Ombra adorata[1]

Пробуждение было внезапным, как будто что-то мягкое и большое толкнулось изнутри в стенки черепной коробки. Платон резко открыл глаза и уставился в темноту.

«Где я?»

Широкий прямоугольник окна, тускло светящийся серым. Легкая дымка прозрачных занавесок из тюля. Черный силуэт громоздкого шкафа в углу. Прямо перед глазами – прикроватная тумбочка, на ней маленькая лампа, похожая на поганку с металлической ножкой и шляпкой из матового стекла. Все незнакомое. Наволочка маленькой мягкой подушки и пододеяльник пахнут чужими запахами.

«Не дома».

Внутри дернулась паника. Платон приподнял голову: густая мутная волна всколыхнулась, тяжело прокатившись от желудка, и ударила тошнотворным головокружением в мозг. Мир вокруг ухнул вниз, потом взмыл вверх, а потом медленно стал поворачиваться под каким-то немыслимым углом. Кровать угрожающе накренилась, как палуба корабля, преодолевающего яростный шторм. Платон застонал и уронил голову обратно на подушку.

«Не дома».

На тумбочке что-то едва заметно светилось голубоватым. Платон медленно протянул левую руку и принялся шарить, перебирая пальцами по полированной деревянной поверхности. Холодный металл и пластик. Мобильный. Значит, не потерял. Это хорошая новость.

Стараясь не двигать головой, он поднес телефон к глазам и нажал на клавишу. Слабое свечение экрана беспощадно резануло по глазам, как лучи ослепительных прожекторов. Платон прищурился и стал смотреть.

2.17 ночи. Пропущенных звонков: 33. Непрочитанных сообщений: 9.

Он со стуком положил телефон обратно на тумбочку и опять застонал. Не было нужды уточнять, кто звонил ему на мобильный больше трех десятков раз. Возможное содержание сообщений пугало.

Марина.

Головная боль, стыд, страх и тошнота закружились унылым хороводом. Мозг был не в состоянии обдумывать больше одной мысли кряду и работал медленно и подчеркнуто обстоятельно, как двигается порой сильно пьяный человек, желающий показать, что все у него под контролем: покончил на время с обработкой информации от органов зрения, посмотрел на вопрос «Что теперь делать?», крякнул, отложил его в сторону, и взялся за уточнение «Где я?» и «Почему я тут оказался?».

За спиной у Платона что-то зашевелилось и засопело. Он осторожно, стараясь не вызвать очередной шквал муторного шторма, перевернулся на спину и скосил глаза влево. Вопрос о том, почему он тут оказался, разрешился: длинноногая причина этого лежала рядом, вытянувшись поверх одеяла и, разметав по подушке длинные блондинистые волосы, уютно посапывала во сне. Обнаженное тело матово поблескивало в неверном ночном свете. «Анечка, – подсказал мозг через несколько долгих секунд. – Из отдела отгрузки».

Платон закрыл глаза. Память начала возвращаться неровными, пульсирующими толчками, как будто одышливый старый компьютер пытался загрузить слишком большую картинку.

– Я сегодня задержусь ненадолго, – сказал Платон утром, уходя на работу. – У Бабанова день рождения, посидим чуть-чуть, чисто символически. Часик, не больше.

– Хорошо, – ответила Марина. – Только не пей много, пожалуйста.

Платон беззаботно махнул рукой.

– Нет, что ты! Делать мне больше нечего, кроме как напиваться с коллегами.

Жена поцеловала его в щеку, улыбнулась, но, когда закрывала за Платоном дверь, в глазах ее была настороженность. И надо сказать, что поводы для беспокойства у Марины имелись.

