Циркачи внимательно посмотрели на припаркованную возле них повозку лицедеев, на которой красовалась надпись "театр Мефисто", выведенная крупными размашистыми буквами в вензелях. Повозка и правда была похожа на то самое транспортное средство, оставленное бродячим цирком во время бури из-за сломанной рессоры. Только это выглядело целым, заново окрашенным и практически новым.
–– Он! Он! – обрадовался конферансье Ник – Вот и следы от метательных ножей!
–– Во ворюги! – восхитился веселый Джо, который тут же, к облегчению Эла, напрочь забыл о теме разговора. – Ну сейчас мы им устроим!
С этими словами Джо покинул место у костра, нырнув в свою кибитку, и вылез оттуда с ведерком краски для грима и кистью. Подхихикивая, злой Джо замазал красную надпись "театр Мефисто" белым цветом, а поверх нее безграмотно намалевал черной фразу "Цырк – наш!".
–– Представляю, какое завтра будет веселье. – предвкушал провокатор Джо.
Жорж Мельес, создание кино и копатель (краткое отступление в историю Межгородья)
"А что, если?.." – тот самый вопрос, из-за которого происходят все открытия, нелепые случайности и неприятности: от малых до великих. Возьмем, к примеру, ребенка семи лет. Худого, чумазого, слегка голодного и очень любопытного. Ребёнка зовут Жорж, он сидит на корточках в своих коротких грязных штанишках, удерживаемых подтяжками через голые плечи, обутый в старые и не по размеру огромные башмаки брата, в которых он выглядит комично и нелепо. Но главное – Жорж уже задается вопросом: "а что, если?" и тыкает палкой в трухлявый пень с гнездом шершней внутри…
А вот уже двадцатилетний юноша Жорж работает инженером в театре и создает машинерию для смены декораций на сцене. У него уже вовсю растут усы, но пресловутый вопрос "а что, если?" по-прежнему преследует его. Как-то, перелистывая альбом художника с эскизами костюмов для пьесы, юный Жорж замечает, что если делать это достаточно быстро, то статичные картинки начинают оживать и двигаться. "А что, если?.." – задумывается Мельес и начинает экспериментировать с фотографиями одного и того же объекта, а, затем, и просто с проявленной плёнкой, перфорированной по краям и заправленной в специальный аппарат, подсвечивающий ее изнутри при проецировании на экран. Так в Межгородье появилось кино и первый кинематографист – Жорж Мельес. Примерно за шестьдесят лет до всех описываемых в истории событий.
Прошло еще двадцать лет и ещё множество "а что, если?..". Уже произошло и «внезапное падение сов», а у власти уже находился бургомистр Маг Дональд и его клоуны. Что до Жоржа Мельеса – он просто продолжал заниматься своим делом, обзавелся острой бородкой в дополнение к пышным усам и даже начал седеть. За двадцать лет с момента изобретения кино, Жорж стал самым узнаваемым и почитаемым в Кирк-тауне инженером, автором огромного количества фильмов и технических открытий, а, так же, сумасшедшим создателем причудливых машин.
"А что, если мир не плоский манеж, накрытый шатром неба, как считают одни, и вовсе не представляет собой мыльный пузырь, внутри которого мы все живем, как полагают другие?" – размышлял инженер Мельес, который был, к тому же, немного философ, ибо талантливый человек, как известно, талантлив во всем. "А что, если мир, это полый изнутри шар, а мы все живем на его поверхности? Тогда что может быть внутри этого шара?".
Мысль так поразила Мельеса, что он тут же схватил карандаш, листок бумаги и набросал чертёж аппарата, способного бурить землю и работающего на паровой тяге, ибо двигатели внутреннего сгорания в Межгородье еще не изобрели. Оценив профессиональным взглядом только что придуманный им механизм, Мельес окрестил его "копателем" и «буром».
–– Остается надеяться, что барахольщики найдут все необходимое! – задумчиво сказал самому себе Мельес. Как многие гениальные чудаки, он часто разговаривал вслух сам с собой, за неимением других достойных собеседников.
