Папа Кейт тоже вышел во двор. На самом деле, почти все соседи вышли на улицу подивиться на паровоз. Папа встал, уперев руки в бока.

– Герберт, – сказал он. – Что это за ерунда?

На самом деле он сказал не «ерунда», но слово, которое он произнёс, категорически не подходит для детской книжки.

– Это локомотив, – сказал дядя Герберт. – Паровоз.

– Я вижу, что паровоз. Но что он делает здесь, у меня во дворе?

– Это подарок для Кейт. И для Тома, наверное. Если Кейт с ним поделится. – Дядя Герберт обернулся к Кейт и Тому: – Всегда надо делиться.

Да, у него точно не было опыта общения с детьми.

– Это действительно щедрый подарок, – сказал папа, потирая подбородок. – Но нельзя было просто прислать ей игрушку?

– Это игрушка!

– Нет, Герберт, это не игрушка. Это настоящий паровоз.

– Ну да. Наверное, – легко согласился дядя Герберт. – Но если она собирается с ним играть, то формально это игрушка. Если подумать.

Папа и вправду задумался, что было большой тактической ошибкой. Кейт рассудила, что, наверное, ему стоило бы рассердиться и вызвать полицию.

Зато у мамы не было проблем с «рассердиться». Она пулей выскочила во двор с криком:

– Герберт, ты совсем головой повернулся? Что ты творишь?! Немедленно убери это чудище! Дети, слезайте с паровоза!

Эта последняя фраза была адресована Тому и Кейт, которые под шумок забрались на платформу грузовика и начали карабкаться вверх по боковой стене локомотива. Они не смогли устоять. Со всеми поршнями, трубами, рычагами и прочими штуками паровоз был в сто раз лучше любого скалодрома.

Ребята неохотно спустились и отошли на безопасное расстояние, но Кейт не могла отвести взгляда от паровоза – такого огромного, чёрного, замысловатого, с кучей деталей, наверняка предназначенных для интересной работы, и с уютной кабиной для машиниста. Он казался чарующим и зловещим, как спящий динозавр. И чем дольше Кейт на него смотрела, тем интереснее он становился.

И он был настоящим. Кейт вдруг показалось, что чего-то такого она и ждала, сама об этом не зная. Он ей вроде бы даже понравился.

На боку тендера было написано белыми заглавными буквами:

Так назывался её паровоз. Надпись была перечёркнута длинной стрелой, как бы пронзающей буквы.

– Он даже не серебряный, – сказал папа. – Он чёрный. И что такое «серебряная стрела»? Что вообще делают с такими стрелами?

– Охотятся на оборотней, – сказала Кейт. – Это все знают.

– И где мы будем его хранить? – спросила мама.

– Я уже всё продумал, – сказал дядя Герберт. – Проложим рельсы на заднем дворе и поставим его туда.

– Проложим ре… На заднем дво… – Мама так рассердилась, что ей не хватало дыхания закончить фразы. – Герберт, ты точно рехнулся!

– Никаких рельсов на заднем дворе не будет, – заявил папа. – Я собирался сажать там цветы.

– Уже всё готово, – гордо проговорил дядя Герберт. – Я нанял рабочих, и они проложили рельсы сегодня ночью. Я специально распорядился, чтобы они поставили глушители на кувалды. Не хотел, чтобы вас разбудили.

Родители Кейт сердито уставились на дядю Герберта. А Кейт подумала, что для круглолицего толстячка в смешном жёлтом костюме её дядя проявил поразительную деловую хватку. Ей вдруг пришло в голову, что это был яркий пример применения на практике одного правила, которым всегда руководствовалась одна из её кумиров, Грейс Хоппер: лучше просить прощения, чем спрашивать разрешения.

Грейс Хоппер родилась больше века назад, в 1906 году. В те времена в мире царили предубеждения, и профессия компьютерного программиста считалась неженской, к тому же компьютеры тогда ещё даже не изобрели, но Грейс Хоппер всё равно стала компьютерным программистом и написала первую в мире программу-компилятор. Она умерла в возрасте восьмидесяти пяти лет, в звании контр-адмирала военно-морского флота.

