– Надо родакам рассказать! Пусть они заявления напишут, чтобы её в другой класс перевели, а лучше – в другую школу!

– Она ещё ничего не сделала! – усмехнулся Макс.

– Это тебе она ещё ничего не сделала! – бурно возмутилась Ирка. – Мне нахамила, Тёмку унизила, в школу в одежде мертвяка пришла! Ты что хочешь, чтобы она в школьном коридоре во время перемены дьявола начала вызывать?!

– Зачем? – усмехнулся Макс и стал изображать карикатурный магический ритуал, воздевая руки вверх:

– О тёмный властелин! Дай мне списать домашку по алгебре! Номера триста сорок три и триста сорок четыре пункты вэ и гэ! Так что ли?

– Не знаю я! А, может, и так? Только знаешь что: бережёного Бог бережёт!

Тут она зачем-то перекрестилась, и всем действительно стало немного жутко. Макс не нашёл, что возразить и, так уж получилось, что замолчав, все уставились как раз на кладбище, где в листьях берёз и дубов, в высоченных соснах пряталась зелёная крыша жилища новенькой. От этого становилось явно не по себе. Говорить не хотелось. А вот Ирке явно нравилось, что она побеждает и что её точка зрения становится единственно верной. Только вот Дэн сидел, перебирал струны и, казалось, вообще не слышал, что происходит вокруг.

– Дэн, ты хоть в курсе, что у нас в классе новенькая? – обратилась Ирка к Дэну.

Тот перестал играть.

– Что?

– Когда увидишь нашу новенькую – повесишься! Такой ужас!

– Почему?

– Живёт во-он там, на кладбище! Сегодня…

Дэн вдруг положил гитару на траву, заулыбался и, легко перебивая Ирку, громко спросил:

– Настюшка в нашем классе будет? Вот уж не ожидал! Вот здорово! – в каком-то странном имени новенькой он сделал ударение на первый слог, произнёс её имя нараспев, а радость его была такая тёплая и светлая, что Ирка поперхнулась собственными словами и задавать вопрос «откуда ты её знаешь?» пришлось Максу.

– Я как-то в овраге сидел, играл, а она ко мне подошла. Улыбчивая, тоненькая. В джинсовой курточке старенькой, со значком «Металлики». Извинилась, что пристаёт, но сказала, что на душе кошки скребут, попросила сыграть «Орбит» Сплина. Я сыграл, спросил играет ли она. Она мне сыграла «Металлику». Их самый известный медляк, не помню, как называется. Она не только сыграла, но и спела! Так круто! У неё голос хрустальный, сильный! Я обалдевал, когда слушал! Так круто! Неимоверно круто! Она мне сказала, что вокалом занимается, что родители развелись и там что-то такое… в общем, что-то там не ладится. Я ей тоже что-то про себя рассказал. И мы, в общем, весь вечер играли песни и болтали. Так круто! Она мне всё на иностранных языках пела! Английский я-то немного знаю… ну как «знаю»… Понимаю, что это именно английский, а не какой-нибудь другой язык, а вот она его действительно знает… Так круто пела! А потом ещё какие-то песни…

Дэн перевёл дух, оглядел всех, а потом спросил:

– Вы вот когда-нибудь слышали песню на французском?

Все были так ошарашены, что никто ему ничего не ответил.

– Да знаю я, что всяких там Джо Дасенов по радио слышали, но вот так, от живого человека, сидящего в метре? А? Да никогда вы не слышали! Вы не представляете, насколько это круто!

Он замолчал, торжествующе глядя во все стороны и крутясь на своём месте.

– Я так рад, что Настюшка с нами учиться будет!

Артём положил спортивную сумку на пол, взял полотенце в левую руку и постучал.

– Да? – послышался голос Юлия Михайловича.

Артём толкнул дверь и сделал неуверенный шаг в кабинет тренера. Юлий Михайлович всей своей окружностью заполнял громадное чёрное кресло. Когда вошёл Артём, то тренер тут же повернулся к вошедшему, положив ручку и отодвинулся от бумаг на столе. Он сцепил руки в замок и сосредоточился на Артёме.

– Вот, – сказал Артём и протянул полотенце. – Там еле заметно.

Юлий Михайлович рывком забрал полотенце и бросил его на край своего стола поверх тех бумаг, которыми занимался.

– А ну-ка, присядь, – интригующим тоном почти пропел он из своих пушистых усов.

Что случилось-то, думал Артём. Он в панике перебирал в своей голове все события, которые произошли в последнее время, но не находил ничего, что могло бы быть достойным гнева Юлия Михайловича.

