Савелий еще верил в то, что все обойдется. Даже тогда, когда сел с бумагами у компьютера и услышал тихие стоны. Может, этим и ограничится?
Нет... Он погрузил скальпель в желтоватую кожу трупа, и уши резанул отчаянный визг. Савелий отшатнулся. Он привык, что слышит живые голоса мертвых тел. Приучил себя продолжать работу, несмотря на вопли, оглушавшие его. И скрывать это от коллег тоже научился.
Но девчушка шести лет... Светленькая...
А плач все не стихал. Савелий уже собрался вонзить большой ампутационный нож между атлантом и затылочной костью, чтобы оборвать все связи мертвого мозга с телом. Но в этот миг, не осознавая причин такого своего поведения, впервые задал вопрос трупу. Прежде Савелий и помыслить не мог, чтобы затеять диалог, ведь это означало бы поставить крест на своей мечте об избавлении от болезни или проклятии, которое превратило его жизнь в бегство.
-- Чего кричишь-то? Тебе не больно, я знаю. Ты же умерла, -- сказал он недвижному телу. - Успокойся, скоро все закончится.
И в ответ услышал:
-- Бабаська сказайа: ты жейтва. Не будет бойно. А мне бойно-бойно...
Савелий бросил инструменты, стащил перчатки и выскочил из морга. Ветерок, полчаса назад игравший детскими волосами, швырнул ему в лицо последние колкие снежинки зимы, которая все надеялась вернуться после первых теплых дней. А сердце, вдруг ставшее большим и жгучим, затрепыхалось вместо равномерного сокращения.
Может, это приближавшийся инфаркт вызвал слуховые галлюцинации в виде общения с мертвой? Такое бывает. Или безумие пошло на новый виток? Да ладно, он сам считала себя шизофреником и тем не менее жил с этим. Стало быть, инфаркт...
Но через несколько секунд сердцебиение пришло в норму, жгучая боль бесследно прошла. Савелий вытер потный лоб рукой и попытался обдумать ситуацию. Похоже, он вовремя уехал из дома. Шизофрения часто передается по наследству. И оградить ближайших кровных родственников от хвори можно элементарной изоляцией больного.
Савелий попытался восстановить то, что случилось в секционке. Да, он волновался - первый рабочий день на новом месте. Надежды... пусть слабые, неуверенные, но все же. Мертвое дитя, так похожее на дочку. Вот и повод его больному мозгу пуститься во все тяжкие.
Возня Петра у шкафа... Черт, в секционке он был не один! Еще и уборщица в коридоре - он чуть не споткнулся о ее швабру. Они могли увидеть и услышать. Значит, снова бегство в никуда?
-- Савелий Иванович, простынете на ветру-то, -- ласково сказала баба Маша.
Савелий обернулся и уперся взглядом в ее полное, раскрасневшееся от работы лицо. Не похоже, что она слышала его "разговор" с трупом. Вон какая весёлая. Савелий привык к другому отношению коллег и окружающих.
Вышел Петр, вытащил сигареты, щелкнул зажигалкой.
-- По ходу, зима в этом году будет ранняя, -- сказал он, обращаясь к Савелию. - Ваша-то квартирка как? Ремонта не требует? А то мы с братом поможем.
Савелию даже стало теплее от его глаз и улыбки, излучавших добродушие.
Никто ничего не видел. А может, и не было ничего?
Но Савелий знал: было. Как в детстве, когда он услышал мявканье кошки под окном, вышел и обнаружил кишевший мухами труп. Или на похоронах одноклассника, когда над недвижным телом пронеслось:
-- Не хочу, не хочу, нехочунехочунехочу!..
И в университете такое случалось. И на работе - одной, другой, третьей. Будь он немного похитрее или практичнее, мог бы стать знаменитым специалистом. Ибо вперед всех получал важнейшую информацию. Особенно его ценили следователи. Именно он поспособствовал раскрытию нескольких резонансных преступлений. Увы, его заслуги нельзя было признать. Им, его бедой и проклятием, просто пользовались. И тут же предпочитали забыть. До нового дела.
В первые дни работы на новом месте Савелий затаился, приглядываясь к сотрудникам. А потом даже отважился пригласить их на "посиделки" после очередной запарки. Баба Маша сначала только замахала руками, мол, не пью эту отраву, ваш клоповник-коньяк, то ли дело самогоночка. И выставила свою бутылку с вонючкой кофейного цвета. Ох, и забористым же оказалось это пойло! А уборщица и санитар - самыми душевными сотрапезниками. Однако, когда Савелий вышел в коридор позвонить Настьке, то услышал их короткий разговор:
-- Что думаешь, Петро? Зачем он каждое тело калечит? Сроду не видела, чтобы трупам головы отсекали. Может, правда все, что про него говорят? - спросила санитара бабка.
-- Че тут думать... Такое в мозг не лезет, как ни запихивай. Нам-то че? - грубо ответил Петр.
-- Так ведь работать с им, -- возразила уборщица. - Всяко может случиться.
-- Отстань. Вот когда случится, тогда и подумаю, -- уже откровенно нахамил Петр.
Когда Савелий зашел в лаборантскую, где они "чаевничали", сотрудники расцвели самыми приветливыми улыбками.
Стало быть, тогда, в первый день, все увидели-услышали и решили не подавать виду. И значит ли тот факт, что штатный состав морга Глинища сразу же не восстал против него, ненормальность этих простых и душевных людей?
Савелий с того времени еще несколько раз, особенно в начале лета, когда повалили трупы с мест происшествий, задавал вопросы мертвым, стараясь точно подгадать, чтобы в секционке никого не было. И они откликались. Странность ответов смертельно травмированных заключалась в однообразии. Причину они называли одну -- псы. И тут же замолкали навсегда, хотя обычные покойники могли подать голос и после холодильной камеры. Однако вид и особенности повреждений не имели ничего общего с нанесенными животными. Разве что если бы они имели по два верхних клыка двадцатисантиметровой длины с каждой стороны пасти. Да и не было в округе диких стай, которые обыкновенно бродят вокруг дачных поселков. Савелий решил, что эти "псы" -- какая-то потусторонняя метафора, недоступная рассудку живых.
