Местные жители постепенно покидали просторы Трансильвании, возвращаясь в родные деревни, разрушенные войной и проходившими через них османскими войсками. Работы предстояло много, но надежда на будущее и радостное освобождение от вражеского гнета жили в сердце каждого крестьянина и горожанина. На месте былых пепелищ возводились дома и церкви, строились загоны для скота, спешно готовились к осенней посевной. Направив часть королевской казны на нужды деревни, главнокомандующий распорядился никому не отказывать в помощи: необходимо было предупредить голод, как можно скорее вернувшись к мирному существованию. Ополчение распустили, ремесленники вновь открывали мастерские, а покинувшая страну аристократия, окрыленная новостями, собиралась на родину. В Бухаресте организовали регентское управление под началом Владислава Дракулы — на данный момент единственного законного правителя, назначенного покойным королем. Дальнейшую судьбу румынского престола надлежало решить боярскому совету, члены которого также постепенно собирались, съезжаясь из дальних областей королевства и соседних государств.

К началу первого осеннего месяца мирная жизнь, изрядно потрепанная пережитыми событиями и противостоянием с Османской империей, практически вошла в прежнее русло.

========== Глава 32. Возвращение домой ==========

Пока в Бухаресте праздновали победу, далеко на севере в Балтийском море произошли не менее значимые события. Сражение при Гренгаме произвело перелом в Северной войне, определив, наконец, господствующую морскую державу. Петербург ликовал, и шумные празднества в императорском дворце постепенно переместились в передние и салоны придворной знати, а также на городские улицы. Нескончаемые балы, пиры и попойки, салюты и народные гуляния наполняли столицу Российской Империи в течение нескольких недель. Казалось, не было ни одного человека, оставшегося равнодушным в эти дни, к какому бы сословию и состоянию он не принадлежал.

Графиня Дракула, последнее время гостившая у дальних родственников в предместье Петербурга, наблюдала за праздниками со стороны — легкая дурнота, ставшая почти привычной по утрам, не позволяла посещать приемы, что ежедневно устраивала столичная аристократия. Всем сердцем сорадуясь русским свершениям, она не могла не думать о том, что происходит на ее родине. Вестей оттуда почти не было. Все, что доставалось ей — лишь редкие слухи, которыми делился пожилой князь Волконский, довольно близкий ко двору и приходившийся ее мужу троюродным дядей. Однако не далее как вчера привезли письмо, подписанное румынским главнокомандующим и адресованное лично ей, а следом возвратился из дворца Михаил Волконский с потрясающими новостями. Обняв племянницу, он поздравил ее с победой над османами и заключенным союзом между Россией и Румынией, вскользь посетовав о безвременной кончине короля Константина и его наследника. Об этом говорили в приемной императора, и князь поспешил в свою очередь обрадовать графиню. Девушка засыпала его вопросами, вновь и вновь заставляя в подробностях пересказать все услышанное, а поздно вечером, оставшись одна, снова перечитала письмо супруга:

«Любимая, тебе первой хотелось бы сообщить о том, что Бухарест снова в наших руках, и мы имеем все основания надеяться на окончание военных действий. Однако, безмерно скучая и ожидая встречи, я прошу пока оставаться в России — это необходимо и для моего спокойствия, и для твоей безопасности. Но в скором времени я вновь напишу тебе, и тогда обещаю, мы больше никогда не расстанемся…»

Дальше шли признания, пылкие и нежные клятвы, словом, все то, что обыкновенно содержат в себе любовные послания. С той небольшой разницей, что за красивой формой скрывалось не менее искреннее содержание — в этом графиня ни капли не сомневалась.

— Что ж, — прошептала она, бережно сворачивая записку, — я подожду. Столько, сколько потребуется.

Прекрасным осенним днем, когда солнечные лучи беззаботно купались в кронах деревьев, окрашивая их листву нежными золотыми переливами, графиня Александра получила новое письмо. Поговорив с князьями Волконскими и от души поблагодарив за гостеприимство и доброе отношение, она распорядилась начинать сборы домой.

