— Но она еще совсем юная, Бурьенн. Разве допустимо совершать насилие над семилетней малюткой?

— В руках гражданина Барраса, милый мой, все растет как на дрожжах, и семилетняя малютка уже стала опытной куртизанкой.

Ролан покачал головой.

— Ну что? — спросил Бурьенн.

— Я не думаю, что наш генерал станет попросту одним из пяти членов Директории. Посудите сами, милый мой: пять французских королей — это уже не диктатура, это упряжка!

— Во всяком случае, до сих пор у него можно было заметить лишь такие намерения. Но вы знаете, мой друг, когда имеешь дело с нашим генералом, приходится строить догадки…

— Клянусь честью, я чересчур ленив, чтобы этим заниматься, Бурьенн. Я типичный янычар: все, что генерал ни сделает, для меня будет хорошо. На кой черт составлять свое мнение, развивать его и защищать? И без того жизнь — такая скучища!

И Ролан подтвердил свой афоризм, зевнув во весь рот. Потом он добавил самым беспечным тоном:

— Как вы полагаете, Бурьенн, мы поработаем саблями?

— Весьма вероятно.

— Значит, появятся шансы быть убитым, а мне только этого и нужно. А где генерал?

— У госпожи Бонапарт. Он спустился четверть часа назад. Ему доложили о вашем приезде?

— Нет. Мне хотелось сначала повидаться с вами. Но постойте, я слышу его шаги! Вот он!

В этот момент дверь распахнулась и на пороге появился тот самый исторический персонаж, который в Авиньоне на наших глазах, сохраняя инкогнито, играл немногословную роль; на нем был живописный мундир главнокомандующего Египетской армией.

Но Бонапарт был у себя дома и потому оставался с непокрытой головой. Ролан заметил, что у него еще глубже ввалились глаза и лицо как-то посерело.

При виде адъютанта мрачный, или скорее задумчивый, взор Бонапарта блеснул радостью.

— А! Это ты, Ролан! — воскликнул он. — Надежен, как сталь! Тебя зовут — ты появляешься. Добро пожаловать!

И он протянул руку молодому человеку. Потом продолжал с еле уловимой улыбкой:

— Что ты тут делаешь у Бурьенна?

— Я жду вас, генерал.

— А в ожидании вы болтаете, как две кумушки.

— Признаюсь, генерал, я показал ему вашу депешу — приказ быть здесь шестнадцатого брюмера.

— Как я написал тебе: шестнадцатого или семнадцатого?

— Конечно, шестнадцатого, генерал, — семнадцатого было бы слишком поздно.

— Почему семнадцатого поздно?

— Да ведь, по словам Бурьенна, восемнадцатого вы намереваетесь предпринять какой-то важный шаг.

— О-о! — прошептал Бурьенн. — Из-за этого вертопраха мне будет головомойка.

— Вот как! Он тебе сказал о моих замыслах на восемнадцатое?

Бонапарт подошел к Бурьенну и взял его за ухо.

— Старая сплетница! — бросил он.

— В самом деле, — обратился он к Ролану, — у меня намечено на восемнадцатое нечто весьма важное. Мы с женой обедаем у президента Гойе. Это прекрасный человек, в мое отсутствие он так радушно принимал Жозефину. Ты будешь обедать с нами, Ролан.

Ролан взглянул на Бонапарта.

— И вы для этого вызвали меня, генерал? — засмеялся он.

— Да, для этого и, может быть, еще для чего-то другого. Пиши, Бурьенн. Бурьенн схватился за перо.

— Ты готов?

— Да, генерал.

— «Дорогой президент, извещаю Вас, что мы с супругой и одним из моих адъютантов просим разрешения отобедать у Вас послезавтра, восемнадцатого брюмера.

Разумеется, мы имеем в виду семейный обед…»

— А дальше? — спросил Бурьенн.

— Что дальше?

— Написать: «Свобода, равенство и братство»?

— «Или смерть», — добавил Ролан.

— Не надо, — отвечал Бонапарт. — Дай мне перо. Он взял перо из рук Бурьенна и подписался:

«Преданный вам Бонапарт».

— Напиши адрес, Бурьенн, — сказал он, отодвигая листок, — и отправь с ординарцем.

Бурьенн написал адрес, запечатал письмо и позвонил. Появился дежурный офицер.

— Пошлите это с ординарцем, — приказал Бурьенн.

— Скажите, что я жду ответа, — добавил Бонапарт. Офицер вышел.

