заявления на главную почту клиники. Значит, только я знаю об отказе», – подумала Татьяна.
– Хорошо. Спасибо, дорогая. До завтра.
Татьяна тут же набрала номер Елены. Ответили только с третьего раза.
– Да! – практически закричала Елена.
– Простите, что так поздно. Это Татьяна Сергеевна. Тут мне на почту прислали два заявления. Одно от вас. Скажите, вы подтверждаете, что добровольно его написали?
– Добровольно?! Да-а-а, – протянула Елена, – добровольней некуда.
– Вы хотите сказать, что заявление было составлено против вашей воли?
На другом конце стало тихо. Отключили микрофон.
– Алло? Елена, вы тут?
Татьяна подождала какое-то время, но больше никто с ней не заговорил. Тогда она сбросила.
Когда Татьяна вышла из электробуса, телефон завибрировал.
– Елена?
– Да… это я. Все написано добровольно. Я хочу, чтобы вы… чтобы вы уничтожили эмбрион. Он ему… он нам больше не нужен. Все, не звоните мне больше!
– До свидания, – сказала Татьяна.
«Ну вот, – подумала она, – я услышала, что хотела, но легче не стало».
На следующее утро, когда Татьяна пришла клинику, Наталья встретила ее возле кабинета.
– Татьяна Сергеевна, вас просили зайти к главному.
– В чем дело?
– Не знаю, но вас просили зайти.
Татьяна поднялась на второй этаж и прошла до конца коридора к единственной двери без таблички.
Дверь открылась.
– Заходите, – услышала она.
В кабинете стоял человек – не главврач. Это был высокий, в строгом костюме мужчина. Абсолютно лысый. Руки он держал в карманах брюк.
– Заходите, заходите, – повторил он.
– Простите, мне сказали, что меня ждет…
– Нет. Он ждет, когда я поговорю с вами. Присаживайтесь. – Человек указал на кресло и тут же спрятал руку в карман. Татьяна заметила, как у него слегка дрожат кончики пальцев.
– Простите, а кто вы? – спросила она, сев в кресло.
– Вчера вам прислали два заявления на отказ от эмбриона, – начал человек, пропустив вопрос мимо ушей.
«Откуда он это узнал?» – подумала Татьяна и сказала: – Не понимаю, какое вам до этого дело. Это строго конфиденциально.
– Вы успели начать работу над эмбрионом?
– Разве я должна отвечать на ваши вопросы?
Человек чуть наклонил голову направо.
– Впрочем, не важно. Мы и так это проверим. Сейчас выслушайте меня и не перебивайте. Как только вы придете в кабинет, вы закроете историю с этим эмбрионом. Все уже оформлено так, будто вы его уничтожили. Вам останется только поставить свою электронную печать.
– Еще чего!
Человек закрыл глаза, пытаясь сдержать недовольство.
– Вы поставите печать и закроете историю. Больше вы к ней не вернетесь. Для всех эмбрион будет уничтожен. И для вас же лучше, если вы тоже в это поверите.
– Но…
Тут ее телефон завибрировал.
– Посмотрите, – сказал человек.
Татьяна получила уведомление от банка: на ее счет перевели сумму, равную трем зарплатам.
– Это вам за работу, – сказал человек.
– За какую еще работу? Что тут вообще происходит?
– Возможно, вы захотите сменить место для брата. Мне кажется, «Чайка» – не лучшее место для инвалида войны. Вы так не считаете?
Ей нечего было ответить. Ощущение холода, которое шло от человека, внезапно обожгло.
– Это угроза?
– Мы никогда не угрожаем, – сказал человек и вышел из кабинета.
Прежде чем дверь закрылась, Татьяна разглядела шрам прямоугольной формы на затылке неизвестного. Размером едва ли больше спичечного коробка.