Спокойно и плавно катились кареты посреди русских полей со сжатыми хлебами, равномерно стучали конские подковы по накатанной дороге. Мирные и светлые мысли плескались в сознании, окрыленном надеждой и радостью скорой встречи. Свежий ветер врывался в открытые окна экипажей, трепал занавески, играл со складками одежды и ласковой кошкой сворачивался на коленях путников. Старик Ван Хельсинг мирно дремал, убаюканный движением и долгими разговорами с дочерью — после известия о гибели сына он привязался к ней еще больше. Аликс рассеянно смотрела в окно, подмечая мелочи, которые раньше казались несущественными: бугристые земляные кочки, покрытые дорожной пылью, острые пшеничные былинки, оставшиеся после покоса, причудливые завитки облаков, плывущих вслед за каретой. О серьезных вещах она старалась не думать. Будущее казалось слишком неопределенным и призрачным, слишком неомраченным после всего, что она пережила. Словно подарок феи-крестной, который нельзя разворачивать раньше полуночи, иначе он рассыплется прахом от первого прикосновения.

На границе кортеж графини ожидало торжественное сопровождение, высланное Владиславом Дракулой, и после нескольких дней путешествия процессия въехала в Бухарест. Аликс с огромным волнением рассматривала дома и улицы, а также знакомый проспект, который поворачивал к их особняку. Но вопреки ожиданиям девушки кареты пронеслись мимо, остановившись на дворцовой площади перед высокими ступенями, ведущими в резиденцию румынских монархов.

Сердце зашлось в неистовой скачке, вынуждая графиню прижать ладонь к груди, чтобы немного успокоить его ритм. Лакей в парадной ливрее отворил дверцу экипажа и склонился в почтительно низком поклоне. Граф стоял рядом, протягивая руку, предлагая девушке покинуть карету. Он совсем не изменился со времени последнего свидания, разве что пропала напряженность и усталость, временами наполнявшая взгляд. Он внимательно смотрел на нее, ласково и слегка насмешливо, словно не было никакой разлуки, никакой войны, и призрак османской переводчицы никогда не вставал между ними. Камзол из черного бархата подчеркивал гордую осанку, борта и широкие манжеты оплетало золотое шитье. На плечах красовались генеральские эполеты, а поперек груди протянулась золоченая перевязь, на которой висела шпага с рубиновым эфесом, показавшаяся девушке смутно знакомой. Придворный блеск подернулся сдержанностью военного чина, не затмевая, впрочем, достоинства верховного главнокомандующего.

Позади, на некотором отдалении, застыла рота почетного караула с мушкетами, прислоненными к левой стороне груди. Дыхание Аликс перехватило, и она поднялась, тяжело опираясь о подлокотники.

— Добро пожаловать домой, — произнес Дракула, принимая руку жены и чувствуя, как дрожат ее пальцы.

Спустившись по ступенькам кареты, девушка на мгновение остановилась и, наплевав на приличия этикета, бросилась в объятия мужа. Он крепко прижал ее к себе, и Аликс потерялась во внезапно нахлынувших чувствах. Счастье окатило с ног до головы, отдаваясь в ушах отдаленным звоном и растекаясь по телу волнами дрожи.

— …счастлив видеть вас в добром здравии, — сквозь ватную пелену пробился голос Дракулы, который беседовал с ее отцом. — Как прошло ваше путешествие?

— Дорога вышла дальней и слегка утомительной, — в некотором смущении отвечал Абрахам, — но мне радостно вновь оказаться здесь. Жаль, что город выглядит таким пустым…

— Всему свое время, — граф примирительно пожал плечами, не выпуская жену из объятий. — Война оставила свои следы, но годы сотрут их, и Бухарест предстанет перед нами в своем прежнем неизменном величии!

— Охотно в это верю, — согласился Ван Хельсинг.

— Дорогой тесть, надеюсь, вы окажете мне честь остановиться в королевском дворце? Лакей покажет ваши покои, в которых можно отдохнуть после дороги. Прошу, не стесняйтесь и ни в чем себе не отказывайте. Вечером ожидаю вас на совместном ужине.