– Ну что, друг мой Васильич, – обратился к Антонову Дубасов, встретившись с однокашником после совещания. – Какое задание нашей дивизии генерал Каледин преподнёс?

– Скорое наступление, друг мой Виктор.

– Так давай пообедаем, и поведаешь, что к чему, – повеселел командир полка. – Славно всё-таки вместе с приятелем служить.

– Идея, положенная в основу наступления, дружище Дубасов, по словам Каледина весьма парадоксальна, – сидели они за импровизированным столом в землянке, – …но нова, нетривиальна и доселе никем из военачальников не апробирована. Мы будем первыми.

– В чём идея-то?

– Брусилов отказался от сосредоточения в одном месте «кулака», который германские лётчики мигом обнаружат, а решил наступать в нескольких местах, ведя подготовку по всему фронту. Скоро все землекопами станем, но враг, литературно выражаясь, свихнёт башку, разгадывая, в каком месте будет нанесён удар. Эта смелая идея, опрокидывающая принятые доселе шаблоны, поначалу смутила нас, и, по-видимому, командармов, но сейчас начинают прорисовываться выгоды от разброса ударов. Причём главный удар наносит соседний Западный фронт, а мы, оказывается, лишь производим «стратегическую демонстрацию», в расчёте сковать неприятеля.

– Потому нетривиальное, что Брусилов не заканчивал академий, как и я, мы с ним просто самородки военной мысли. И нечего улыбаться. Война – войной, а ведь десятого апреля Пасха, – хлопнул себя по колену Дубасов. – Вот бы славно в Питере до войны погуляли, – расчувствовался он. – Я бы непременно Буфф разгромил…

– Не отчаивайся, друг мой, здесь тоже найдётся, чего разгромить, – успокоил приятеля Антонов. – К тому же в твоём подчинении целый полк головорезов…

– Кстати, послал денщика, Петьку Ефимова, коего из Новочеркасского с собой забрал, берёзовый сок добывать, – улыбнулся Дубасов. – В детстве с братом на Пасху непременно берёзовый сок пили в маленькой родовой деревушке. У реки вербы пушатся, весной пахнет и колокольный перезвон… Кроме нашей церкви, даже из соседней усадьбы малиновый звон доносился. Россия и Пасха, – счастливо зажмурил глаза. – Визиты. Нарядные дамы. Христосованье. Где всё это? И повторится ли когда?

Император, по исконному дворцовому ритуалу, который не отменил и в Ставке, христосовался с нижними чинами, выстроенными в затылок друг другу и по очереди подходившими за поздравлениями к царю. Похристосовавшись, Николай вручал солдату красное фарфоровое яичко, вынимая его из корзины на столе.

На следующий день торжественный обряд продолжился для войск, несущих охрану Ставки. Даже жандармы и полицейские удостоились пасхального поцелуя и яичка. Причём от многих государь чувствовал запах запрещённого алкоголя.

Но Пасха! Что тут скажешь?

Отдохнув два дня, войска Юго-Западного фронта продолжили сапёрные работы.

В мае нижние чины дубасовского полка прокопали окопы в сторону австрийских позиций, приблизившись к ним на полтораста шагов. Бесчисленные ходы сообщения соединяли передовые траншеи с тылом.

21 мая Дубасов с Антоновым обошли полосу передовых окопов, откуда начнётся наступление полка, ещё раз проверив боевые позиции. Всё было согласно уставу и норме.

– Мы с начальником дивизии будем находиться на наблюдательном пункте в полуверсте за тобой. В резерве имеется батальон. В случае чего поддержит твой полк. А в полуверсте за нами расставлена артиллерия.

– Лёгкой артиллерии, друг мой Сергей Васильевич, тут нечего делать. Позавчера разведчики пленного притащили, так у австрияков, оказывается, укрепления имеют накатники в шесть-семь рядов брёвен, присыпанных, в придачу, слоем земли в несколько саженей. Есть и бетонные укрепления, с рельсами вместо брёвен. Тяжёлые мортиры нужны.

– Обещали направить сюда огонь тяжёлых орудий. Так что проходы в сети проволочных заграждений, ежей и рогаток к моменту штурма позиции, проделают.

– Твои бы слова – да на марш полка переложить, – пожал другу руку, прощаясь, Дубасов.

