Я скриплю зубами. А что, если эти проклятые маги научились лгать и не терять свою магическую силу? Что, если эта девка с разрезанным лицом просто соврала мне, чтобы не навлекать на себя беду?

Мой долг и моя обязанность рассказать обо всем Мланкину. Я передам через мигриса свои сомнения, и владетель обязательно прислушается к ним. Ненависть нисфиура к магам может посоперничать с моей, и я это знаю. Отец боготворил правителя, и ненавидел магов так же сильно, как и он — и я ненавижу их едва ли не сильнее.

Я снимаю повязку с раны на животе и оглядываю и ее тоже. Ровные края уже срастаются, но здесь все кажется таким, каким и должно быть. Я возвращаю повязку на место и со вздохом укладываюсь обратно в постель. Мне обязательно нужно обо всем рассказать мигрису. В вековечном лесу вот уже шесть Цветений маги творят, что хотят.

Я почти засыпаю, но донесшийся с улицы резкий окрик заставляет меня открыть глаза и сесть на постели. Я слышу перестук копыт, кто-то выплевывает ругательство. Спустя короткое время плетеная дверь дома открывается, и я слышу торопливые шаги и голоса дозорных.

По деревянному полу дробью рассыпается топот, голоса становятся громче. Я быстро одеваюсь и выглядываю в коридор. Вовремя — из своей сонной выходит заспанный наместник. Всклокоченные волосы, красное лицо — в свете плошки он кажется совсем дряхлым стариком. Незваные гости хорошо одеты и вооружены. Я их не знаю, но Асклакину, похоже, знакомы оба: и высокий мужчина возраста моего отца, с длинными усами, и мужчина чуть постарше, с обветренным лицом, на котором в неровном свете буграми и рытвинами проступают шрамы от черномора. Я видел такие шрамы в деревне. Последняя вспышка пять десятков Цветений назад унесла много жизней по всему Шиниросу.

— Чормала-мигрис, — Асклакин кладет руку на шею и уважительно наклоняет голову, коснувшись подбородком руки. — С прибытием.

Усатый мужчина кивает ему и кладет руку на плечо рябого, и тот едва заметно вздрагивает. Посчитав, что подслушивать будет неблагородно, я выхожу из сонной и кланяюсь мигрису, которого вижу в первый раз.

— Чормала-мигрис.

Тот поворачивает голову и мою сторону и тоже кивает. Рябой разглядывает меня, не говоря ни слова, а мигрис не собирается его представлять, так что мне остается только отвести взгляд и посмотреть на Асклакина. Он кажется недовольным тем, что я присутствую при встрече. От него разит вином и жареным мясом, и наверняка высокопоставленный гость это замечает. Одежда не мятая, но облик неряшливый. Не совсем подходящее время выбрал мигрис для приезда.

Асклакин громко зовет кухонную. Чормала не отказывается от приглашения перекусить после долгой дороги, и его рябой спутник даже причмокивает губами, когда наместник называет блюда, которым собирается их потчевать. Мы дожидаемся, пока женщина разводит в кухне огонь, и все перебираемся туда. Пока она подогревает кашу и мясо, пока режет и обжаривает на толстой железной доске грибы, мы сидим молча. Я слышу за дверью шаги и легкие окрики, видимо, сонные торопятся принести воду и развести огонь в комнатах, где останутся ночевать гости. За окном чернеет ночь, до утра еще далеко. Мигрис и его спутник не кажутся усталыми, они внимательно на меня смотрят и ждут, пока кухонная уйдет.

Асклакин просит вина и выпивает чашку залпом, чтобы немного прийти в себя. Я усаживаюсь на лавку рядом с ним, гости — напротив. Кислый запах пота от одежды наместника ест ноздри. Я радуюсь, когда грибы начинают жариться, и их аромат перебивает эту вонь.

Наконец, кухонная накладывает гостям и мне кашу с грибами и мясом — Асклакин отказывается, вместо этого просит еще вина — и уходит. Наместник снова залпом осушает чашку и поднимает голову, откидывая со лба волосы. Глаза его чуть заметно блестят в свете очага, но взгляд стал ясным, а речь обрела внятность.

