Он кивнул.
«Возможно, моя любовь — единственное, что удерживает Мартина от этой отвратительной мутации, от превращения в убийцу. А если меня рядом не будет? Если он останется один? Хватит ли у него душевной зрелости, чтобы сохранить свою человечность? Не механизироваться?»
С тех пор Корделия прилагала все возможные усилия, чтобы не попадать в сомнительные ситуации, в которых исход определялся бы боевой программой, а не человеческим разумом. Мартин учился взаимодействовать с миром на паритетных условиях. Он осознал свою силу, почувствовал свое превосходство. Он учился эту силу контролировать, конвертировать ее в спокойствие и уверенность.
Корделия вновь залюбовалась им, стоящим на пороге. Он — ее защитник, ее внешний контур, ее несокрушимая линия обороны.
— Нашел кого-нибудь? — с напускной серьезностью спросила Корделия.
— Нет. Только кота.
И… облизнулся. Катрин тихо ахнула. Возникший серым, сумрачным клубком аркадийский кун потерся о ноги киборга.
Дом матери Корделии понравился. Уж во вкусе леди Эскотт не откажешь. В кое-каких излишествах она себе не отказывала, но деньги дочери на обустройство потратила с толком. Уютное жилище состоятельной немолодой светской львицы. Двухэтажный коттедж в земном средиземноморском стиле, с французскими окнами, огромной террасой, садом и фонтаном. Легкая светлая мебель, стилизованная под земную старину. Обивка, декорированные стены, занавеси на окнах — все в единой цветовой гамме. Вероятно, эта стилизация под двадцатый век представлялась Катрин доказательством подлинного аристократизма. Разве потомственные аристократы не окружали себя антикварной мебелью и вазами эпохи династии Мин? Разве кресла и комоды времен какого-нибудь Наполеона III не пользовалась у них особыми спросом? Конечно, в XXII веке такую аутентичную мебель уже не достанешь, но почему бы не прибегнуть к легкому подражанию? Это же так шикарно! Все эти старинные лампы, абажуры, книжные полки, каминные решетки. И кочерга. Мартин с большим интересом изучал этот некогда популярный предмет земного быта.
Гостевая спальня в доме была одна, и Корделия попыталась отправить Мартина спать в гостиную на диван. Но он молча разложил поперек двери спальный мешок, найденный на чердаке (имущество сбежавшего третьего мужа, любителя затяжных пикников на природе) и с упрямым сопением в этот мешок забрался.
— Мартин, ты же убедился, что в доме никого нет, — напомнила ему Корделия.
— Это незнакомая мне локация, — ответил из своего мешка киборг, — вероятность чрезвычайной ситуации 27%.
Корделия вздохнула и попыталась устроиться поудобней. Один из двойняшек выразил недовольство пинком в печень. «Неблагодарные, — подумала Корделия, — какие же вы все… неблагодарные. Эх…»
В темноте плакал ребенок. Тоскливо, потерянно. Корделия, в зыбкой неопределенности, между бодрствованием и сном, пыталась понять: кто? Кто-то из двойняшек? Нет, они еще не умеют. И причин у них нет. Они еще ничего не знают об этом мире, чтобы вот так громогласно, отчаянно изнывать от обиды. Они еще в блаженном пренатальном беспамятстве. Их еще не изгнали из рая с напутствием «добывайте хлеб в поте лица своего». Их легкие еще не расправились. А когда это произойдет, это будет их первая телесная мука, первое усилие, которое породит боль и крик. И плачет не младенец. Кажется, даже не ребенок. Ей снится? Сны бывают такие яркие, осязаемые. Обычно человек не осознает, что участвует в сновидении. Гораздо реже случаются сны осознанные, когда сновидец полноправно участвует в сюжете и даже им управляет. Есть даже целая эзотерическая дисциплина — управление сновидением. Корделия ко всему эзотерическому относилась с изрядной долей скепсиса, но полностью не отрицала, так как с ней самой, без техник и медитаций, случались осознанные сновидения. Может быть, это еще одно? Подсознание приоткрыло дверь в параллельную реальность, позволив ей заглянуть туда в ясном уме и твердой памяти. Может быть, ей следует идти на звук? Психологи объясняют подобные явления вытесненными воспоминаниями, забытыми детскими травмами. Мозг генерирует иллюзию плача, чтобы Корделия, в конце концов, ухватившись за эту нить, спустилась бы в лабиринт и нашла затаившегося там Минотавра. Но в этот момент Корделия услышала шорох. Это Мартин шевельнулся в своем мешке.
