У г-жи Бонапарт он снова встретился с мадемуазель Каролиной Бонапарт. Мы говорим «снова», ибо он не впервые видел ту, вместе с которой ему предстояло вступить на трон Неаполитанского королевства; он уже встречал ее в Риме, у ее брата Жозефа, и там, несмотря на то, что его соперником был молодой и красивый римский князь, произвел на нее впечатление.

В Париже три женщины общими усилиями добились того, что Директория произвела Мюрата в чин бригадного генерала.

Мюрат возвратился в Итальянскую армию еще более влюбленным в сестру Бонапарта и, несмотря на высокий чин бригадного генерала, добился разрешения остаться адъютантом главнокомандующего, что было для него чрезвычайно важно.

На его беду, вскоре произошла та злополучная вылазка из осажденной Мантуи, после которой он впал в немилость у Бонапарта.

Одно время эта немилость грозила перейти в настоящую вражду.

Бонапарт отказался от услуг своего адъютанта и отослал его в дивизию Нейля, а позже в дивизию Барагэ д'Илье.

Поэтому, когда после мирного договора в Толентино Бонапарт возвратился в Париж, Мюрата с ним не было.

Это нарушило все планы триумфемината, взявшего под свое покровительство молодого генерала.

Три прелестные заступницы энергично принялись за дело и, когда готовился Египетский поход, выхлопотали в военном министерстве приказ о включении Мюрата в состав участников экспедиции.

Он отплыл на том же корабле, что и Бонапарт, то есть на борту «Востока», но за все время переезда Бонапарт не перемолвился с ним ни словом.

Высадившись в Александрии, Мюрат первое время не мог преодолеть враждебности генерала, который послал его против войска Мурад-бея, скорее чтобы удалить его от себя, чем дать ему возможность отличиться.

Но в Египетском походе Мюрат выказал чудеса храбрости, стараясь дерзкой отвагой изгладить воспоминание о своей минутной слабости; он так стремительно, так яростно бросался в атаку при Абукире, что Бонапарт не мог долее питать к нему неприязни.

Вследствие этого Мюрат возвратился во Францию вместе с Бонапартом, а 18 и особенно 19 брюмера оказал ему неоценимую поддержку. Итак, Мюрат снова вошел в милость и в знак этой милости был назначен командиром консульской гвардии.

Он решил, что настало время признаться первому консулу в своей любви к мадемуазель Бонапарт; Жозефина прекрасно знала об этой любви и покровительствовала ей.

У нее имелось для этого две причины.

Прежде всего, она была женщина во всем очаровании этого слова, и все оттенки нежных женских чувств были ей близки. Иоахим Мюрат любил Каролину, Каролина любила Мюрата: этого было достаточно, чтобы содействовать их браку.

Во-вторых, Жозефину терпеть не могли братья ее мужа. Жозеф и Люсьен были ее непримиримыми врагами, и она была не прочь приобрести двух преданных друзей в лице Мюрата и Каролины.

Поэтому она поощряла намерение Мюрата открыться Бонапарту.

За три дня до описанной нами торжественной церемонии Мюрат вошел в кабинет Бонапарта и, после долгих колебаний и всевозможных околичностей, решился наконец попросить руки его сестры.

По всей вероятности, первый консул уже знал о взаимной любви молодых людей. Он выслушал просьбу Мюрата с суровой сдержанностью и ответил кратко, что подумает об этом. В самом деле, здесь было о чем поразмыслить: Бонапарт происходил из дворянской семьи, Мюрат был сыном трактирщика. Подобный союз, особенно в данный момент, приобретал важное значение.

Несмотря на дворянское происхождение первого консула, несмотря на высокий пост, которого он достиг, являлся ли он не только истым республиканцем, но и подлинным демократом, мог ли он согласиться породниться с простолюдином?

Он размышлял недолго; его глубокий ясный ум, его непогрешимая логика подсказали ему всю выгоду этого шага, и в тот же день он дал согласие на брак Мюрата и Каролины.

Итак, обе новости — об этом браке и о переезде во дворец Тюильри — были пущены в ход одновременно и быстро распространились среди публики; одно известие должно было уравновесить другое.