— Приступай к еде, Чормала-мигрис. Сонные уже готовят воду для тебя, после еды смоешь дорожную пыль. Мы не ждали тебя раньше рассвета

Очень осторожно, словно боясь отравиться, мигрис пробует кашу. Подносит к губам, втягивает аккуратными ноздрями аромат, неторопливо кладет в рот. Кажется, яство его устраивает. Он задумчиво кивает и в два счета расправляется с едой. Я стараюсь не отставать. В каше чувствуется вкус грибов, мясо отменно прожарено и хорошо посолено. Теплая еда навевает на меня сон, но на этот раз я решаю задержаться и послушать разговор мигриса и наместника, ведь он касается меня и моей судьбы.

— Ты — наследник фиура Дабина, — говорит мигрис, кроша в пальцах толстую сладкую лепешку — угощение, которое кухонная подала к вину. — Как тебя зовут?

— Серпетис, — отвечаю я.

— На вашу деревню напали маги, Серпетис?

— Да, — снова отвечаю я. Глаза у мигриса темные, умные и цепкие; взгляд словно проникает в сердце. Мой ответ заставляет его задумчиво перевести взгляд на наместника. — Это были разбойники, но им помогали маги. Они заставили сбеситься наших лошадей. У них были заговоренные стрелы…

— Сколько тебе лет, Серпетис? — Мигрис не отводит взгляда от лица Асклакина, и тот медленно кивает, словно соглашается с вопросом.

— Восемнадцать Цветений. Исполнилось три чевьских круга назад.

— Кроме тебя в семье есть дети?

— Нет. — Я не понимаю вопросов мигриса, но отвечаю вежливо и полно. — В моей семье я был единственным ребенком. Мать никогда не отличалась здоровьем.

Я вздыхаю.

— Я бы хотел узнать о ее судьбе, мигрис. Она наверняка переживает обо мне.

— Узнаешь. Без всяких сомнений узнаешь, и уже утром.

Я вскидываю на него взгляд, одновременно испытывая восторг и удивление. Асклакин отправлял кого-то в деревню, где нашли временное пристанище мои земляки? Или это мигрис уже озаботился? Может, потому он так и торопился — не хотел пропустить возвращение скорохода?

— Как прошло путешествие, Чормала-мигрис? — спрашивает Асклакин. — Спокойно ли на дорогах Шинироса?

Мигрис смеется в усы, отхлебывает вино. Его рябой спутник все еще ест, неторопливо смакует кашу, разделяет трезубцем волокна мяса, аккуратно насаживает и отправляет в рот кусочки грибов. К вину не притрагивается, хоть и не отказался, когда кухонная поднесла кувшин. Мне кажется все более странным этот человек и его присутствие рядом с мигрисом. Асклакин не спросил его имени, Чормала-мигрис не назвал, но в сердце у меня ясное чувство — мне кажется, наместник знает, кто это, знает — но не хочет говорить до поры до времени.

И почему мне кажется, что это знание связано со мной.

— Шиниросские дороги — самые сверкающие дороги во всей Асморанте, — говорит мигрис. — Столько воинов с друсами я не видел со времен расправы над магами.

Я вспоминаю свои размышления, но пока молчу. У меня еще будет время поделиться с мигрисом этими догадками, пока я хочу послушать, что он скажет.

— Ты ехал по Обводному тракту, — тонкие губы наместника кривятся в улыбке. — Маги иногда выходят погреть на солнышке свои старые кости. Мои ребята с друсами следят, чтобы они не перегрелись.

— Да, у вас лесок под боком, — замечает мигрис.

Лесок. Только житель Асморы может позволить себе так пренебрежительно отзываться о вековечном лесе.

— Мы чтим запрет, — говорит Асклакин, тоже принимаясь за лепешку. Слова его звучит невнятно — рот набит тестом.

— Скорее, отрабатываете те огромные деньги, что посылает вам Мланкин, — замечает мигрис. — Мне показалось, что воинов на дороге уж слишком много. Прошло уже шесть Цветений. Быть может, в следующий раз я проеду по Обводному тракту с менее благородной целью.

— Как угодно, — вежливо отзывается наместник. — Часть воинов можно было бы отослать в другое место. Например, на южную границу, к Шиниру. Там защита всяко нужна больше.

— Считаешь, маги уже не так опасны, как раньше?

Асклакин пожимает плечами, бросая в мою сторону быстрый взгляд. Не знаю, заметил ли его мигрис, но знаю, о чем подумал наместник. О старике-маге, который не убил забредшего на запретную территорию чужака. О воинах, которые вошли в вековечный лес и вернулись обратно целыми и невредимыми.