Конечно, он не один, не два, да что уж там, даже не десять раз возвращался домой пьяным; порой даже настолько, что и вовсе не помнил, как добирался до своего семейного гнезда. Обычно такие возвращения случались за полночь или даже под утро, и просыпаясь с похмелья в супружеской спальне он каждый раз с неприятным беспокойством и некоторым раздражением ждал, как отреагирует на это Марина; но она только сочувственно улыбалась, приносила ему воду, сок, крепкий чай, мягко увещевала, как мать непутевого сына, и он таял и искренне обещал, что подобное больше не повторится. Но никогда, ни разу за три года брака, он не пропадал на всю ночь, не отвечая на ее звонки; ни разу на его телефоне не появлялось уведомление «33 пропущенных вызова», «9 непрочитанных сообщений». И ни разу он не просыпался голым и пьяным в постели с другой женщиной – ну, разве что в командировках, где гостеприимство принимающей стороны обычно не ограничивалось попойкой и баней, но предполагало еще и угощение иного рода; но тогда ему не нужно было, едва выбравшись из кровати, согретой животным теплом голых тел, ехать к жене. Платон не был уверен, что сможет, вернувшись домой, врать достаточно уверенно и убедительно, что сможет посмотреть Марине в ее цвета морской волны глаза и не отвести взгляд. Ему нужно было алиби. Повод, причина, объяснение, почему он не брал телефон и где провел эту ночь.
Он прошел между высоких, уходящих в тревожное небо серых стен двух домов и вышел на улицу. Впереди раскинулись ночные пространства: перекресток широких проспектов, огни фонарей, фары машин, силуэты суетливых прохожих; в дверях ночного магазина под кроваво-красной вывеской «ПРОДУКТЫ» торопливо сновали люди; один из них, с остекленевшими глазами, в домашних шлепанцах, надетых на шерстяные носки, в тренировочных брюках и тельняшке под кожаной курткой, прошел совсем рядом с Платоном, обдав утробным рычанием и густым перегаром. По тротуару, цокая нелепо высокими каблуками, на полусогнутых коротеньких ножках продефилировали три толстомордых девицы с яркими банками алкогольного коктейля в руках. Издалека снова захохотали, а потом заорали, да так, словно кто-то большой, пьяный и хриплый то ли в муках рождался на свет, то ли в не меньших страданиях покидал этот мир. Платон огляделся, пытаясь увидеть на стенах домов таблички с названием улицы, но разглядел только большие цифры «39», намалеванные черной краской на кирпичной стене.
Он по-прежнему не понимал, где находится.
Впрочем, это сейчас не так важно. Алиби. Объяснение. Причина.
У самого перекрестка, рядом с пустой автобусной остановкой Платон заметил полицейский автомобиль – обычный светлый седан с синими полосами на борту. Возле него переминались с ноги на ногу двое патрульных: один худой и высокий, другой низенький, толстый, с коротким автоматом на выпирающем животе. Платон задумался на секунду, потом кивнул и быстрым шагом направился к полицейским, стараясь не сбиться на бег и молясь про себя, чтобы они никуда не уехали.
Патрульные заметили Платона, когда он был от них шагах в десяти: прервали негромкий разговор и уставились с тем недовольным, настороженным и немного брезгливым выражением лиц, с каким обычно смотрят сотрудники органов охраны правопорядка на гражданина, вздумавшего обратиться к ним первым. Платон сбавил шаг, одернул куртку, негромко откашлялся, готовясь к переговорам, и подошел ближе.
– Добрый вечер! Кто старший наряда?
С учетом ситуации голос звучал очень даже неплохо: веско, достойно, без дрожи и ноток заискивания. Полицейские молча переглянулись. Тот, что повыше, выступил вперед.
– В чем дело, гражданин?
Лицо у патрульного было узким, бледным, с низким лбом и угловатыми скулами. Форменная шапочка с козырьком сидела на самой макушке будто маленький, гротескный цилиндр. Темные глаза смотрели на Платона из-под выпирающих, массивных надбровных дуг пристально и как-то по-волчьи оценивающе.
– Платон, – представился он и протянул руку.
Всегда нужно начинать переговоры со знакомства.
– Старшина Стечкин, – отозвался полицейским тусклым, бесцветным голосом, но руки не подал – только махнул ею в воздухе, немного не донеся до козырька своего тесного головного убора.
