– Опа! –у неё были одни тузы и короли.

Она ловко сдернула с него штаны вместе с трусами.

– Фууууу! – сморщившись сказала она, глядя на низ Лёхиного живота.

– Ээээээ! – закричал Лёха, хватая штаны одной рукой, мы заржали всей комнатой.

– Да стой ты! – крикнула на него Ирка, и толкнула его кулаком в живот.

– Ты чего… – просипел Лёха.

– Стой, не дёргайся! – Ира что-то подергала у Лёхи и погладила руками. – Светк! Ну как?

Света посмотрела оценивающе на Лёхино достоинство и сморщилась.

– Не, я бы не взяла.

– Это потому что длиннющая как шлагбаум, и тебе надо..– Ирка ударила себе по сгибу локтя, затем притянула Лёху за уши к себе и что-то долго шептала ему на ухо.

Потом дала ему под дых, пригрозив кулаком, Лёха тяжело задышал и у него полезли глаза на лоб.

– Штаны надень, кавалер! – и она со Светкой ушла, не одеваясь.

Мы немного пошутили над Лёхой, потом он, скрывая улыбку, взял полотенце и ушел в душ. Я взял так и недочитанного Джека Лондона и лёг. Через пятнадцать минут наша дверь была открыта с ноги той же Ирой, как дверь не слетела с петель даже не знаю. Дыша исключительно через ноздри, как бык, Ирка медленно подошла ко мне, все парни привстали, следя за развитием. Светка встала в дверном проеме, она была почти под косяк ростом. Ирка одним ударом выбила у меня книгу из рук, та перелетев комнату, упала в противоположном углу. Она так зло смотрела на меня, что я почувствовал ожог на лице.

– Тааааак! – она как можно больше добавляла металла в голос. – Тааааак! Таааак! Ты зачем девочку обидел? Бригадир! Мать-перемать!

Она обматерила меня для начала всеми словами что знала, и приступила, видимо к основной части.

– Ты! Морда! Как так? Лежит и плачет наша красавица! Ты в курсе, что Хемингуэй у неё в комнате висит? – парни хохотнули, она осеклась, нерв напряжения был испорчен. – В смысле портрет! Дебилы! С бородой! Да не дебилы с бородой, а портрет с бородой!

Всё! Все ржали. Стальной прут, так жестко начинавший в меня вонзаться рассыпалсяв пыль от коррозии уточнений. Но Ирка всё ещё пыталась меня хватать за воротник и махать перед носом кулаком, брызгая слюной прямо в лицо.

– Выйдите все, – услышал я знакомый голос. – Пожалуйста.

Все повернулись к двери, там стояла Люда в красном коротком платье.

– Так! – первая сообразила Ира. – Дай-ка мне карты, я вам погадаю!На любовь! Пошли!

Серый собрал карты, подмигнул мне и все пошли в коридор, хорошие всё-таки у Люды подружки.Она стояла около косяка и смотрела на меня, улыбаясь, но со слезами…

– Ты мне прости этот детский каприз…

Весь трогательный момент испортил Лёха – он заперся в комнату с полотенцем на поясе и на мокрой голове, но через секунду был безжалостно вытащен за шею обратно в коридор Иркой.

– Что такое? Что такое? – запищал он в полотенце.

– Что-что? Мириться будут…

Через три дня как ни в чём не бывало, мы опять сидели на подоконнике и спорили друг с другом до хрипоты. На верху играла музыка, была дискотека под заезжанный «Романтик». Народ ходил мимо нас, удивленно вскидывая брови.

– Да Вася Кандинский – гений! – кричал я, чуть привстав. – Великолепная геометрия и ничего лишнего! А сколько знаков! Символов и фактуры!

– Малевич! Только Малевич с его глубиной взгляда в бесконечность! – не уступала Люда.

– Нет у него бесконечности! А есть черная фигура с непараллельными сторонами!

– Извини! Но это гениальный «Квадрат»! – кричала Люда

– Что?! – я взвинтился. – Гениальный? Может ты просто не видела малых голландцев?

– Да твоими малыми голландцами только дырки на обоях закрывать! – уже орала она на меня. – Ренессанс! Вот это – эпоха!

Мы оба взмокли, она вытерла пот со лба, я – слюни с усов.

– Как же вы орёте, когда прёте друг друга? – рядом стояла Ирка, она была пьяна, с бутербродом в руке и слушала нас, мы не даже не заметили, как она подошла. – Я ничего не поняла, но если бы мне Лёха хотя бы половину этого рассказывал, я бы ему…. – она мечтательно зажмурилась и откусила бутерброд.

