Разрозненные прежде части сомкнулись, заключив гармоничный союз. Тогда в море Мартин только наслаждался, еще не осознавая случившегося. Ему было хорошо. Он был счастлив. А в той схватке с утесом он уже понимал, что происходит. Это ощущение слаженности, утроение силы, он фиксировал сознательно. Порыв. Расчет. Исполнение. И там, на вершине, победа.

Собственно, тот одинокий утес, багровым зубом выпирающий в окружении кедров, не являл собой для опытного альпиниста достойное испытание. Но Мартин совершил свое восхождение экспромтом, без подготовки, без надлежащего снаряжения. И для него этот небольшой камень стал равен земному Эвересту. Забравшись на вершину, он взирал на внезапно притихший лес, на кедры, вдруг утратившие свою великанскую надменность, с гордостью победителя. Нет, он победил не лес, и не кедры, и даже не этот утес. Он победил себя, свою неуверенность, свой страх.

Корделия как-то сказала, что истинные победы человек одерживает не на полях сражений, те победы вторичны, эти победы уже следствие, истинные победы человек одерживает над собой, преодолевая себя косного и невежественного.

— На самом деле, — говорила Корделия, — мы боремся не с миром, и даже не друг с другом. Мы боремся с собой, со своими личными демонами, со своими комплексами и страхами.

В тот день она обработала его ссадины, нанесла на кровоподтеки, которыми он обзавелся, скатившись кубарем почти достигнув вершины, противовоспалительную мазь, поцеловала его в макушку и сказала:

— Только будь, пожалуйста, осторожен.

Произнесла спокойно, даже небрежно, но Мартин уловил тревогу. В ее глазах что-то блеснуло.

— Ты сердишься? — спросил он.

— Нет. Борюсь с искушением.

— Каким?

— Посадить тебя под замок.

— На цепь между кухней и санузлом?

— Ага.

Она действительно не сердилась. Она тревожилась. Он чувствовал эту тревогу. Старательно подавляемую. Это походило на глубинную боль, залитую дозой анальгетика. Нервные узлы утратили проводимость, обманывая мозг искусственным безучастием. Но боль никуда не ушла. Она продолжала свое кипение, как термоядерная реакция под свинцовым кожухом. Корделия ничего ему не запретит, а ее угроза так и останется только угрозой. Ничего не значащим предупреждением. Но каждый раз, когда он отправится на поиски той телесной слаженности, когда в очередной раз задумает бросить вызов себе и миру, она будет слышать свист уходящего из пробоины воздуха и смотреть вслед тем, кто ушел от нее навсегда. Он этого не хотел. А она не хотела становиться препятствием, ограничивающим контуром, тюрьмой. Им необходимо соблюсти баланс, прийти к компромиссу.

В ту Долину Огненных Ключей, которую они посещали вместе, во второй раз Мартин отправился один. Тайком. Он хотел взглянуть на эти ключи поближе. Он не солгал, всего лишь кое о чем умолчал. Сказал, что отправится полюбоваться карстовыми пещерами, но

не упомянул, что от этих пещер до Огненных Ключей чуть больше трех километров. К тому времени, после его первого опыта по скалолазанию, Корделия уже приобрела для него альпинистское снаряжение, и Мартин прихватил его по самой уважительной причине. Карстовые пещеры никакой особой опасности не представляли. И давно превратились в местную достопримечательность, а вот к Огненным Ключам еще предстояло спуститься в глубокую расщелину. Корделия, кажется, ничего не заподозрила (вернулся он вовремя, без особых повреждений), но смотрела на него с каким-то ласковым упреком. И Мартин почувствовал себя виноватым.

Тогда он впервые подумал, что неплохо бы обзавестись напарником. Напарником-киборгом. Два киборга — это уже целая армия. Вот как Дэн и Ланс. Прикроют и поддержат друг друга. И Корделия будет знать, что он отправляется на поиски своей

телесной гармонии не один. А пока такого напарника нет, потому что вероятность обнаружить еще одного разумного… и не просто бракованного, сорванного, а такого, которому Мартин позволил бы находиться в непосредственной близости от Корделии, которому Мартин мог бы доверять… колебалась где-то в зоне погрешности, ему придется быть осмотрительней. Экипажу «Космического мозгоеда» повезло, и Лансу повезло. Но транспортник постоянно в движении, перемещается от одной звездной системы к другой, а он, Мартин, живет посреди геральдийского леса и заполучить в напарники он может разве что геральдийского медведя.