Однако, все это дела давно минувших дней. К моменту описываемых событий, Жорж Мельес числился пропавшим уже около сорока лет – то есть с самого своего изгнания из Кирк-тауна. Но вернемся к труппе бродячего цирка «Братьев Ричер».
Злоключения уборщика Сэма, мечты о кинематографе и попытки улететь на Луну
Первой своей порке Сэм подвергся почти сразу как устроился в цирк "Братьев Ричер". Причина была, как ни странно, в домашней крысе. Однажды, Сэм услышал жалобное мяуканье из под фургона со слонами. В начале он не понял что это и просто пошел на звук, обнаружив маленькую продрогшую бродячую крысу с свалявшейся от грязи и воды рыжей шерстью (на улице только что закончился страшный ливень), прятавшуюся у самого колеса повозки. Сэм пожалел крысенка, поселил его к себе со слонам и несколько дней подкармливал едой, украденной с полевой кухни карлика Фила. Это было чуть ли не самое счастливое воспоминание Сэма, омраченное одним из самых неприятных.
Крысенку Сэм дал имя "Кот". Во-первых, потому что с фантазией у Сэма, видимо, было не очень, а во-вторых, – в целях конспирации. Как известно, крыс держать строго запрещалось (в отличие от котов) и потому встречались они не так уж часто. Котов же всегда и везде было много и на крики Сэма "Кот! Кот!" мало кто обращал внимание, разве что задавался вопросом: "Чего этот дебил опять орёт? Он что? Котов не видел?".
Крысёнок рос буквально на глазах, сразу полюбив Сэма, ластился к нему урча, залезая на живот когда Сэм спал и трогательно будил по-утрам, осторожно прикасаясь к щеке Сэма мягкими подушечками своих шерстистых лап. Игриво, но аккуратно, чтобы не поцарапать. Так продолжалось не долго – до тех пор, пока крысёнка не обнаружил Эдгар.
Эдгар хоть и был дрессировщиком, но страшно боялся крыс и мышей. К слову, не боялся он только тех животных, которых мог избить хлыстом. Если где-то поблизости ухала или хотя бы пролетала мышь – никто на свете не мог выманить Эдгара из вагончика. А крысы вызывали в нем настолько дикий испуг, что он начинал истошно орать, яростно размахивая кнутом направо и налево – натуральный припадок. Естественно, что о наличии нового домашнего питомца уборщик за слонами Сэм ничего не сказал дрессировщику Эдгару. И, как впоследствии выяснилось, очень зря.
Дело было ранним утром, перед представлением цирка, на котором слоны под щелканье кнута дрессировщика и крики "але-опп!" должны были вставать на тумбы и поднимать хоботами Эдгара, раскинувшего руки, словно возносящегося на небеса святого. Как уже бывало сотни раз, но не случилось в тот.
В тот раз уборщик Сэм слишком долго спал, а ведь должен был встать спозаранку, чтобы почистить и нарядить слонов перед выходом на сцену. Хамоватый Эдгар, проснувшийся раньше Сэма, с криком "Доброе утро, балбес!" по обыкновению ударом ноги распахнул дверь фургона со слонами, в котором спал Сэм, и следующим же шагом наступил крысенку на хвост.
То, что произошло дальше, сложно описать словами, но легко представить. Крысенок с диким крысячьим воплем вцепился зубами и когтями в штанину Эдгара, легко располосовав и ее и ногу. Эдгар завизжал и начал выделывать по фургону дикие прыжки и кульбиты, пытаясь стряхнуть крысенка и одновременно размахивая во все стороны хлыстом. При этом, нельзя забывать, что в хоть и самом большом, но все же тесном для слонов фургоне, помимо Эдгара, Сэма и крысенка было аж целых два слона. И не карликовых, а самых натуральных. И хотя слоны привыкли к щелчкам кнута на манеже, но не привыкли к тому, что их бьют прямо по глазам в фургоне. Поэтому, следом за воплями крысенка и дрессировщика Эдгара, реветь и метаться по фургону начали уже слоны. Эффект был как в поговорке про слона и посудную лавку, но только как если бы в эту самую лавку засунули не одного, а сразу двух, к тому же весьма разъяренных слонов.
