А затем оглянулась на колдуна и поморщилась. Подавальщицы опасливо покосились на мужчину и тут же исчезли за углом таверны, быстро, как мыши.

– Чего они от тебя хотели? – недоуменно уставился Богумил им вслед.

– Решения целого вороха проблем, которые вы, мужики, им с завидной регулярностью подкидываете, – горько скривилась Анна. – Таких проблем, с которыми они больше ни к кому не пойдут. Ибо ксендз на исповеди осудит, родители дома побьют, а паны типа Лешека с папашей Синекуром и вовсе из села взашей погонят.

Богумил замер, раскрыв рот.

– Ты что же, полоумная, абортивного пессария им дала?! – тут же зашипел он. – Хочешь, чтобы нас стражники поймали, да в яму с кольями кинули?

– Его самого, – даже бровью не повела жрица. – А еще лекарство от стыдной болезни, которой их наградил хозяин таверны, где ты вчера, кстати, ел. И зелья дала, что можно добавить старому козлу в чай, и тогда до скончания жизни не будет ему хотеться юных девиц по углам тискать. Им же шестнадцати нет, ни той, ни другой.

– И что? – хмыкнул колдун. – Вычислят их в два счета, если заподозрят. Обозлится хозяин, да выгонит их, жалованья не заплатив. Работы они себе другой не найдут, слухами-то земля полнится. Значит, дорога им прямая в веселый дом, где они и так умрут через несколько лет от всяческих инфекций. Кому ты лучше сделала, Анна? Испокон веков так заведено, чтобы мужчины всем заправляли, а женщины подчинялись, и не нам ломать этот порядок.

И тогда глаза Анны зло полыхнули синим.

– Какой порядок, чародей? – прошипела она не хуже змеи. – Девчонок наивных, бестолковых брюхатить? Служанок насильничать и не лечить, если кровью наутро изойдут? Старух на улицу выгонять, не заплатив жалования, когда они от трудов непосильных не могут больше спины разогнуть? Или красавиц на костре сжигать, обвинив в черном ведовстве – лишь за то, что отказались лечь с тем, кто им не по нраву? Хорошо ссылаться на то, что испокон веков заведено, когда тебя напрямую оно никак не касается и препятствий в жизни не чинит!

С этими словами жрица развернулась и направилась в конюшню. И лишь у дверей обернулась.

– С вами поеду, – непререкаемым тоном заявила она. – Может статься, твой упырь с моим змеищем сговорились о чем-то до его смерти. Мне надо понять, о чем. Может, пакость какую задумали, от которой добрые люди пострадают. Но если ты еще раз заговоришь со мной о бабском бесправии в тоне, достойном одуревшего от собственной безнаказанности пана, я тебя прокляну.

До Чаросвета оставалось половина дня пути. Ехали втроем – Богумил на Жарехе, Анна на черном вертлявом коньке и паныч, сидевший в седле на огромном гнедом жеребце, как куль с мукой. Молчали всю дорогу. О чем говорить-то настолько случайным попутчикам?

«Что же я упустил? – переживал колдун. – Зачем штригою понадобился змей? И что это вообще за гадина такая, о которой я ни разу не слышал? В тело носителя паразитом подселяется или же просто притворяется человеком?»

Ясно одно: задание будет сложнее, чем он предполагал. Надо бы обязательно по приезду наведаться в городскую библиотеку. Может, в старых фолиантах найдутся хоть какие-то упоминания о гадах ползучих, сотрудничающих с упырями?

*

Чаросвет был известен тем, что в нем уже триста лет стояла магическая школа имени Левии Цинтарской, куда определяли детей с невысоким даром, способных стать сельскими знахарями, заклинателями погоды, повитухами и иже с ними. Ментальников, способных читать мысли, целителей-универсалов, боевых магов и охотников за нежитью обучали в Царьграде.

Идеальное место для штригоя, что черпал силу из молодой крови. Это столичных отпрысков из богатых семей в случае пропажи начинали искать через несколько часов. А здесь студенты попроще, зачастую имевшие за плечами лишь скудный чародейский дар и желание найти себе на задницу всевозможных приключений. Зарабатывали юнцы на кусок хлеба и крышу над головой, чем придется. В лучшем случае показывали по тавернам фокусы и торговали слабенькими зельями от прыщей, в худшем – отдавали себя местным богатеям, охочим до молодого тела. Главное, чтобы сластолюбцы не только платили за утехи, но и учиться при этом дозволяли.

