"Сейчас пойдёт дождь", – думаю я и даю себе ещё пять минут этого умиротворения.

Первая капля падает на щеку. Я её вытираю и замечаю красный след на своей руке. Не помню, чтобы где-то порезалась. Дождь усиливается, и я начинаю понимать, что это не вода. Кровь. Она везде и её так много. Она заливает глаза, нос и рот. Я пытаюсь подняться, но дождь с каждой секундой становится сильней. Он хлещет со всей силы и жестокостью. Становится больно, и я не могу вздохнуть. Понимаю, что тону. Пытаюсь открыть глаза. Сильно жжёт. Животных страх и паника начинают заполнять меня словно сосуд. С последних сил пытаюсь плыть наверх, но становится только хуже. С каждой попыткой меня засасывает всё глубже и глубже. Я захлёбываюсь и не вижу поверхности, где будет долгожданный глоток воздуха. Приходит осознание, что мне не всплыть и ничья рука не вытащит. В этот раз нет.

Резко просыпаюсь и первое, что вижу, это прикроватную лестницу. В комнате темно и только свет фонарей бьёт в окна. Пытаюсь восстановить дыхание, но это плохо выходит. Я всё ещё чувствую страх, и сжимающую грудь, тревогу. Только сейчас осознаю, что это был кошмарный сон. Мокрая майка прилипает к телу, и я плетусь в душевую комнату.

Умывшись водой, смотрю в зеркало. Лицо бледное и осунувшееся, под глазами залегли тени, а губы потрескались. С таким видом мне не только пугать детей ночью, но и взрослых. Я уже третью неделю плохо сплю и дело не только в ночных дежурствах. Меня мучают бессонницы и панические атаки. Снова. Думала, что уже избавилась от этого, но ритм сердца говорит об обратном. Если раньше природой всего этого являлась моя фобия, то сейчас я не понимаю причины.

Слышу команду нашего командира на подъём. Значит, уже шесть утра. Прекрасно, полночи меня мучила бессонница, а под конец кошмары. Вытираю лицо и иду обратно.

Когда подошла к своей кровати, Ибби уже была одета и заканчивала завязывать свои берцы.

– Что-то ты плохо выглядишь. Ты себя нормально чувствуешь? – беспокойно посмотрев на меня, спросила подруга.

– Да… Просто долго не могла заснуть.

– У тебя опять бессонница?

– Нет… Не знаю, это, наверное, из-за сбитого режима.

– Скажи командиру, он тебя снимет с ночных дежурств. Наказание, наказанием, но не гробить же своё здоровье этим. А у тебя по количеству вообще больше всех нас взятых вышло.

– Нет, нормально всё. Это лучше, чем драить туалеты и убирать учебный инвентарь за всеми. Осталось одно вне очереди, так что потом высплюсь.

– Ну, смотри сама.

Когда с утренней пробежкой и зарядкой было покончено, мы собирались уже выходить из зала, как майор Хант меня окликнул:

– Курсант Данн, останьтесь, у меня к вам есть разговор.

Все тут же посмотрели на меня и быстро покинули помещение.

– Ева, ты очень бледная. Ты себя нормально чувствуешь?

– Что-то я не помню, чтобы мы переходили на ты, командир Хант.

– Я сейчас серьёзно спрашиваю.

– Я тоже.

– Ева!

– Просто плохо спала. Такое бывает, вам не за чем беспокоиться. Я могу идти?

– Да, можешь идти.

Наиграно, отдав честь, я вышла из зала.

В столовой стоял жуткий гул. Кто-то о чём-то разговаривал, кто-то смеялся, а кто-то устраивал фокусы с едой. Окинув взглядом зал, попыталась найти свою компанию.

– Ева, мы тут, – помахав рукой, выкрикнул Питер.

Подойдя к ним, заметила, что Ибби взяла завтрак и мне.

– Спасибо тебе, – поблагодарила её.

– Ешь, может, хоть лицо нормального цвета станет, – заботливо сказала она.

Попробовав запихнуть в себя хоть одну ложку, поняла, что есть совсем не хочется. Поэтому водя ею по каше непонятного цвета и запаха, слушала, о чём разговаривают ребята.

– Да я сам видел собственными глазами, когда был на ночном дежурстве на стене, – что-то рьяно доказывал Майкл.

– Быть такого не может, иначе, там была бы уже группа зачистки, – безапелляционно ответил Питер.

– А она и была. Только, как я понял, они ничего не нашли.

– Ну это же бред, кому вздумается ночью выходить за стену? Это же самоубийство, – продолжил гнуть свою линию Питер.

– Мы же выходили, – подхватил Кевин.

– Но мы подготовлены и обучены, а этот, я так понял, был городской.

– А о чём, собственно, речь? – непонимающе спросила я.

– Майкл говорит, что видел ночью, как городской зашёл в заброшенный магазин, а через некоторое время туда же пробрался зорг.

– И группа зачистки там ничего не обнаружила? – поднимая брови, поинтересовалась у Майкла.

– Как я понял, нет.

– Значит, ты неправильно понял. И вообще, после того случая в психбольнице, я тебе не верю. Прости, – откидываясь на спинку стула, проговорил Питер.

– Как хотите. Я знаю, что видел и слышал. И доказывать здесь вам с пеной у рта ничего не собираюсь.

Можно, конечно, спросить у отца. Но он ничего не скажет. Это дохлый номер. Да и если быть честной, то я тоже с трудом верю Майклу. Его шуткам нет конца и края. Но если это всё же правда, тогда я ничего не понимаю. Зачем городскому выходить ночью за стену и идти в какой-то заброшенный магазин. Это безрассудно и опасно.

Ну вот, я начала мыслить, как мой отец. Осталось только маску безразличия надеть.

И тем более группа зачистки, если верить словам Майкла, ничего не нашли там. Смахивает на какой-то неправдоподобный бред.

Закончив с завтраком и неоднозначным диалогом, мы отправились на урок стрельбы.

Что хочу сказать. Сегодня, явно, не мой день. Три из пяти. Такие результаты я выдавала, когда только начинала учиться этому ремеслу, если можно, это так назвать. Но стрельба это, и правда, целое искусство. Здесь нет места для суеты и паники. Только ровное дыхание и твёрдая рука. Учимся мы на боевом оружии. Первое время были жуткие синяки на правом плече, когда я училась стрелять из снайперской винтовки М2010. Я никак не могла привыкнуть к этой отдаче. Руки постоянно бросало в дрожь, а сердце бешено колотилось в груди от осознания всей мощи этого орудия. Со временем я всё же привыкла, и можно сказать, что срослась с ней. С пистолетом всё было намного проще, оно и понятно. Для нас девочек легче бегать с ним, что не скажешь про винтовку или автомат. Тягать их через всё поле, то ещё занятие.

– Ну ты и мазила сегодня, Данн, – смеясь, заметил Питер.

– Слушай, а ты встань на место вон той мишени, я проверю твои слова, – игриво скалясь, произнесла я.

– Воу, мадам, полегче. Я жить ещё хочу, – поднимая руки, словно сдаваясь, ответил мой, всё ещё живой, друг.

– Так то, – закинув на плечо винтовку, я побрела в сторону учебного корпуса.

На уроке выживания мы сдавали тему по маскировке своего тела и запаха. Можно сказать, одна из главных тем пройденного курса. Потому что если ты окажешься один и без оружия, то это единственный шанс продлить жизнь хотя бы на один день, пока не придумаешь новый план по спасению своей задницы.

– И чем же вы собрались себя мазать, чтобы отбить свой запах, мистер Ньюман? – спросила миссис Флеминг.

Октавия Флеминг наш учитель по уроку выживания. Чудаковатая феминистка с рыжими, не сильно вьющимися волосами и конопатым курносым носом. Ей за сорок, хотя выглядит она моложе своих лет. Помешанная на своём предмете, и считающая, что лучше её, никто не сможет его преподавать.

– Пихтовым маслом или травой полыни, – незамедлительно ответил Кевин.

– А если у вас нет пихтового масла или травы полыни? – не сдаваясь, продолжила она.

– Тогда найду или создам искусственно какой-нибудь сырой грунт и намажусь им.

– Принимается. Тогда скажите, что очень хорошо нейтрализует яркие запахи такие как, например, потовые выделения? Перечислите хотя бы два.

– Можно использовать яблочный уксус или соду.

– Хорошо, садитесь.

– А оценка, миссис Флеминг?

– После урока.

– Миссис Флеминг, а что делать девочкам, когда у них эти дни? – специально выделив последнюю фразу, и по-идиотски смеясь, спросил Скотт.

Класс сразу же подхватил эту волну.