Если кто из одноклассников ухитрился пропустить новости и реакцию в соцсетях – там-то мое имя упоминалось – ребята восполнят пробел, едва оказавшись на территории школы.

Однако никому из них не догадаться, почему Бентон совершил то, что совершил.

Мы с Вероникой – Стихийницы, а Охотники на ведьм хотят нас убить, но в школе об этом известно лишь паре местных подростков из ковена, моей девушке – Кровавой Ведьме, а еще Джемме – лучшей подруге.

В окно громко стучат. Я вздрагиваю и едва не тычу себе пальцем в глаз, резко убрав руки от лица.

– Ханна, извини! – Голос лучшей подруги просачивается сквозь закрытое окно, он такой знакомый и родной, что бешено бьющееся сердце успокаивается. – Ты идешь?

– Секунду, Джемма! – Я хватаю рюкзак с пассажирского сиденья и медленно считаю до десяти, а потом выдыхаю. «Я смогу. Я в порядке». Когда неровный пульс приходит в относительную норму, я покидаю папину машину – личный островок безопасности – и запираю дверь.

Джемма ковыляет к зданию школы, опираясь на неоново-розовую трость, чтобы немного разгрузить ногу. Летом от Охотников на ведьм пострадали не только мы с Вероникой.

Когда Бентон столкнул мою машину с моста, Джемма сидела на переднем сиденье. Он не заметил Джемму в салоне, а дверца придавила ей ногу. Не утонули мы лишь благодаря магической силе, но утаить ее от подруги я не смогла. Она видела все и не оставила мне другого выбора, кроме как объясниться.

Если Совет узнает о том, что я рассказала Джемме… Мне это может стоить магического дара, а Джемме – жизни.

Опасность есть опасность, но теперь я честна, и это нас сблизило. О своей откровенности я не жалею. Жалею только, что не в силах восстановить Джемме травмированную ногу. И разбитые мечты стать профессиональной танцовщицей.

«Могло быть и хуже, – напоминает внутренний голос. – По крайней мере, Джемма жива». Я крепко зажмуриваюсь и старательно сдерживаю нарастающую панику. Отключаю напоминалку, на репите звучащую на задворках сознания: «Папа не выжил».

– Ханна! – Голос Джеммы не дает броситься в пучину горя. Я сосредоточиваюсь на агрессивно-розовой трости: Джемма пользуется ей не всегда, только в плохие дни, которые наступают, когда она перегружает себя на физиотерапии. Когда я поднимаю взгляд, подруга тревожно смотрит на меня, и между бровями у нее появляется морщинка. – Ты точно готова?

Я растягиваю губы в улыбке, радости в которой куда больше, чем я на самом деле чувствую, и направляюсь к ватаге учеников, тусующихся у школы.

– Джемма, я в норме, клянусь! – Замедляю шаг, чтобы подстроиться под ее скорость, и понижаю голос, чтобы никто не подслушал. – Тем более, мама уже наложила вето на мой план бросить школу и истреблять Охотников на ведьм.

– Твоя мама – настоящий кайфолом!

Мы продираемся сквозь группу подростков, и Джемма затихает. Десятки разговоров обрываются на полуслове, когда парни и девушки замечают нас.

Когда они замечают меня.

При виде знакомых лиц я пытаюсь улыбнуться, но во вскинутых бровях старшеклассников столько жалости, что приходится отворачиваться. Как же невыносим очевидный голод до сплетен, охвативший всю школу. Мне претит нездоровое любопытство, сверкающее в глазах однокашников, и напоминание о том, почему на меня смотрят как на ходячую катастрофу.

Тоска по папе слишком сильна. Слишком болезненна. Не могу позволить себе думать об этом.

Не могу позволить себе думать об отце.

Тем не менее, когда мы с Джеммой пробираемся к двери, прерванное шушуканье возобновляется снова, и крошечная часть меня гадает, какие именно слухи гуляют по школе.

Бентона любили все. В прошлом учебном году для девушек он однозначно был самым популярным парнем. В июне трое рыдали у меня на глазах, когда Бентон подписывал им выпускные альбомы. Никто не хотел, чтобы он уезжал в колледж.

Но сейчас, когда Холла обвиняют в покушении на убийство, обожательницы отвернулись от него? Или сумели простить харизматичного красавчика, по которому некогда сохли?

