– В той драке тоже случайные были?

– Были, конечно, да, видать, судьба у них такая.

Задумался Толян. Не покидала его мысль о том, что будто подстроено это специально было, а как спросить, не знал. И вот вырвалось:

– Ты знал, что драка будет?

Батя ответил не сразу. Удивлён был прямотой сына. Не в бровь, а в глаз бьёт. Но вопрос задан, промолчать и ответить бессмысленно тоже нельзя. Да и как скажешь «да», если знать, что сына от себя можешь оттолкнуть? Всего не объяснишь, того, что знаешь и понимаешь до боли. Водкой пытаешься заглушить это всё, да получается плохо.

– То, что они рано или поздно перегрызутся, знали точно. Для охраны – уж лучше сразу, потом за ними не уследишь в бараках. Теперь понятнее, кого куда расселить, чтоб этого не было. В общем, сложностей много, не поймёшь ты всего – да и ни к чему это тебе. Оттого и не говорю об этом никогда, и жаль, что тебя это коснулось. Но, коли увидел, знаешь теперь, каково зэком быть и охраной. Вот с годами и реши для себя, кем – лучше.

Вышла с дома мать, да Райка с Танюхой подбежали, неосознанно помогли мужикам прервать нелёгкий разговор, который так много значил для Толика во всей его дальнейшей жизни и судьбе. Ни зэком, ни охранником он так и не стал. Своей пошёл дорогой.

Всё предвещало беду. Так толком и не выспавшись, встретила зарю летнего утра молодая графиня. Шёл 1918 год. Вышла на крыльцо встретить рассвет, пытаясь развеять дурные предчувствия. Плохо получалось. Да и погода предвещала пасмурность. К уже появившемуся солнцу стягивались грозовые тучи, то и дело поблёскивая вдалеке грозовыми раскатами и молнией. Пахло утренней росой и озоном.

«Дождь – это хорошо, – подумала графиня. – Урожай нынче добрый будет. Дай бог, всё лето так. Всем в радость. Крестьянам да батракам. Молодой граф с хозяйством управляется, дай бог. Все молятся на него. Над крепостными не глумится никогда. Коль попадёт то за дело и строго – не в обиде. Сами потом подходят и каются. „Прости, барин, бес попутал“. – „Коли каешься, ступай. Но знай: что натворишь – меня сторожиться и наказывать заставляешь. За собой следом к бесу и тянешь. За то порой розгами и отстегаю – больше за это, а не за то, что сделал недоброе“».

Ну как не любить такого? Да и сама барыня под стать. Молода и красива. Второй год как свадьбу справили. Дочь родилась, Анной назвали. Вся прислуга усадьбы в няньки просится: дитя что ангел. Год от роду. Да графиня не позволяет никому сюсюкаться с ней. Не к добру это. Сызмальства не допускала от неё капризов и высокомерие это. Нельзя, и всё тут. Только вряд ли они были заложены в девушке. Не передалось от родителей по причине полного отсутствия.

Всё хорошо, да тревога на сердце. Отчего? Второй год уж, как революция произошла. Муж, молодой граф, из поездки в город приезжал угрюмый. А в последние месяцы так и не выезжал вовсе дальше близлежащей усадьбы. И ничего так и не смогла у него выпытать. Отойдёт немного, всё развеселить пытается – смеётся. Резвится, как дитя малое, но глаза-то не обманут. В них всё написано, не скроешь. Ляпнула было по бабьей глупости:

– Что, другую по сердцу принял?

Вот тогда свет любви и вспыхнул цветом глаз заново. Цветом небесного цвета. Да с каким пылом и жаром! Всю неделю будто впервые ухаживал – убедил-таки: нет никого более.

Усадьба от города – за пятьсот вёрст. Далеко. Но донеслась весть о переменах и дотуда. И о революции, и о коллективизации. О миграции большинства дворянства и о гибели Николая Второго. Москва первопрестольная была уже другой. Обо всём этом узнала уже графиня от прислуги и поняла причину – причину молчания об этом. Оберегал. Домыслила уже сама: бежать некуда. Оставалось ждать только своей участи. Ждали худшего. Но как же Аннушка? Был разговор с двумя служанками. Росли вместе с детства. Как подруги. Ежели не станут бояре, пред крестом и иконою взяла клятву с них: сберегут Аннушку. Столько причитаний выслушать пришлось! Еле успокоила – дай-то бог, обойдётся всё. Да только втайне от графини прислуга уже всё собрала в дорогу. Уже не обойдёт беда.