— Бурьенн, — заговорил генерал, указывая на Рола-на, — посмотри-ка на своего приятеля.

— Я смотрю на него, генерал.

— Ты знаешь, что он натворил в Авиньоне?

— Надеюсь, он не избрал там нового папу?

— Нет. Он швырнул тарелку в лицо одному субъекту.

— Горячая голова!

— Но это еще не все.

— Я так и думал.

— Он дрался с ним на дуэли.

— И, разумеется, убил его? — вставил Бурьенн.

— Да. А ты знаешь из-за чего?

— Нет.

Генерал пожал плечами.

— Потому, что этот человек назвал меня грабителем. И он взглянул на Ролана с непередаваемым выражением какой-то насмешливой нежности.

— Дурачок! — бросил он. Внезапно Бонапарт спросил:

— Кстати, ты разузнал об англичанине?

— Я как раз собираюсь вам о нем рассказать, генерал.

— Он все еще во Франции?

— Да, и одно время я даже опасался, что он останется здесь до того дня, когда труба Страшного суда заиграет зорю в Иосафатовой долине.

— Что ж, ты его тоже чуть не убил?

— О нет! Только не я! Мы с ним закадычные друзья, генерал! Он превосходный человек и при этом такой оригинал, что я попрошу вас проявить к нему капельку благосклонности.

— Черт! К англичанину?! Бонапарт покачал головой:

— Не люблю я англичан!

— Я понимаю, вы не любите этот народ, но отдельные лица…

— Ну так что же стряслось с твоим другом?

— Его судили, вынесли ему приговор и казнили.

— Что ты плетешь, черт подери!

— Чистую правду, генерал.

— Как! Его судили, вынесли приговор и гильотинировали?

— О, не совсем так. Судить-то его судили, приговорить — приговорили, но не гильотинировали. Если бы его гильотинировали, он чувствовал бы себя еще хуже.

— Что за чушь ты городишь! Какой трибунал его судил и вынес приговор?

— Трибунал Соратников Иегу.

— Что это еще за Соратники Иегу?

— Как! Вы уже позабыли о нашем друге Моргане, о человеке в маске, что принес виноторговцу его двести луидоров?

— Нет, — возразил Бонапарт, — я его не забыл. Бурьенн, ведь я тебе рассказывал о безумной смелости этого проходимца?

— Да, генерал, — отвечал Бурьенн, — и я еще заметил, что на вашем месте я дознался бы, кто это такой.

— О, генерал узнал бы это, если бы сам не помешал мне; я уже готов был схватить молодчика за горло и сорвать с него маску, когда генерал бросил мне хорошо знакомым вам тоном: «Ролан, сиди смирно!»

— Да вернись ты к своему англичанину, болтун! — прервал его Бонапарт. — Этот Морган его убил, что ли?

— Нет, не он… а его сообщники.

— Но ты только что говорил о трибунале, о приговоре.

— Ах, генерал, вы все такой же! — заметил Ролан, позволяя себе маленькую фамильярность, вынесенную из военного училища. — Вы хотите узнать, а сами не даете рта раскрыть!

— Стань членом Совета пятисот, и будешь болтать в свое удовольствие.

— Вот еще! В Совете пятисот у меня будет четыреста девяносто девять коллег, им как и мне, захочется говорить, и они будут перебивать меня на каждом шагу. Уж лучше вы меня перебивайте, чем какой-нибудь адвокатишка!

— Да расскажешь ли ты, наконец?

— Охотно. Представьте себе, генерал, в окрестностях Бурка есть картезианский монастырь…

— Сейонский монастырь — я знаю.

— Как! Вы знаете этот монастырь? — удивился Ролан.

— Да ведь генерал знает все на свете! — заметил Бурьенн.

— Ну что же, в твоем монастыре еще есть монахи?

— Нет, теперь там бродят одни привидения.

— Уж не хочешь ли ты мне рассказать историю о привидениях?

— Да еще какую!

— Черт возьми! Бурьенн знает, что я обожаю такие истории. Говори.

— Так вот, к моей матушке пришли крестьяне и рассказали, что в монастыре появляются призраки. Разумеется, мы решили разузнать, в чем дело; и сэр Джон, и я, или, вернее, я, а затем сэр Джон, провели там ночь.

— Где же это?

— В картезианском монастыре.

Бонапарт незаметно сделал большим пальцем знак креста, — эту привычку он приобрел еще на Корсике и сохранил ее до конца дней.