– Это если дети и родители враждуют или соревнуются друг с другом. Я росла и видела леди Ауэтари. Она во многом была мне большей матерью, нежели жена барона Фоули-Штоттен.

– А ты не можешь ее навестить? – тихо спросила Тина.

А я… Я могла только промычать, что, мол, вот собираюсь, да все никак, и вообще…

И только в этот момент до Тины дошло, что за нами наблюдают.

– Прости, – она состроила виноватое лицо, – я, как бы так сказать, не хотела давить на больное.

– Ничего, – покивала я, показывая, что все понимаю.

Но вообще, стоит озаботиться каким-то укромным уголком, где мы сможем поговорить. Право слово, ну не в туалет же набиваться!

Хотя… Он довольно просторный.

– А душевая тоже ведь не покрыта следящими чарами? – У Марона мысли шли в том же направлении, что и у меня.

– Проверю, – зевнул Гамильтон и честно добавил: – Если влезу.

И мы, помня о его чувствительной натуре, тут же уверили пса, что даже если он не влезет, это будет не его вина.

– А все потому, что кто-то слишком много ест, – одними губами сказала я.

Он, увеличившийся в размерах, так и не смог вернуться к удобному облику. И сейчас по покоям скакал пёсель размером с пони, что было не очень удобно.

– Там подслушивают, – шумно вздохнул вернувшийся Гамильтон и звучно плюхнулся на ковер, – почеши пузико, что-то мне не по себе.

Тему собачьего туалета мы, как правило, обходили. Но сейчас я все же решилась тонко намекнуть:

– Быть может, паштет хочет наружу?

– Рано, – буркнул смутившийся пес.

Но уже через пару минут его живот издал многозначительное «уру-ру», и Гамильтон с воплем: «Пора!» – сиганул в закрытое окно.

– А ведь миледи проректор, как всегда, права. – Я подошла к окну и полюбовалась на ошеломленные лица прогуливавшихся по парку невест. – Мне просто нужно быть собой.

– Чтобы быть хуже всех? – поддела меня Тина.

– Нет, – я легко улыбнулась, – чтобы получить стартовый капитал и открыть свою артефакторную лавочку.

– Ты же хотела купить домик на Окраине?

– И сейчас хочу. Леди Фоули-Штоттен я из замка выгнать не смогу, но и с ней жить пока не хочу. Значит, поживу где-нибудь и как-нибудь. И лавочку там же открою – буду чаровать возвращательные порталы для наших бойцов.

Помахав рукой невестам, я присела на корточки и стала собирать осколки.

– Твой, да-а. – Марон поспешно сделал вид, что зевает.

И ему на помощь пришла Тина:

– Ты так мастерски левитировала коробку с тарталетками, мне понравилось.

После этого она сделала многозначительную паузу. А я так же многозначительно постучала пальцем по запястью, намекая на браслет, из которого черпаю запасенную магию, когда моя засыпает.

Хотя сейчас мой дар уже активен, я не тороплюсь колдовать на полную. Хотя, конечно, вчера…

– Мать моя собака, – выдохнула я, вспоминая леди Ауэтари, которая никогда ничего не забывала.

– Ты чего? – Марон присел рядом и тоже начал собирать редкие осколки. – Основная масса стекла ушла в траву, будем там собирать?

– Нет. – Я покачала головой и встала, выронив уже собранное стекло. – Мне, может, ничего уже не понадобится.

– Ты чего? – Тина нахмурилась. – Все хорошо же. Или ты внезапно вспомнила, что когда-то сделала что-то, что не даст тебе пройти Испытание невинности?

Я, признаться, не сразу поняла, что именно она завуалировала, а после только фыркнула:

– Хуже. Я вспомнила, что леди Илзерран приказала мне навестить ее.

– Да? – удивилась Тина. – Не заметила.

– Не сегодня, – я криво улыбнулась, – вчера.

– Ой, – Марон потер шею, – я опоздал на лекцию к миледи проректору, и у меня неделю чирьи с задницы не проходили. А они ведь родственницы.

Я мрачно посмотрела на него и, нахмурившись, произнесла похоронным тоном:

– Знаешь, ты не успокоил меня.

– Она вряд ли сильно проклянет крылатую невесту, – поспешила вставить Тина. – Хотя тебя может, ты же не совсем для отбора.