Так и сбылось. Глядя на зарево рассвета, видневшегося по окраине леса с дорогой в город, графиня увидела небольшое облако пыли, поднятого всадниками. Позвала Глашу, одну из служанок.

– Что, барыня?

– Разбуди графа и Аннушку. Собирайтесь. Выполни, что обещала. Пора, видно.

Глаша посмотрела в сторону взгляда графини. Перекрестилась. произнесла молитвы и пошла в дом.

Сборы прошли быстро и молча. Разговоров до этого было с лихвой, со страхом. Теперь всё понятно. Графу достаточно было узнать от супруги о том, что она всё знала, избавив его тем самым от лишних объяснений. Оказалось, с Глашей об Аннушке граф говорил ещё год назад, предварительно построив в глуши леса небольшой домик. Только супругу желал с ней отправить.

– Нет, родной. Никуда я не поеду. За Аннушку не боюсь, чует сердце, худого ей не сделают. В руки отдаю – надёжные. А самой бежать? Куда? От себя самой-то? Без тебя? И слушать не стану! Одна беда – вместе и встретим. И полно об этом. Пойду оденусь, встречать будем.

Так в гостиной, сидя за столом, и попрощались с Анной. Такими и запомнила их Глаша.

– Если с усадьбы увидишь дым, значит, нас не жди, отправляйся далее, – сказал граф. – В Москве тебя встретят, вот адрес. Бог даст, свидимся.

Сели в подвозу и тронулись в путь. Пока не скрылась за лесом усадьба, так и не смогла отвести взгляда, интуитивно сердцем предчувствуя: навсегда. Теперь с Аннушкой вся жизнь связана будет.

«Исполню, – подумала Глаша, смахнув слёзы. И будто при этом сила в неё вселилась. – Сберегу! Жизнь положу».

– Но, трогай, милая! – подстегнула вожжами коня.

Сидела за столом гостиной, вглядывалась через проём открытой двери: виднелось приближающее облако пыли с едва различавшимися силуэтами всадников и развевающимся красным знаменем.

Граф взглянул на графиню и только сейчас обратил внимание на наряд, который видел лишь в первый послесвадебный день. Подобный хранился наряду со свадебным. И не как крик моды, а как традиция: переходил из поколения в поколение, в течение нескольких веков, после первой брачной ночи, а именно после сотворения будущего дитя. И невесты, готовясь к этому загодя, знали, чувствовали без всяких сомнений: сотворение произошло. И надевали этот наряд. Выходя из почивален в залу, встречали все присутствующие гости будущую маму взрывом радостных окликов и взрывов шампанского. Царила энергия любви двух соединившихся сердец, сотворивших третью жизнь. Издревле знали: у каждого есть своя половинка – одна. Знал об этом и молодой граф от уже покойной матушки. Но как найти её и не допустить ошибки? Ведь ложный союз страшен и мучителен. И дети полно отведают это. И тоже будут мучиться. Как берегли сызмальства родители это и учили тому, что сами знали, – определять душой и сердцем. Сопоставляя с умом, а не со страстью. Отличать иллюзию любви от настоящей. Никто, и даже сам граф, не ожидал такого наваждения в душе от впервые увиденной молодой графини.

В тот день, в годовщину поминок усопших родителей, граф навещал своих родственников в Москве. Помянув, отправился обратно в усадьбу. По пути сделал остановку в одной из гостиниц по причине ремонта экипажа. К утру экипаж уже был готов к отправке. Поехали дальше по тракту – в путь к усадьбе. Когда проехали пару вёрст, кучер вынужден был остановиться по причине невозможности объехать встречный экипаж. Что-то случилось у него: на ухаб наехали, ночью двигались.

Граф вышел и, осмотрев, понял, что своими силами не управятся.

– Как же тебя угораздило?

– Так ночью ехали, барыня торопилась очень, вот и гнал. Виноват, конечно, да луна за благо спряталась – проворонил.

– Что-то барыню не вижу.

– Она по рассвету к ручью пошла. Сейчас вернётся, поди. Думали, пешком идти недалеко до гостиницы осталось.

– Может, помочь чем, отладить?

– Спасибо, барин, на слове добром, да ось сломалась в колесе. Новое нужно. А вот барыню…