– За что Мишка кому-то там в школе зубы выбил?

– А, это, – выдохнул Артём. – Это перед сентябрём мы в футбол играли и там драка была… Мишка на неё, можно так сказать, опоздал. Вот теперь вот…

– Ориентировочно понятно, – хмыкнул Юлий Михайлович. – Он ещё куда лезть собирается?

– Да вроде бы нет, – пожал плечами Артём.

– Вот и хорошо! – откинулся в кресле Юлий Михайлович. – Ты же понимаешь, что начинается сезон, сейчас турниры пойдут один за другим. Ему никак нельзя наживать сейчас неприятности. Пусть забудет обо всех обидах. Бокс важнее!

Последнее Юлий Михайлович произнёс громогласно, как будто Зевс сообщал смертным свою волю. Артём инстинктивно кивнул.

– Теперь о тебе.

Артём внутренне напрягся.

– Мать твоя заходила…

Артём сглотнул. Почувствовал, что в глазах стали собираться слёзы.

– Отец твой, конечно, поступает неправильно. Пацана в пятнадцать лет оставлять с матерью… Настоящий мужик так бы не поступил! Уж не знаю, разногласия ли у него с твоей матерью, или там – Юлий Михайлович выразительно поводил глазами и усами – у него слишком большая любовь, но это уже, так сказать, история. Тут надо брать себя в руки.

Он остановил взгляд на Артёме. Тот кивнул.

– Ты не раскисай! Будь мужиком! Ты, считай, в семье сейчас главный! О матери должен заботиться, а не она о тебе! Ей сейчас ой как не сладко!

Артём кивнул.

– Ты соберись!

Юлий Михайлович заёрзал в кресле и сделал позу руками и туловищем больше характерную для бодибилдера, который показывает весь рельеф своих мышц, чем для боксёра. Видимо, именно так Юлий Михайлович представлял себе собравшегося мужчину.

Артём кивнул.

– Я знаю, она не очень-то поддерживает, что ты боксом занимаешься, – сменил тон на заговорщецкий Юлий Михайлович. – Она всё вздыхает, что крови с тебя много выбивают.

Тут Юлий Михайлович вздохнул сам.

– Это – да!

Артём кивнул.

– Но ты-то мужик! Ну кровь, бывает, покапает из разбитого носа… Что ж теперь? В шахматы играть прикажете? Нет! Тут твёрдость нужна, понимаешь?

Артём кивнул.

– Так что ты за бокс, дружище, держись! Бейся как лев!

Юлий Михайлович даже прорычал как-то. Потом выразительно и страшно посмотрел на Артёма.

Артём кивнул.

– Ну, с Богом!

Артём поднялся. Слёзы ещё стояли в глазах, но уже было понятно, что он их удержит. В кабинете Юлия Михайловича не разревётся, нет. Всё будет хорошо. Бывали случаи. Когда Юлий Михайлович и два часа мог кого-то в чём-то убеждать. Так что тут ещё легко отделался.

– Да, Тём, подожди!

Ну что ещё?

– Ты это… Домой пока полотенца-то не носи…Сам понимаешь, мать нервничает… Ей это сейчас ни к чему…

– Хорошо.

Артём уже повернулся, чтобы уйти, но остановился.

– Юлий Михайлович!

– Что?

– А что же мне с ними делать?

– С полотенцами-то?

– Ну да.

Тренер вздохнул.

– Давай вот как мы с тобой поступим: я тебе свои полотенца приносить буду. Оставлю на твоём шкафчике. Ты после тренировки это полотенце на шкафчике и оставляй. Я их тебе менять буду. Понял?

– Спасибо, Юлий Михайлович!

– Да что там! С Богом!

Артём закрыл дверь и выдохнул.

Зачем мать приходила? Зачем рассказывает всем, что отец её бросает?

Артём поднял сумку и поплёлся вниз. Около двери раздевалки он остановился и крикнул:

– Макс, Мишка вы здесь?

– Да, – отозвался Макс. – Подождёшь на улице?

– Да, как обычно, – крикнул Артём, вскинул свою сумку на плечо и отправился на выход.

В то самое время, когда на втором этаже Артём постучал в дверь Юлия Михайловича, на первом в мужской раздевалке из душевой вышел Макс. Душ он всегда принимал обстоятельственно. Поэтому мылся дольше всех. Если бы Артёма не отправили с разбитым носом досрочно в раздевалку, то на скамейке его бы ждал не только Мишка, но и Артём.