Первый консул собирался переселиться в резиденцию прежних королей, спать на кровати Бурбонов, как говорили в те дни, но зато он выдавал свою сестру замуж за сына трактирщика!

Какое же приданое приносила герою Абукира будущая неаполитанская королева?

Тридцать тысяч франков наличными и бриллиантовое ожерелье, которое первый консул, не имея средств купить, отбирал у своей супруги. Это огорчало Жозефину, весьма дорожившую своим ожерельем, зато блестяще опровергало все сплетни о том, будто Бонапарт нажил в Италии огромное состояние. К тому же, поскольку Жозефина принимала так близко к сердцу интересы будущих супругов и желала их брака, она должна была позаботиться о приданом!

В результате этого ловкого маневра 30 плювиоза VIII года республики консулы отбыли из Люксембурга и проследовали в Правительственный дворец с почетным эскортом под командой сына трактирщика, ставшего отныне зятем Бонапарта. Кортеж вызвал в толпе восхищение и рукоплескания.

И в самом деле, то была великолепная, достойная оваций процессия, во главе которой ехал такой человек, как Бонапарт, а за ним, в конном строю, такие герои, как Мюрат, Моро, Брюн, Ланн, Жюно, Дюрок, Ожеро, Массена.

В тот же день назначен был смотр войскам на площади Карусель. Госпожа Бонапарт на нем присутствовала, но смотрела не с галереи павильона Часов — места на галерее напоминали о королевской семье, — а из окон квартиры консула Лебрена, то есть из павильона Флоры.

Точно в назначенный час первый консул выехал из Люксембургского дворца с трехтысячным эскортом отборных войск, в том числе великолепного отряда гидов, созданного три года назад из-за одного опасного происшествия, которое случилось во время Итальянской кампании. После переправы через Минчо Бонапарт, смертельно усталый, отдыхал в небольшом замке и собирался принять ванну, как вдруг рота отступающих австрийцев, сбившись с пути, вторглась в замок, охраняемый лишь несколькими часовыми. Бонапарт, выскочив в одной рубашке, едва успел спастись бегством.

Утром знаменательного дня 30 плювиоза возникло одно затруднение, о котором стоит рассказать.

У генералов, разумеется, были верховые лошади, у министров — собственные кареты, но прочие правительственные служащие не считали нужным в то время идти на подобные расходы.

Поэтому экипажей не хватало.

Тогда решили нанять городские фиакры, заклеив их номера бумагой одного цвета с кузовом.

В консульский экипаж впрягли шесть белых коней, но поскольку в нем ехали все три консула — Бонапарт и Камбасерес позади, Лебрен на переднем месте, — то на каждого консула в итоге приходилось по две лошади.

К тому же разве шесть белых коней, подаренных императором Францем генералу Бонапарту после подписания мирного договора в Кампо-Формио, не были военным трофеем?

Коляска проследовала по улице Тьонвиль, набережной Вольтера и по Королевскому мосту.

От проезда на площадь Карусель до парадного въезда в Тюильри по обеим сторонам выстроилась консульская гвардия.

Проезжая под аркой площади Карусель, Бонапарт поднял голову и прочел висевшую там надпись:

10 августа 1792.

Королевская власть во Франции уничтожена и не будет восстановлена никогда.

На губах первого консула мелькнула еле заметная усмешка.

У въезда в Тюильри Бонапарт вышел из экипажа и вскочил на коня, чтобы произвести смотр.

Увидев генерала на его боевом коне, толпа разразилась рукоплесканиями. Объехав строй, он осадил коня перед павильоном Часов; по правую его руку стал Мюрат, по левую — Ланн, позади выстроился штаб победоносной Итальянской армии.

И смотр начался.

Во время торжественного марша чутье подсказало Бонапарту один из тех поступков, которые оставляли неизгладимый след в памяти солдат.

Когда перед ним проносили знамена девяносто шестой, тридцатой и тридцать третьей полубригад, вернее, древки с лоскутами знамен, изрешеченных пулями, почерневших от пороха, он снял шляпу и низко поклонился.