«В школу надо бы наведаться обязательно, поговорить с тамошними преподавателями, не пропадал ли кто из недорослей внезапно и с концами, и не находили ли окровавленных тел учеников в переулках, – думал колдун. – Или Анну заслать? Она с девицами общий язык хорошо находит, может, и разговорит кого. Девки юные – они глазастые, зачастую подмечают то, что взрослые не увидят и под собственным носом».

Для жилья сняли три комнаты в постоялом дворе у городской площади. Лешек, начавший жаловаться на усталость и неудобства еще на въезде в Чаросвет, выбрал большую и удобную спальню, на верхнем этаже и с большими окнами. Богумил только рукой махнул, катись, дескать, с глаз моих, только недалече, к дознавателям ведь идти надо.

Анна непривычно скромным голоском попросила колдуна уступить ей дальнюю комнату, окна которой выходили на сад, и тот согласился, поставив взамен условие – прогуляться после отдыха около школы имени Левии Цинтарской и разговорить тамошних учеников. Сам же заказал и с удовольствием съел сытный горячий обед в трактире на первом этаже, а перед этим сунул подавальщице в декольте медяшку и заговорщическим шепотом попросил принести кружку огуречного рассола. Проверенное средство окончательно сняло похмелье и провело колдуна в доброе расположение духа.

Он как раз заканчивал трапезу, когда за ним пришел посыльный из костела святого Анхеля – местный ксендз приглашал столичного гостя и его сопровождающих на чай. Изрядно удивившись, Богумил все же поднялся на верхние этажи, забрал из комнаты недовольного и заспанного Лешека, заставил того переодеться и прополоскать рот мятным настоем.

Анна уже ждала их внизу. Вместо привычного камзола и мужских брюк на ней были белая рубаха и темно-зеленый корсет со шнуровкой, а также юбка до пола из айлиньского шелка, из-под которой торчали кончики узорчатых дамских сапожек. На плечи она набросила бархатную накидку, отороченную беличьим мехом, а черные волосы заплела в косу и спрятала под атласную шапочку с золотой вышивкой.

– Видишь, веду себя прилично, как порядочная женщина, – усмехнулась Анна.

Колдун лишь оторопело моргнул, не в силах оторвать взгляда от ее декольте. В ложбинке меж небольших, но пышных грудей поблескивала на цепочке вчерашняя змейка, пронзенная мечом.

– Не о том думаешь, – с досадой поморщилась жрица. – Нас дела ждут важные. А у вас, мужиков, только сиськи на уме.

И первой вышла из дверей на улицу, следуя за посыльным.

Чаросвет Богумилу нравился – много юнцов и девиц на улицах, все хохочут, щебечут, о чем-то жарко спорят. Энергия молодости так и бурлила в воздухе, невольно заражая желанием жить, веселиться и дышать полной грудью. Приятно широкие улицы, лавки со сладостями и медовухой. Цену спрашивали невысокую, так что колдун, поддавшись обаянию городка, купил себе и сонному панычу два рогалика с маковой начинкой, а Анне – петушка на палочке. Та недоверчиво хмыкнула, но угощенье приняла.

Ксендз Густав был низковат, полноват и лыс, а в белом одеянии и вовсе походил на большое и добродушное кремовое пирожное из кондитерской на углу. Костел был ему под стать – светлый, просторный, с огромными окнами-витражами, благодаря которым внутреннее убранство сияло причудливыми разноцветными всполохами.

– Мне написал старинный товарищ, служитель из Бродяника, попросил оказать вам всяческое содействие, – объяснил он за чаем. – Я и велел городской страже предупредить меня, как только вы войдете в город. О вашей нужде знаю, чем смогу – помогу.

Он взглянул на развалившегося на стуле Лешека и деликатно кашлянул.

– Если молодой господин захочет исповедаться в своих грехах, я к вашим услугам…

– Не захочу, – мотнул тот немытой головой. – С девицами ложе делить не постыдно, а что это не девица была, так я и знать не знал, и ведать не ведал. Может, и неправ колдун. Пусть дознаватели-менталисты скажут, как оно было на самом деле.