Идею с напарником Мартин отложил до лучших времен. И даже о ней забыл. Чтобы не волновать Корделию он отказался от рискованных похождений. Возможность перевести накопившуюся в мышцах энергию в энергию движения и снова насладиться слаженностью он находил в состязаниях с беличьим семейством, гонках на грависанях с Генри Монмутом-младшим, в долгих прогулках по окрестностям и даже в своеобразных марш-бросках на несколько километров. А потом они вернулись на Новую Москву, где у Мартина появился спортзал и работа в качестве тренера. Затем он отправился на «Саган», и все последующие события надолго избавили его от потребности в адреналиновом допинге. Теперь под его защитой была не только Корделия, но и будущие дети. Ситуация изменилась на прямо противоположную. Явись в данный момент разумный, пусть даже вменяемый, киборг, Мартин сделал бы все возможное, чтобы этот киборг со всей своей адекватностью оставался бы от них как можно дальше. Не до него.

Мартин шел на звук. Он уже давно уловил странность этого плача. Ему доводилось слышать, как плачут люди. Он слышал, как плакала Корделия. Ночью, тайком. В первый раз, еще на Геральдике. Он тогда подкрался к двери и долго настороженно прислушивался. Не сразу догадался, что означают звуки, доносившиеся из спальни хозяйки. Процессор судорожно искал в архиве звуковое соответствие. Нашелся невнятный, тусклый обрывок. И расплывчатое описание — выброс отрицательных эмоций. Мартин прочел выскочившую на внутренний экран надпись и сразу испугался. Отрицательные эмоции означали, что его новая хозяйка чем-то недовольна. А чем она может быть недовольна, если вот уже несколько недель рядом с ней только он, и он единственная причина для тех самых эмоций. То руку сломал, то в лес убежал. То прячется, то плохо ест. Она с ним очень терпелива. Скрывает свое неудовольствие. И вдруг этот приглушенный плач.

Неожиданно наступила тишина. Плач оборвался. Но не потому что Корделия успокоилась. Это «Жанет» запустила режим звукоизоляции. Возможно, хозяйка вспомнила, что в доме она не одна.

Утром Корделия выглядела как обычно. И была с Мартином все так же терпелива. Даже еще более заботлива и внимательна. Ни досады, ни раздражения в свой адрес Мартин не уловил. Улучив момент, отправил «Жанет» запрос:

«Активация режима звукоизоляции происходит согласно протоколу или требуется вмешательство пользователя?»

«Вмешательство» — ответила искин.

«А вчера что случилось?» рискнул задать вопрос Мартин. «Ночью ты активировала режим».

Искин некоторое время молчала, затем ответила.

«Активация режима звукоизоляции произошла по причинам личного, семейного характера».

Мартин задумался. Затем, повинуясь случайной догадке, заглянул в краткую биографию Корделии, обнаруженную им в открытых источниках. Сведений было мало, но кое-какие даты Мартин мог сопоставить. Выяснилось, что накануне был день рождения ее сына, того мальчика, который вместе с отцом остался на «Посейдоне». Вот в чем причина! В том, другом Мартине, которому тоже было пять лет.

Корделия допустила эту слабость один-единственный раз. Больше Мартин, как ни прислушивался, на этой слабости ее не поймал. Правда, режим звукоизоляции пару раз все же активировался. Зачем? Если ей это необходимо, он не будет мешать. Она — человек. Люди умеют плакать. Он — нет. Или умеет? В минуты отчаяния он чувствовал нечто глухое, вязкое, подкатывающее к горлу, что хотелось излить, исторгнуть в крике. В уголках глаз скапливалась влага. Даже слеза скатывалась. Но Мартин обычно блокировал слезные железы, блокировал эмоции. Получается, что и Корделия в большинстве случаев тоже свои эмоции блокирует?