На рассвете 22 мая русская артиллерия начала обстрел вражеских позиций, проделывая проходы в проволочных заграждениях и разрушая окопы первой, а местами и второй линии обороны противника.

– Согласно плану, чуть не в ухо кричал Дубасову Антонов, пришедший на наблюдательный пункт его полка, – мы пойдём на штурм завтрашним утром. По замыслу Брусилова, так, по крайней мере, его преподнёс нашему комдиву генерал Каледин, пехота будет вести атаку волнами цепей, коих, для первоначального штурма требуется не менее трёх-четырёх, имея за ними резервы.

– Ага! Где я четыре волны возьму? – не отрываясь от окуляров бинокля, заорал Дубасов. – Мы и первой всех затопим. А ваш резервный батальон, это, конечно, страшная сила, – захмыкал он, оторвавшись, наконец, от бинокля. – Уверен, что как опереточный полицейский, опоздает на помощь прийти… Я-то ещё в Буффе, где оперетту глядел, тренировался по молодости на официантах господина Тумпакова неприятеля громить…

– Ну да! Наслышаны о легендарных ваших подвигах. А роль неприступных железобетонных позиций выполнял оркестровый рояль, – в свою очередь иронично похмыкал Антонов.

– Так точно! А ты в те достославные времена стучал на барабане и с козлом Шариком бодался, – неизвестно на что обиделся командир полка. – Куда собрался?

– На свой наблюдательный пункт. Надо новости у комдива узнать.

– У комдива Шарика? – тут же повеселел Дубасов, вновь поднеся к глазам бинокль.

– Пока мы здесь прохлаждаемся, любуясь фейерверками, Шестой корпус командующего Одиннадцатой армией генерала от кавалерии Сахарова, в полдень прорвал фронт противника, захватил стратегическую высоту и закрепился на склоне другой.

– Дело пошло! – обрадовался известию Дубасов.

– А его Семнадцатый корпус прорвал позицию австрийцев против деревни Сопаново, – развернув карту, подполковники нашли эту деревушку. – Пришли сведения, что наши захватили три линии окопов, взяв в плен свыше двух тысяч нижних чинов и несколько десятков офицеров.

– Завтрашним утром мы тоже дадим им прикурить, – замечталось Дубасову.

Ночью побрызгал небольшой дождишка, и, выбравшись с восходом солнца из землянки, Дубасов задохнулся от свежего воздуха, приправленного душистым запахом сирени, неожиданно вспомнив Дудергоф, Павловское училище и совершенно ни к месту – грациозно выходящую из воды Полину, смахивающую ладошкой с плеч капельки влаги и раскачивая этим движением из стороны в сторону маленькие грудки с розовыми сосками…

– Виктор, что с тобой!? – отвлёк его от приятного видения голос Антонова. – Чем, интересно, вызвана блаженная твоя улыбка? – вздрогнули от грохота начавшей обстрел австрийских позиций артиллерии.

– Представил, что три пушки захватил и Каледин Георгиевский крест на грудь вешает: «Как же, дадут тут даже мысленно женой полюбоваться… Да и там целая толпа набежит во главе с Рубановым, чтоб на мою Полину пялиться… Ну, держись австрияки», – внутренне психанул он, обвинив их во всех тяжких…

Противник, словно прочтя мысленные его угрозы, не остался в долгу, ответив на огонь русской артиллерии, своей, попутно накрыв и роты дубасовского полка.

Пережидая обстрел, офицеры надумали попить чаю, «раскочегарив» для этого благого дела Петьку Ефимова.

– Да чичас, чичас налью, – бурчал тот, разогревая на камельке чайник.

Подполковники, в ожидании, смолили папиросы, машинально пригнувшись от оглушительного разрыва над головами, треска брёвен наката и посыпавшейся земли.

Но весь этот грохот перекрыл визгливый голос денщика, машущего руками, приплясывающего и воющего различные гласные русского алфавита.

– Ефимов! Мать твою в чайник ети. Чего орёшь как беременный заяц? – наконец удосужился поинтересоваться у солиста Дубасов.

– Да не рожаю я, мышь за шиворот свалилась с потолка-а-а. И щекотает та-а-а-м… у-у-у-у, – до слёз рассмешил офицеров.