Мы повернули голову в её сторону, помолчали, потом повернули обратно.

– Ренессанс? Да он возник на костях! – взревел я

– Предыдущее поколение всегда является удобрением! В лучшем смысле этого слова! – громко возражала Люда.

Ирка стояла рядом и меланхолично жевала бутерброд, мы продолжали яростно спорить и даже хватали друг друга за одежду.

– Людка, если ты его соберёшься бросать – скажи мне, – доев бутерброд, сказала Ирка и пошла к Лёхе, тащить его на дискотеку.

Мы враз замолчали, сердце билось так, как будто я долго бежал, даже пощупал пульс.

– Ого! Как колотится!

Она повернулась и облокотилась на меня спиной.

– Ты знаешь, что мне хорошо с тобой?

– Догадываюсь…

– Догадывается он… Мне так никогда не было хорошо, ни с кем. Одним надо только меня мацать надо, другие невозможно тупые, третье – ни ума ни фантазии, четвертые слишком послушные, словно я им мама. А с тобой мне так хорошо: и поговорить, что раньше мне вообще не удавалось – двух слов связать не могли, или какие-то всё шутки плоские были. А с тобой можно и поговорить и …. – она выразилась матом, но это звучало так прекрасно, что было неотъемлемым глаголом в предложении, она зашвыркала носом, утирая слёзы. – И знаешь, что самое обидное, самое гадкое в этой жизни? То, что это уже никогда не повторится! Через десять дней мы разъедемся- и всё! До сентября! Да! Там мы встретимся! Но это будем не мы! Пропадет ковалентная связь – так твоя подруга с биохима говорила?

Я был удивлен – она знала про мою подругу с биохима, правда, уже бывшую. Я молчал, У меня всего был один вопрос.

– Я знаю, – она вытерла слёзы и высморкалась в мою рубашку. – У тебя есть вопрос, может и не один, но почему-то ты его не задаёшь. Почему?

– Боюсь.

– Чего?

– Спугнуть мотылька, который летает между нами.

Она повернула своё зарёванное лицо ко мне.

– Ого! Где взял?

– Нигде, сам придумал.

– Какой же ты… – и она уткнулась в мою шею своим мокрым лицом.

Какой же я кто, я не успел узнать, потому как мимо прошла опять Ирка с Лёхой, которого держала за руку.

– Учись! –начала говорить она Лёхе. – До слёз! До истерик! Во как надо! А ты раз – воткнул, два – вытащил, и это- любовь? Ни слова! Ни полслова!

Лёха стоял с опущенной головой и косо смотрел на нас.

– Лёх, – сказал я, – Расскажи Ирке механику твёрдых тел.

– Зачем? Она всё равно ничего не поймёт.

Ирка дала ему подзатыльник.

– Тебе говорят расскажи – значит будешь рассказывать! А то делаешь только мне одну механику!

И они ушли наверх.

– Пошли в душ. Вместе, – предложила Люда.

– Так горячей воды нет, а под прохладной ты замерзнешь.

Она подняла на меня удивленные красные глаза.

– Как нет? Мы всем этажом уже два дня моемся!

–Да? – удивился я. – А нам как сказали, что нет, то мы и не включали кран с горячей водой. Все холодной моемся.

Она расхохоталась

– Одно слово – мужчины!

Я. Забыл. Закрыть. Щеколду. Я подставил своё лицо струям воды и закрыл глаза. Мы ничего не видели вокруг,казалось, мы были в пустом космосе, в невесомости.Весь мир превратился в струи воды и нервы.

– Потом мы пойдём! – этот голос вернул нас из космоса в душевую кабину с исписанными стенами и ободранной дверью. Я и Люда резко повернулись: в проеме стоял уже пьяный Лёха, за ним выглядывала голова Ирки. Они с интересом наблюдали за нами. Люда взвизгнула и спряталась за меня.

– Скажите, что мы за вами, – пьяно проговорил Лёха.

– Извини, Людка! Продолжай! – крикнула её подруга.

Я набрал полный рот воды и пустил в них фонтан, мокрые, они закрыли дверь. Мы продолжили по совету Ирки.

В нашей комнате никого не было: кое-кто уже перебрался к девчонками из филфака, кто-то задружил с молдаванками- «штукатурками», кто-то был в ночную смену.Сдвинув две кровати, мы лежали лицом друг к другу и перешептывались: