Мне было неважно, как он выглядит, потому я сразу просекла, что Давид серьезный и крутой дядя – то, что мне нужно. Мы с мамой уже были достаточно обеспечены, но дело в том, что я хотела всю жизнь купаться в деньгах, не вылезать с Мальдив и Бали, хотела свою собственную квартиру в центре Москвы. А что мой Давидик ниже меня ростом, что у него рыжие волосы и ужасно торчат уши – это не имело никакого значения. Почти. Я не представляла, как от такого мужчины можно рожать детей. Но если до этого все же дойдет, обнадеживала мысль, что в генетическом соревновании верх возьмет моя порода и дети не получатся уродами. Потому что я представить себе не могла как можно любить некрасивых детей.

Я же несла в себе ДНК восточной красавицей, появившейся на свет в процессе акта любви русской девушки и азербайджанского мужчины. Такие тандемы всегда производят на свет самых красивых детей. Кстати, об этом азере, которого мне посчастливилось называть своим отцом. Он умер пару месяцев назад и только оповещение о том, что я получила какое-то там наследство, заставило меня вспомнить о его существовании.

Раз уж я обещала рассказать о нем, так уж и быть, вставлю пару слов об этом засранце.

С мамой они поженились в конце 90-х, а на закате столетия в 99-ом на свет появилась самая красивая и роскошная девушка на свете, с который я уже успела вас познакомить. Все было прекрасно, только как оказалось потом в этом самом году мой папаша дважды стал отцом. Причем его ублюдок родился раньше меня на целый месяц. Представьте себе! Папаша жил сразу с двумя женщинами и вскоре мама об этом узнала. Не знаю почему она сразу не выгнала его в шею, почему продолжала позволять ему жить с нами, тогда как он на целые годы пропадал со своей шалавой и этим гадким ублюдком, которого она ему родила.

Самир родился в августе, а я – в сентябре. Я знала, что у меня есть брат – сам папочка мне об этом поведал. Но в стенах нашей квартиры мы не называли его иначе, как – ублюдок.

Впервые я увидела его, когда нам было по семь лет. Замызганный, грязный мальчишка в старой поношенной одежде. Отец в тайне от матери решил нас познакомить. Понятия не имею на что рассчитывал этот дурочек. И когда он отошел нам за мороженным, его прекрасная дочурка, в этот день одетая в розовое платьице с лентами, плюнула «нагулешу» в лицо и разбила ему нос, сказал при этом:

– Ты грязный ублюдок, не смей приближаться ко мне!

Вторая наша встреча случилась тоже благодаря «добрым» намерениям нашего «заботливого» папочки, который, не уминаясь, хотел сдружить своих детей и привел его на мое тринадцатое день рожденье. Мама была вне себя от ярости. Требовала, чтобы они оба убирались прочь. Так и случилось, но после того, как кому-то снова разбили нос. И в этот раз это была уже я. Самир двинул мне правой, когда я назвала его мать шлюхой.

Больше я не видела этого ублюдка, а вскоре по какой-то случайности или мамины проклятья, бросаемые в их сторону, не летели напрасно, его мать заболела раком и через полгода скоропостижно умерла. У нас дома тогда был небольшой праздник. Мама купила торт и шампанское, которые мы пили вместе с ней и чокались бокалами, долитыми до краев игристым. Это был первый раз, когда я напилась.

Но отец ушел с концами еще прежде, чем она успела отдать свою душеньку Богу. Как я уже говорила после этого случился развод – отец выбрал сторону и остался со своим вторым ребенком (или первым?). Он даже успел жениться на его матери. Поэтому теперь этот ублюдок носил со мной одну фамилию. Мама снова вышла замуж, и мы уехали. Могу дать на отсечение обе руки, но с тех пор я ни разу о нем не вспоминала, а мама если и думала о папашке, то никогда не произносила его имя вслух, помимо тех случаев, когда меня приходилось называть по имени-отчеству.

И вот спустя больше девяти лет нам приходит известие, что папаша умер и его последней волей было – представьте себе! – оставить свою квартиру не только сыну, а еще и дочери! Ведь этот засранец умудрился-таки обзавестись личным жильем. Мне даже прислали письмо на электронную почту с его последними словами, где отец высказывает надежду, что его дети, которых он «любил одинаково сильно», не имевшие возможность узнать друг друга при его жизни, подружатся после его смерти. И это еще раз подтверждало, что наш папаша был идиотом! Ну как можно было такое вообразить!?