В её честь назвали авианосец. Грейс Хоппер была для Кейт образцом для подражания.

Спустя два часа все пятеро: Кейт, Том, мама, папа и дядя Герберт – стояли на заднем дворе и смотрели на паровоз. Его уже переставили на рельсы, проложенные среди чахлой, выжженной солнцем травы. Паровоз вместе с тендером занял почти весь двор.

Даже мама и папа не могли не признать, что он выглядел впечатляюще.

– Можно брать деньги с людей и пускать их посидеть в кабине, – сказал Том.

– Ну уж нет, – решительно заявила Кейт. – Я не хочу, чтобы какие-то посторонние люди тёрлись своими задами о сиденья в кабине моего паровоза.

– Не говори слово «зад», – нахмурился папа.

– Вперёд-назад, – сказала Кейт. – Задним числом. Задний двор.

– Я тебя попросил…

– Он, наверное, очень старый, – сказал Том. – Сколько ему лет?

– Я не знаю, – сказал дядя Герберт.

– Какая у него предельная скорость?

– Не знаю.

– Сможет ли его поднять самый сильный человек в мире?

– Не зна… Хотя нет, погоди. Я знаком с самым сильным человеком в мире и уверен, что даже он не сумеет поднять паровоз. Хотите забраться в кабину?

Конечно, они хотели забраться в кабину. Это было непросто – как я уже говорил, паровоз был огромным, и его строили явно не для детей, – но Кейт с Томом мастерски лазили по деревьям и вообще где угодно, и под дверью кабины обнаружились две металлические ступеньки, и там был поручень, чтобы схватиться.

А дальше, если уж быть совсем честной, Кейт испытала разочарование. В кабине паровоза всё устроено совсем не так, как в кабине грузовика или, скажем, самолёта. Во-первых, там нет лобового стекла, потому что прямо перед кабиной стоит огромный паровой котёл, который всё равно загораживал бы обзор. Есть два окошка по обеим сторонам кабины, но от них мало толку. Сама кабина похожа на крошечную комнатушку – может быть, на машинный отсек корабля, но очень старого корабля, без компьютеров и радаров.

Повсюду тянулись медные и стальные трубы, похожие на заросли металлического плюща. Из них вырастали вентили, рукоятки и рычаги, застеклённые коробочки с какими-то круглыми шкалами и ещё больше труб. Нигде не было никаких подписей и ярлычков. В кабине пахло старым машинным маслом, как в гараже автосервиса. Да, паровоз был настоящим, но совсем непонятным.

Ребята нашли два откидных сиденья. Откинули их и уселись.

– Теперь понятно, почему машинисты всё время высовываются из окон, – сказал Том. – Иначе никак не поймёшь, куда едешь.

– Ага. Жалко, что мы никуда не поедем.

Кейт высунулась из окна.

– Дядя Герберт, тут всё так странно!

– Мы не знаем, что делать! – добавил Том. – Тут нет руля!

– Никто не рулит поездами, – сказал дядя Герберт, прищурившись. – Они едут там, где проложены рельсы.

– Ага, ясно.

Педалей газа и тормоза тоже не было. Во всяком случае, Кейт их не видела.

– А тут есть гудок? – спросила она.

– Есть, – сказал дядя Герберт. – Но он паровой. Без пара не загудит.

– А…

Кейт с Томом бродили по тесной кабине, крутя за колёсики, дёргая за рычаги и сдвигая всё, что сдвигалось. Но ничего не происходило. Всё выглядело очень круто, но ребята не знали, как с этим играть. Они открыли заслонку печи, вделанной в стену. Внутри были только зола и холодный пепел.

Том объявил, что они в танке, встал на сиденье с ногами и расстрелял воображаемой пушкой воображаемую армию нацистов, но без особого воодушевления.

Потом они выбрались из кабины и спустились на землю, оба заметно разочарованные.

– Я знаю, что надо сделать, – сказала Кейт. – Надо соединить эти рельсы со старой веткой в лесу.

В лесу и вправду была старая, давно заброшенная железнодорожная ветка, её рельсы насквозь проржавели, погребённые под опавшими листьями и утопленные в земле. Кейт с Томом нашли её как-то раз, когда ходили в лес на разведку.