– Спасибо, дорогие друзья, – саркастично произнесла я и хотела добавить еще несколько добрых слов, но тут в окно впрыгнул Гамильтон.

Пес был чем-то недоволен и ворчал под нос что-то про грубиянов в соломенных шляпах. И про то, что нет такого сорта роз, которые не требовали бы удобрений.

Поняв, что дело, возможно, слегка попахивает как собакой, так и проблемами, я предпочла не расслышать. В конце концов, если садовник все же придет ругаться, всегда можно послать его к устроителям отбора!

– Ты иди ищи леди Илзерран, а мы пока окно восстановим, – жизнерадостно улыбнулась Тина.

– Правильно, – поддакнул Марон, – встреть бурю грудью!

Показав друзьям язык, я подмигнула Гамильтону и спросила, не поможет ли он мне найти леди Илзерран.

– Я – нет, но мой племяш – да, – зевнул пес и топнул передней левой лапой.

По ковру побежали полупрозрачные колдовские круги, и перед нами появился очаровательный длинноухий малыш! Он был весь такой мягкий, теплый, складочный, что я, не выдержав, рухнула на колени и принялась его наглаживать и начесывать.

Пока не услышала, что недовольно-ревнивое сопение Гамильтона переходит в тихий рык. Тут и малыш со спинки перевернулся на пузо, и я убрала руки.

– Найди драконью жрицу, – сумрачно произнес Гамильтон и тоже лег. – А пока он ищет, я хочу столько же почесушек, сколько получил он.

Помолчав, мой компаньон добавил:

– Нет, вдвое больше. Чесать шею и грудь, немного за ухом и вот тут, да-да, под челюстью.

Ревнивца чесали в шесть рук: Тина и Марон тоже присоединились. На самом деле Гамильтон редко позволял себя именно тискать. Он ведь воин, боец, ему не пристало «увлекаться щенячьими забавами».

Малыш, взглянув на нас грустными карими глазами, только вздохнул и превратился в туманную дымку, которая втянулась в щель под дверью.

– Милтону всего двадцать зим. – Ууставший от почесушек Гамильтон съежился до своего обычного размера и встал, брезгливо подергивая шкурой. – Но уже сейчас он один из лучших в поиске. Его нюх – это нечто невообразимое.

В голосе моего компаньона было столько тоски, что я не нашлась что ответить. А Гамильтон меж тем запрыгнул в кресло и вытащил свою трубку. По комнате поплыл сладковатый табачный запах.

Едва пес успел докурить свою трубку, как вернулся Милтон и тут же оглушительно чихнул.

– Я готов сопровождать леди Фоули-Штоттен. – Рыжик уже успел насмотреться на людскую моду, и сейчас он создал на себе презабавнейший голубой кафтанчик.

– Мне страшно, – честно сказала я и решительно шагнула к выходу, – а значит, будет интересно!

– Истинно так, – зевнул Гамильтон и свернулся клубком. – Я – спать.

Показав язык своему гладкошерстному поганцу, я подмигнула друзьям и, придав себе бодрый вид, решительно вышла из гостиной.

Милтон, забавно переваливаясь и подметая ушами пол, устремился вперед. Было видно, что наш мир ему непривычен, но он мужественно превозмогает невзгоды.

Я же, зацепившись взглядом за кружево на его кафтанчике, невольно вспомнила день, когда мы с Гамильтоном стали компаньонами. У него было несколько условий, и одно из них – не спрашивать о его прошлом.

В нашу первую встречу Гамильтон создал для себя чрезмерно старомодную одежду. Такую, словно последний раз он был у нас около трех сотен лет назад.

Но он не догадался запретить спрашивать у его многочисленных племянников и племянниц. И теперь мне страшно хотелось схватить Милтона, затащить в ближайшую кладовку и спрашивать-спрашивать-спрашивать!

Вот только душевное равновесие и спокойствие Гамильтона в очередной раз победили. Хотя все равно страшно интересно, как в нем умещаются две диаметрально противоположные ипостаси. Увалень-сибарит и тот, кто способен за считаные секунды ускоряться в пятнадцать-двадцать раз!

Гамильтон подчеркивал, что он воевал, и то, что он не делился подробностями, для меня лишнее подтверждение его честности.

«Наверное, потеря нюха сильно ударила по нему», – промелькнуло у меня в голове.