– На старт! – объявил судья-стартер, облаченный в красное, после чего вознес к небу пистолет.

– Внимание! – Два бегуна подняли заднюю часть тела и одновременно наклонились вперед так, чтобы бо́льшая часть их веса приходилась на выставленную вперед ногу и на руки. Оба неотрывно смотрели на беговую дорожку перед собой.

Пистолет выстрелил, и они побежали.

– Вот так, вы видите, тетушка. – Мальпас Йеомонд повернулся к старой леди, когда первый бегун грудью разорвал тонкую ленточку на финише. – Англия побеждает. Мы можем бегать вполне неплохо, но, увы, встречу проиграли. Смотрите, тетушка. Шведы взяли ядро, диск, оба вида прыжков. Сегодня на поле у нас нет человека, который сумеет добраться до двадцати четырех футов в прыжках в длину. Лишних два дюйма могли бы дать нам прыжки в высоту, но мы не в силах добыть эти дюймы. Потом прыжки с шестом – просто подарок для них. И мы проиграли первую спринтерскую эстафету из-за того, что плохо передавали палочку. В ходьбе мы хороши. Однако на стадионе они делают нас, и они будут всегда делать нас до тех пор, пока не изменится система тренировки мальчишек на самых ранних стадиях. До тех пор пока двадцать один фут в длину, шесть футов в высоту, сорок футов ядром и одиннадцать футов шесть дюймов с шестом будут считаться чемпионскими показателями в Англии, наше дело безнадежно. Кстати, нам бы лучше начать двигаться. А то мы загораживаем проход, оставаясь здесь.

Дорога домой была короткой, и тетушка Паддикет говорила мало. Она сидела в салоне большого автомобиля, все ее внимание занимали программа соревнований и золотая ручка Мальпаса. Братья обсуждали события встречи. Обед последовал почти незамедлительно после того, как они вернулись, и, к всеобщему удивлению, – поскольку она имела привычку уходить отдыхать около девяти часов после легкой закуски, – старая леди, сверкающая бриллиантами, оказалась в своем кресле у обеденного стола. В левой руке ее была зажата программка, которую тетушка Паддикет приобрела на стадионе. Она положила программку рядом с тарелкой и не сказала ни слова во время трапезы, разве что ядовито запищала на дворецкого Тимкинса, когда он предложил ей вина.

Когда обед подошел к концу, тетушка Паддикет отложила яблоко, которое она начала чистить, и со значением осмотрела присутствующих.

– Как ты сказал, племянник, они называют ту тарелку, что швыряют по полю? – спросила она, глядя на Гилари.

– Диск, тетушка, – ответил он со скоростью, делавшей честь его разумности. – Только Англия не…

– Ты знаешь, как бросать эту штуку?

– Ну, я видел, как это делают, само собой, и мне известна теория броска, но сам никогда не держал диск в руках.

– Ты можешь научиться это делать. – Миссис Паддикет кивнула седой головой, явно недовольная голосом младшего племянника, в котором не хватало решительности. – А как насчет тебя, племянник? – продолжила она, обращая желтоватые глаза на Мальпаса Йеомонда.

– В прыжках в высоту, – произнесла Присцилла с противоположного конца стола, – он постоянно побеждал, когда учился в школе. И он до сих пор хорош.

– Что за ерунда, Присцилла! – Мальпас усмехнулся. – Ты думаешь о парне, которого звали… э… его звали Смаггинс.

– Она думает о парне, которого звали Йеомонд! – яростно воскликнула старая миссис Паддикет.

– Отвечаю от имени Мальпаса, – торжественно проговорил Фрэнсис. – Он лжец, тетя. Не обращайте на него внимания. Я видел, как он победил в двадцатом году. Сделал три десять с половиной в школе Тенби-Хаус, и кастелянша наблюдала за тем, чтобы игра была честной. Я всегда клялся, что она сдвинула планку на два дюйма вниз для него, но это ни нашим, ни вашим. Он победил. И ты знаешь, что победил, – закончил он, энергично пиная старшего брата под столом.

– И он сделал три фута… почти четыре фута, – промолвила тетушка Паддикет задумчиво, и ее глаза вспыхнули. – Очень многообещающе. И на Уайт-Сити в следующем году он сделает почти восемь футов или, может, немного больше.