Причем эта квартира в Мухосранске была последним, что оставалось у этого ублюдка, но отец оставил ее нам двоим. Другая на моем месте отказалась бы от этого наследства. У меня и так было все – жилье в столице, дорогая машина, ежемесячное «пособие», выделяемое на мое содержание женишком и в скором времени я рассчитывала получить от него гораздо больше! Но мы с мамой были жадные на деньги и решили раз папаша-дурочек зачем-то вписал меня в наследство, надо вытянуть из него по максимуму даже после того, как он сыграл в ящик.

Правда и лететь в этот Мухосранск, из которого мы с мамой сбежал восемь лет назад тоже представлялось не очень соблазняющей затеей. Мне бы хотелось решить все вопросы не покидая столицы, но как оказалось, это можно было сделать двумя способами – либо оформить доверенность на маму, отчего она тут же отмахнулась, либо послать документы по почте, но это неизвестно, когда они дойдут и насколько затянется процесс разделения наследства. К тому же, речь шла о квартире, которую требовалось продавать, чтобы мы могли поделить между собой деньги.

Честно говоря, я не представляла себе встречу с Самиром. Он был мне все также противен и неприятен. Стоит ли говорить, что я не собиралась признавать его своим братом и тем более сближаться с ним, как хотел этого наш отец?

Я представляла себе его все таким же щуплым, сопливым мальчишкой с грязными руками, ниже меня ростом. Ведь девочки развиваются быстрее и последний раз, когда я видела его, Самир дышал мне примерно чуть выше плеча. Сейчас, он, наверное, ощетинился, как все восточные мужчины. Работал каким-нибудь гасторбайтером или грузчиком и ничем не отличался от узбеков, приехавших в Россию на заработки.

В это время Давид полетел в командировку в США, по каким-то важным вопросам, в которые он меня не посвящал. Ведь сфера его деятельности была очень тесно связана с политикой. Впрочем, я не интересовалась, чем он там занимается и кому жмет руки «за бугром», лишь бы зарабатывал большие бабки, ради которых, собственно, я и сосала его маленький член! А делать мне это приходилось не каждый день, но через день. И не хотелось, чтобы во время моего отсутствия он ненароком нашел себе новую девочку, поэтому я решила воспользоваться этой возможностью и полетела на следующий день, после того, как отсосала Давиду в последний раз.

Я не собирала с собой большой багаж, потому как не рассчитывала задерживаться там надолго. Два чемодана и сумочка – весь саквояж вашей скромной повествовательницы. Перелет до этого Мухосранска занимал больше семи часов, поэтому я сразу настроилась отоспаться в самолете. К тому же я летела, грубо говоря, в будущее, преодолевая часовые пояса. Если в Москве шесть вечера, то в его Мухосранске на шесть часов больше. Плюс еще семь. Таким образом, я должна была оказать там около семи утра по местному времени.

– Давай, Анжелика, покажи этому ублюдку кто в доме хозяин! – напутствовала мне мама, когда объявили посадку на мой рейс.

Но ее слова были лишними – я и так направлялась к нему со всей боевой подготовкой, готовая ругаться с ним с первых слов и давить это «нагулеша» своими туфлями на высоком остром каблуке. Потому что никто не был вправе переходить дорогу Анжелике Джафаровой даже такой мерзкий оборванец, как Самир Джафаров, носивший со мной одну фамилию! А я была уверена, что нашей встречи он будет «рад» не меньше меня. А может даже больше! Ведь это у него планировали отобрать половину всего его имущества. Ха! Была бы такая возможность, я бы с радостью оставила его ни с чем, можете не сомневаться!

Само собой, я летела в бизнес классе на мягком удобном кресле с видом на облака. Но уснуть мне так и не удалось, поэтому все время перелета я занималась одним из своих самых любимых дел – листала тик-ток, потеряв счет времени. А когда мы приземлились, у меня ужасно болела шея и спина, а еще мне безумно хотелось спать. За восемь лет покорения Москвы я не успела забыть город, в котором родилась и прожила четырнадцать лет, однако серость и малолюдность улиц тут же резонансом бросились мне в глаза. Я привыкла к тому, что на дорогах всегда большое и шумное движение, привыкла к многоэтажным зданиям, а тут от силы имелись лишь шестнадцатиэтажки и то выглядели они так, как будто считались достопримечательностью города.