Платон неловко опустил руку, помялся, и заговорил.
– Дело в следующем. Я тут загулял немного. На работе было мероприятие, и не удалось, так сказать, соблюсти меру. Дома меня ждет жена, на звонки которой я всю ночь не отвечал. Адекватно объяснить ей причину своего отсутствия и позднего возвращения я не смогу. В связи с этим у меня просьба: не могли бы вы отвезти меня в отделение, а потом позвонить моей жене и сказать, что я задержан – ну, скажем, за появление на улице в нетрезвом состоянии? Только протокол не нужно составлять и желательно уточнить, что задержали вы меня около семи часов вечера. Можно так сделать?
Платон даже почувствовал себя лучше, оказавшись в привычной ситуации формулировки коммерческого предложения. Он выдохнул и замолчал, вопросительно глядя на старшину Стечкина. Тот продолжал смотреть на Платона: ни в выражении вытянутого, костистого лица, ни в темных глазах, похожих на дырки, неаккуратно прорезанные в белой коже, ничего не изменилось.
– В каком районе проживаете? – спросил полицейский, после некоторой паузы.
– На севере, – Платон неопределенно махнул рукой. – Комендантский проспект.
– Далековато, – заметил Стечкин. – Не наш район.
Платон задумался. Этого он не учел. Действительно, странно будет, если его вдруг задержат далеко от дома, где-нибудь…кстати, где? Спрашивать было неловко. Ладно, скажет, что поймал такси, задремал, водитель по ошибке завез не туда…В общем, при наличии алиби в виде привода в отделение полиции выкрутиться можно.
– Придумаю что-нибудь, – заверил он старшину. – Главное, чтобы Вы жене моей позвонили и сказали…
– А Вы нам потом претензий не предъявите за необоснованное задержание? – все тем же безразличным тоном перебил полицейский.
– Нет, что Вы! Ни в коем случае, – замотал головой Платон и добавил: – Ну и конечно, я понимаю, что эта услуга платная. Три тысячи рублей.
Он специально назвал сумму меньшую, чем та, которой располагал, чтобы оставалось поле для торгов. Но таковых не последовало: старшина пожал плечами и посмотрел на своего напарника, который подошел ближе и стоял рядом, прислушиваясь к разговору. Второй патрульный выглядел, как карикатурная противоположность Стечкина: невысокий, круглолицый, щекастый, а его форменная кепка была не натянута на макушку, а залихватски сдвинута на затылок, открывая прилипшие к покрытому складками лбу потные светлые волосы. Он поправил висящий на животе автомат, улыбнулся как-то уж слишком широко, так, что поднявшиеся вверх пухлые щеки превратили глаза в веселые щелочки, и сказал:
– Какие проблемы, Игорь, давай поможем гражданину! – толстяк весело подмигнул Платону, а потом быстро взглянул на старшину. Тот кивнул. Платону почему-то сделалось не по себе, и он было подумал, что идея напроситься на задержание была не слишком удачной, но пухлолицый полицейский уже по-приятельски приобнял его и повел в сторону патрульного автомобиля.
– Я за руль, – бросил на ходу Стечкин и открыл водительскую дверь.
– Ну, а мы с гражданином сзади сядем, да? Нет возражений?
Толстый патрульный стоял рядом с раскрытой задней дверцей, глядя на Платона и улыбаясь с пугающим радушием. Платон огляделся. В прозрачной ночной темноте равнодушно проносились машины, двигались редкие пешеходы, похожие на тени от волшебного фонаря; светились вывески круглосуточных магазинов; светофор на перекрестке проспектов тревожно подмигивал желтым; с натужным воем куда-то пронесся запоздавший троллейбус с пустым и темным салоном; меж рваных туч выглядывал выпученный круглый глаз, будто в грязной небесной воде проплывала неспешно над миром исполинская рыба. Платон еще раз посмотрел вокруг, на размеренную, как дыхание спящего человека, жизнь ночного города, вспомнил про неотвеченные звонки и непрочитанные сообщения на телефоне – сейчас счет был уже 34 и 10 – решительно шагнул вперед и сел в автомобиль. Полицейский тут же втиснулся за ним следом, захлопнул дверцу, Стечкин завел двигатель, и машина тронулась с места.