– Что? – озадаченно произнес Годфри Йеомонд. – Но, дорогая тетушка, мировой рекорд в прыжках в высоту…

– Шесть восемь с половиной, отец, – торопливо встрял Гилари. – Х. М. Осборн из Соединенных Штатов держит рекорд, и он был установлен в городе Урбана в мае 1924 года. Извините, тетя. По-моему, это напечатано тут. – Он пролистал программку тетушки до конца. – Ага, вот оно!

– Итак, – возгласила старая леди, – думаю, это очень плохой рекорд!

Ее племянник и его сыновья замерли с приоткрытыми ртами.

– Богохульство, – пробормотал Фрэнсис себе под нос, снова пиная Мальпаса под столом.

– Вы хотите сказать мне, – продолжила тетушка Паддикет хриплым, пронзительным тоном, – что взрослый мужчина не может прыгнуть в два раза выше, чем десятилетний мальчишка-школьник? Ерунда, племянники! Я не знаю, куда катится мир в наши дни!

Мальпас принял вызов.

– Тетя, все не сводится к тому, чтобы прыгнуть в два раза выше. Вы…

– Возьмем силу гравитации, например, – вступил Фрэнсис, пытавшийся скрыть свое веселье и внести вклад в обеление великих имен мировых чемпионов, только что до последней степени униженных.

– И закон как-бы-вы-его-ни-назвали, – услужливо добавил Гилари.

– И биномиальную теорему радиоэлектричества, – вступила Присцилла, не отрывавшая взгляда от скатерти.

– Вы все могли бы помолчать, – сказала тетушка Паддикет с внезапной решительностью, – и послушать меня. Я возвращаюсь домой в конце этой недели. После того как прибуду в Лонгер, я вызову Кеслэйка, чтобы он оформил мое завещание.

Она обвела столовую глазами, чтобы проверить, какой эффект оказали ее слова. Присутствующие взирали на тетушку, и, глядя на выражения их лиц, Присцилла с трудом подавила желание хихикнуть.

– Чтобы оформить мое завещание, – повторила миссис Паддикет, по очереди рассматривая каждого члена семьи. – Бо́льшую часть недвижимости и почти все личное состояние я намереваюсь оставить одному из своих внучатых племянников.

– И кому же? – спросил Фрэнсис, который был не в состоянии придумать что-то более уместное, но чувствовал – для поддержания драматического напряжения нужна реплика от кого-то еще, кроме тетушки Паддикет.

Старая леди зловеще взглянула на него.

– Тому, кого первым выберут защищать честь Англии в этих видах спорта, о которых вы так много говорили, – заявила она. – Я должна упомянуть, что три девушки…

– Три? – уточнил Гилари.

– Определенно. Твоя сестра Присцилла, Селия Браун-Дженкинс и Амарис Кауз.

– А, Селия и Амарис, – кивнул Мальпас. – Я смутно припоминаю их. Селия была прекрасным ребенком, а Амарис – чем-то весьма странным в очках и кудряшках.

– Может, мне все же позволят продолжить и не будут постоянно перебивать? Три девушки получат по сто фунтов каждая вне зависимости от их достижений. – Миссис Паддикет презрительно взглянула на довольно красивое, хотя и увядшее лицо Элизабет Йеомонд, браку которой с Годфри она так яростно противостояла, и ее позиция, выраженная очень ядовито, вызвала незабываемую реакцию со стороны жениха. – И их манер, – заявила она и посмотрела на Присциллу, которая отвернулась и уже не сдерживала смеха, – или их поведения.

Все присутствующие знали, что упоминание поведения было сделано из-за Амарис Кауз, которая в возрасте двадцати одного года сбежала из городка Уэлин-Гарден, приятного, тихого и спокойного, в отвратительный лондонский Блумсбери. Там, вызывающе опровергая предсказания семейных пророков, к числу которых относилась и сама тетушка Паддикет, Амарис продолжала наслаждаться жизнью среди художников всецело развязным – по мнению ее ближайших и (предположительно) самых дорогих людей, – раздражающим и успешным образом.

– Сто фунтов? – спросила Присцилла, могучим напряжением воли справившаяся с игривым настроением. – Вы очень добры, тетушка. Я бы купила…

– Новые вечерние платья и the dansant[1], – произнес ее нераскаявшийся брат Гилари, пряча улыбку за ладонью. – Веселее, сестра, – добавил он шепотом. – Злобная старая кошка.