— Мартин, — позвала она.
Он сразу отреагировал. Выскользнул из мешка и застыл, прислушиваясь.
— Что это? Будто плачет кто-то.
— Да, я слышу. — Он переместился к окну.
Корделия села и зажгла ночник. Теперь, когда она окончательно проснулась, плач слышался более отчетливо. Нет, это не ребенок. И не женщина. За дверями гостевой спальни мелькнул свет. Глаза Мартина сверкнули, но тут же погасли. В дверь деликатно постучали.
— Корди, дорогая, ты не спишь?
Корделия вздохнула. Она бесчисленное количество раз просила не называть ее «Корди».
— Нет, мама, не сплю.
Дверь отворилась, и появилась леди Эскотт в элегантном шелковом пеньюаре. В руках у нее был крошечный светильник, в котором металось искусное подобие огненного лепестка.
— Ты тоже это слышишь? — спросила Катрин, приближаясь к постели дочери.
— Да, плачет кто-то.
— Это уже вторую ночь. Вчера я была уверена, что это сон.
— Я тоже думала, что сон, — отозвалась Корделия.
Мартин на какое-то время вернулся к окну, видимо, анализируя ситуацию и просчитывая вероятности.
— Я пойду посмотрю, — сказал он. — А вы закройте дверь и ждите.
— Так и пойдешь? В трусах? — окликнула его Корделия.
Но киборг уже исчез.
Леди Эскотт, которая с неожиданной для такой самоуверенной дамы с легкостью признала за Мартином верховную власть, рысцой побежала следом и активировала предохранительный сенсор на входной двери. Корделия встала и тоже набросила халат.
«Отныне моя участь ждать и беспокоиться», — подумала она.
Ее мать, леди Эскотт, напротив, пребывала в каком-то суетливом воодушевлении.
Неожиданное примирение с дочерью, ее согласие переехать из пансиона, известие о внуках озарили ее жизнь подобно разноцветным театральным прожекторам, умело сведенным светотехником на главной героине, и леди Эскотт, пребывавшая уже не
первый год после бегства последнего мужа в тоске и депрессии, внезапно воспарила, как символическая надувная фигура над стадионом. В ее жизни вновь что-то происходило! На нее вновь обращали взгляды! Корделия видела, что ее мать едва не лопается от желания немедленно устроить всегалактическую онлайн-конференцию и оповестить всех когда-либо ей знакомых, что вот сейчас в ее доме находится ее дочь — Корделия Трастамара Геральдийская, глава холдинга «Медиатраст», владелица контрольного пакета акций «DEX-company», и находится здесь со своим уникальным потрясающим киборгом, который такой и есть, как о нем пишут, и даже лучше. И она бы сделала это, если бы Корделия еще в пансионе не пригрозила ей самыми страшными карами (снять с довольствия раз и навсегда).
— Учти, мама, если в окрестностях твоего дома… если в окрестностях Фалелеса появится хотя бы один журналист… И подружке своей Клаудии передай! — И добавила тихо, страшно и задушевно: — Разорю.
А Мартин, чтобы усилить эффект, инфернально сверкнул глазами и скрутил в узел ложку. Леди Эскотт торопливо кивнула. Корделия сделала лицо попроще и дала пояснение к предшествующей реплике:
— Когда уеду, тогда всем и расскажешь. Мы тебе голографии оставим.
Они снова сидели бок о бок и прислушивались. Ни единого звука снаружи не доносилось. Корделия поймала себя на чувстве внезапного горького сожаления. Это сожаление, и прежде ее посещавшее, перемежалось с приступами гордости и восхищения, того самого, опьяняющего, возносящего, которые она испытала накануне, глядя на бесшумно возникшего в гостиной Мартина. Светлая грусть впервые посетила ее, когда Мартин однажды утром самостоятельно покинул их квартиру на Новой Москве и отправился за покупками. Это был его первый опыт взаимодействия с миром, с людьми без посредника и защитника. Он справился сам. Без нее. И с тех пор он уходил все чаще. А она ждала. Она им гордилась, гордилась его отвагой, его решимостью. И втайне замирала от страха. Он больше в ней не нуждается. Он ей не принадлежит. Она этого и добивалась, к этому стремилась, к его независимости и автономности. Так почему же ей страшно?