Я взываю к магической силе, сметая непонятный барьер, образовавшийся после того, как Бентон отравил меня особым препаратом, чтобы ее подавить. Энергия не отзывается, и я «натягиваю поводок», упрашивая воздух поднести сплетни однокашников поближе, чтобы я все расслышала.

Когда чрезмерно напрягаюсь, спину пронзает острая, резкая боль. Я спотыкаюсь на лестнице и хватаюсь за перила, чтобы не упасть. Настолько тяжело быть не должно. Простейшее, крошечное проявление магии не должно так мучить. Оно же минимальное, даже законам Совета не противоречит и наверняка останется незамеченным.

– Ханна!

На этот раз окликает меня не Джемма, а Морган.

Кровавая магия моей девушки вибрирует в костях, сглаживая острейшие углы боли.

Вскоре рядом со мной оказывается и сама Морган.

Она берет меня за руку.

– Ты как, ничего?

– В норме, – повторяю я, но, поднимаясь по ступенькам, позволяю Морган переплести наши пальцы. – С такими, как вы, мне впору эту фразу татушкой на лоб набить.

Морган пронзает меня взглядом, дающим понять, что она прекрасно понимает, сколь преувеличено это мое «в норме». Мы заходим в здание школы, и она заводит меня в еще пустой класс.

– Ханна, при нас ты можешь не притворяться. Я знаю, каким трудным было для тебя лето.

В ярком свете люминесцентных ламп тяжело сдерживать слезы, застилающие глаза. Скорбь я заталкиваю подальше, подальше, еще дальше: в такие дали, где ее точно не найти.

– Я в норме, – опять повторяю я, стараясь говорить спокойно.

– Глупости! У тебя пульс зашкаливает. – Морган с тревогой смотрит на Джемму.

Кажется, подруги сейчас набросятся на меня. Вот один из немногих минусов романа с Кровавой Ведьмой (помимо косых взглядом Стихийников) – от нее ничего не скрыть, раз она буквально считывает ритм моего сердца. Кстати, считывает Морган не у всех, а лишь у тех, чьей крови касалась.

Если в ковене узнают, что я разрешила ей взять свою кровь… Ну что ж, тогда косые взгляды станут наименьшей из проблем.

Тревога не сходит с лиц Джеммы и Морган, и я нервно топчусь на месте.

– Я правда в норме. Просто споткнулась на лестнице. – Подталкиваю Морган плечом, надеясь отвлечь ее заигрыванием. – Не каждому повезло с безупречной грацией!

Морган заливается румянцем приличной густоты, а в школьных коридорах звенит первый предупреждающий звонок – допросу конец.

Мы выходим из класса. Растворившись в толпе учеников, движемся в глубь школы. В толчее мне не по себе, но я стараюсь не показать вида. Хочу упрятать страхи так, чтобы Морган не заметила. Стоит рядом показаться высокому темноволосому парню – я вижу в нем Бентона Холла – и забываю, как дышать.

Хватит. Нет больше Бентона, с которым я общалась в этих коридорах, нет друга, готового прикалываться день и ночь. А ведь я ему когда-то доверяла… Но Холл – Охотник на ведьм, пытавшийся убить меня, сын убийц моего отца. Сейчас он гниет в тюремной камере, дожидаясь суда.

От новых переживаний подташнивает. Скоро начнется отбор присяжных. А потом процесс. Двенадцать посторонних людей решат судьбу Бентона.

И мою.

Джемма направляется к своему шкафчику, который находится в другом конце коридора, и я пробую переключиться на что-то еще.

– Нервничаешь? – спрашиваю у Морган. Сегодня ее первый день в Салемской средней школе: наверняка за завтраком будет проглочен целый сонм бабочек.

Морган пожимает плечами столь грациозно, что я кажусь себе роботом с непослушными конечностями и механическими ухмылками.

– Я скучаю по друзьям, – признается она, когда мы сворачиваем за угол. – Но могло быть и хуже. У меня есть Джемма, Кейт и другие девчонки из танцевальной студии. – Морган убирает за ухо рыжий локон. – Ты тоже – ничего себе.

– Вот она, цель! Ничегосебешная пассия и сносная подружка.

Морган смеется и смотрит на номера шкафчиков, пока мы не доходим до выделенного ей. Лишь со второй попытки она набирает на замке нужную комбинацию цифр, и вот дверца открывается, сильно дернувшись.