Я подхожу ближе, чтобы услышать, о чем они говорят. Судя по всему, выехать они намерены прямо сейчас. Но наши с Улисом лошади еще не отдохнули, и мчаться во весь опор, как предлагает юноша, они не смогут. Я понимаю, что действовать мне нужно наверняка, и что убив юношу здесь, в Шине, я рискую всполошить всю Асморанту. Дело стоит того, если это на самом деле наследник.

А если нет?

Неутаимая печать — единственный способ узнать это. Белые волосы юноши ничего не значат. В истории Асморанты были случаи, когда охочие до больших денег фиуры выдавали за наследников своих сыновей. Черномор, самая страшная напасть всех семи земель Цветущей равнины, косил больших и малых без разбора. В прибрежных деревеньках свою дань собирали реки, в тех, что лежали ближе к лесу — сам лес. Детские хвори в Асморанте были страшными, и даже самому сильному травнику справиться с ними иногда оказывалось не под силу.

Но наследника потому и прятали в глухомани подальше от столицы, что кроме хворей и собственной неосторожности ему угрожала ни много, ни мало — магия. Чужая магия тех, кому хотелось, чтобы славный род правителей Асморанты прервался. Наследников заколдовывали на смерть и на безумие, и во времена, когда магия еще не была под запретом, семьи, в которых в одно Цветение с наследником родились мальчики, тряслись за жизни своих детей. Магический друс бил точно в цель, но иногда маги именно с целью и ошибались.

Мне придется последовать за мигрисом и его спутниками, но они вряд ли отправятся в путь в одиночку. Наместник был бы глупцом, если бы отпустил с наследником всего двоих, один из которых, судя по виду, тяжелее плошки в руках ничего никогда не держал.

— Мне нужно оружие, — говорит юноша. — Я потерял свой меч во время нападения, но я — воин.

— У тебя будет меч, — кивает мигрис. — Мы все вооружимся. Времена настают неспокойные — маги выходят из лесов, разбойники приходят из-за Шиниру. Нам нужно быть начеку.

Я вспоминаю девушку, запертую в клетке над ямой с чароземом. Если от таких магов мигрис готов защищаться мечом, то как он защитится от того, кто стоит сейчас под завесой невидимости рядом с ним?

Из дома выходит еще один мужчина. Он обшаривает цепким взглядом местность вокруг, и мне становится не по себе, когда маленькие глаза на мгновение останавливаются на моем лице. Я мог бы поклясться, что этот человек как-то связан с магией.

— Фиур, — обращается к нему рабрис, и я всматриваюсь в мужчину внимательнее. Передо мной наместник Шинироса. Человек, отвечающий за казни магов, человек, чьи войска денно и нощно охраняют вековечный лес. Я ожидал увидеть кого-то вроде моего отца, знакомого с магией, но не связанного с ней. Здесь что-то другое.

— Торша! — перебив рабриса, наместник оборачивается и резко кого-то зовет. — Торша!

Из-за угла дома выбегает парень, чистивший недавно конский навоз. Он замирает перед наместником, почтительно, но без заискивания глядя на него и благородных, застывших рядом.

— Спусти собак, — голос наместника звучит резко, как пила. — Пусть проверят все вокруг, пока благородные здесь. Спускай всех троих, немедленно. Приступай!

Парень послушно убегает за дом, и вскоре я слышу приглушенный лай и звон цепи.

— За вами могла быть слежка, — говорит наместник мигрису. — Кто-то может поджидать вас. Маги — пронырливое племя, уж приезд мигриса в Шинирос они бы не пропустили.

— Но о наследнике не знает никто, — говорит рабрис. — Мигрис приехал в Шинирос по другому делу.

— Все знают, что мигрис не ездит с пустыми руками, — говорит наместник. Он стоит вполоборота, и я не вижу его лица, зато вижу лицо мигриса, к которому он обращается. Чормала серьезен, он внимательно слушает… и не менее внимательно смотрит по сторонам. — Мои собаки обучены чуять магию…

Наместник говорит что-то еще, но его слова заглушает дикий лай. Из-за дома вылетают три длинноногих остромордых собаки, их пасти оскалены, а глаза налиты кровью. Две черных и одна пятнистая, как змея. Они не останавливаются, не замирают, увидев незнакомых людей. Одна бежит в сторону клеток, вторая — по той же дороге, но в другую сторону, третья устремляется ко мне.