Разумеется, он не был алкоголиком. Алкоголики, знаете ли, не работают начальниками отделов региональных продаж в крупных производственных компаниях – так он всегда говорил, когда заходила речь о том, не слишком ли много он стал пить в последнее время. Какой еще алкоголизм, о чем вы. Но выпить Платон любил, это нужно было признать, и возможности такой не упускал. Сначала это было как бы частью работы, особенно в командировках, на переговорах с дистрибьюторами в других городах. Какие, спрашивается, переговоры без алкоголя и бани? Но потом он постепенно втянулся и вошел во вкус. Три года назад, когда они с Мариной только поженились, дело действительно ограничивалось только попойками с клиентами в деловых поездках и на выставках, ну и иногда, достаточно редко, с друзьями, по пятницам, в пабе. Скоро пятничные посиделки сделались еженедельными, потом к ним прибавились среды, а теперь он практически каждый вечер выпивал дома одну – две порции виски, ибо работа в продажах напряженная, нервная, и надо как-то расслабляться. В конце концов, все так делают. И ничего, не спиваются.

Возможно, будь на месте Марины какая-то другая спутница жизни, она бы не позволила Платону слишком заигрываться с алкоголем, но в том-то и дело, что никакой другой женщины на ее месте быть не могло: Марина отличалась покладистым и мягким характером, была настоящей, хорошей, заботливой и любящей женой – может быть, даже слишком любящей – и Платон женился на ней именно потому, что хотел как раз такую – обычную, домашнюю, спокойную, возможно, по контрасту со слишком бурными романами, случавшимися у него до брака. Она его ни в чем не ограничивала, привычки задавать лишних вопросов не имела, не лазала в мобильный телефон в ревнивых поисках следов возможных измен, почти не спорила, и если Платону порой становилось с ней скучно, то он говорил себе, что скука – обратная сторона покоя, каковой и должен ждать дома всякого честного труженика и ударника капиталистического труда.

33 пропущенных звонка. 9 непрочитанных сообщений. О том, что ждет его дома сейчас, было страшно подумать.

А ведь ничто не предвещало беды. В шесть вечера, сразу после окончания последнего рабочего дня недели, в большой переговорной коммерческого отдела для поздравления директора по продажам Бабанова собралось человек двадцать: руководители трех отделов, несколько менеджеров, девчонки из департамента маркетинга, пара немолодых теток из бухгалтерии, толстая начальница службы отгрузки и с ней диспетчер Анечка. Длинный стол был накрыт, как обычно принято на офисных посиделках: мясная нарезка в пластиковых упаковках из ближайшего супермаркета, сыр, немного фруктов, конфеты и дешевый коньяк. Платон, честно собиравшийся пробыть тут не более часа, решил компенсировать краткость времени скоростью употребления спиртных напитков, и сам не заметил, как перешел ту тонкую грань, за которой решения принимаешь уже не ты, а резвящийся в крови алкоголь. Выпивка быстро кончилась, но кто-то принес из заначки в кабинете еще одну бутылку коньяка, дешевле и пахучее предыдущего. Больше половины гостей вечера постепенно исчезли, разойдясь кто куда. Остались только самые стойкие: сам Бабанов, украдкой тискающий рыжую девицу из отдела маркетинга, пара менеджеров, Платон и Анечка, которая вдруг оказалась сидящей с ним рядом, совсем близко. Анечка была очень высокой, узкобедрой, с длинными ногами, обтянутыми узкими голубыми джинсами, светлыми волосами до лопаток и голубыми глазами; личико ее было не то, чтобы привлекательным, скорее «своеобразным» или «на любителя», но через некоторое время Платон уже оценивал Анечку как «милую», уверенно продвигаясь к определению «сексуальная». Дальнейшие воспоминания смешались в хаос рваных фрагментов картинок и образов: пластиковый стаканчик, задетый неверной рукой, опрокидывается, разливая коричневатую лужу; чей-то смех; Бабанов пытается повесить на стену подаренную мишень для игры в дартс, но роняет ее раз за разом с грохотом и веселыми ругательствами; из нескольких телефонов звучат разные мелодии, сливаясь в невероятную какофонию, под которую кто-то пытается танцевать, а кто-то – петь; они с Анечкой курят на лестнице, и Платон что-то ей объясняет про преимущества женатых мужчин. Ее глаза из голубых стали лазоревыми и даже как будто светились во мраке. Ему кажется, или они целовались?.. Да, точно, целовались прямо там, в курилке на полутемной офисной лестнице, и она сильно сжимала своими длинными пальцами его задницу…