— Ага! Здесь кто-то есть! — торжествующе вопит наместник. Глаза его горят, рука, вытянутая в мою сторону, трясется. — Джока почуяла мозильник! Убей мага! Убей мага!

Мускулистое черное тело собаки стремительно сокращает расстояние между нами. Я застываю в растерянности. Шиниросец оказался умнее своего правителя, он натаскал собак на мозильник, а от меня им несет за полмереса. В поле ветер смешивает и заглушает запахи. Но ни один ветер не обманет наученную различать вонь мозильника собаку. И ни один человек не убежит от собаки с такими длинными и быстрыми ногами.

Но я не дожил бы и до конца первого Цветения со дня запрета магии, если бы не знал, как скрыться от чуткого собачьего носа. Инетис смогла бы запутать собаку быстрее, просто изменив вокруг себя направление ветра. Но я травник, и мне воздух неподвластен. У меня есть только одна попытка, да и на ту уже остается совсем немного времени.

Я падаю на четвереньки. С губ слетают слова заклятья, но как бы быстр я ни был, я уже вижу, что не успеваю. Собака несется ко мне, молча, целеустремленно. Она не станет лаять, она просто нападет и сделает то, что ей приказали сделать.

— Травы-муравы, зеленая волна, я тоже трава, я тоже трава. Травы-муравы, зеленая волна, я тоже трава, я тоже трава.

Раз, два, три я проговариваю заклинание. Собака близко, я уже слышу ее дыхание и вижу черные зрачки желтых неподвижных глаз. Она раскрывает пасть и приседает, готовясь прыгнуть, и я падаю на землю. Утыкаюсь носом. Замираю, продолжая шептать заклятье, которое или спасет меня, или убьет — другого не дано.

Прыжок — и тяжелое собачье тело приземляется прямо на мою спину. Рычание над ухом заставляет меня еще плотнее прижаться к земле. Собака замирает в замешательстве — запах здесь, но она никого не видит. Я все бормочу и бормочу еле слышно заклятье, а собака крутится на мне и вокруг, обнюхивая воздух и землю. Пару раз она почти тыкается носом в мою щеку.

— Джока, ищи, ищи! — слышу я голос наместника.

Собака вскидывает голову и гавкает. Животное чутье тяжело обмануть даже магией. Запах мозильника никуда не делся, иначе она бы уже увидела меня, но на земле собачьи лапы меня не ощущают. Пока я лежу — я трава, дерн, пропитанный вчерашним дождем, ростки, только-только проклюнувшиеся из-под земли.

Собака укладывается на меня сверху. Ее тяжелое тело придавливает меня к земле, и я понимаю, что обхитрить мне ее совсем не удалось.

— Кажется, потеряла след, — слышу я голос мигриса.

— Вовсе нет. Джока ждет, — отвечает наместник. — Эй, Торша! Кликни-ка ребят, пусть возьмут друсы и сходят, посмотрят, что там.

Мне становится все труднее дышать. Заклятье маскировки короткое, нужно постоянно его повторять, чтобы удерживать невидимость — трава быстро понимает, что я ее обманываю, и пытается сбросить чары. Долго я так не протяну. Если солдаты наместника начнут тыкать друсами вокруг собаки — просто так, чтобы проверить — мне точно не поздоровится.

Но я не знаю, что делать. Собака кладет морду мне на спину. Она почти скучает, я чувствую, как открывается и закрывается в зевке зубастая пасть.

Кажется, я попал в ловушку.

13. ОТШЕЛЬНИЦА

Ветер сдувает с моего лица злые слезы ярости. Я сижу на полу клетки, задыхаясь от доносящейся из ямы вони, и смотрю на закат. Отряд уже уехал, и мы остались вдвоем — я и мужчина в соседней клетке, два пленника, ждущих ночи. Светловолосый воин едва удержал своего друга от расправы надо мной. Но я всего лишь сказала, что запомнила его лицо. Я надеялась, что ветер растреплет косу одного из них, и что мне удастся поймать губами чей-нибудь волос. Мне хватило бы капли своей крови. Там, за решеткой, на свободе, это могло спасти меня.

Но клетки сделаны из заговоренного железа и дерева. Сплетенные воедино, тепло и холод, жизнь и смерть, сдержат любую магию. Разорвать их связь можно только разбив клетку. Но даже падение с высоты в яму не оставит на ней и царапины. Погибнет или покалечится только тот, кому не посчастливится в тот момент оказаться внутри.