— Да ну вас к… к… — Робер дернул веревку выключателя, обшаривая стол. Под зеленым плафоном зажегся свет. Права, паспорт, телефон.
— К кошкам, — подсказал Марсель, подпирая плечом косяк, вероятно опасаясь, что без него тот завалится. — Рокэ, оно умеет злиться, — веселился он. Рокэ лишь рассеянно повел плечом. Расстроен. Ну, может, слегка. Если такое вообще возможно. Но, как всегда, скрывает.
— И куда ты собрался возвращаться? — вопрос — а это был именно вопрос — больше походил на утверждение. За Рокэ вообще водилась странная привычка вопросов избегать. Сначала это казалось безразличием. И, видит Создатель, Робер практически успел смириться, но разглядел под маской безразличия привычку. Рокэ не объяснялся, не просил, не задавал вопросов, не оправдывался, не ругался. За него это обычно делал Марсель.
Робер лишь уперся руками в стол, виновато опустив голову. От вспыхнувшей внезапно злости осталась лишь горстка пепла.
Ни Алва, ни Валме не были должны ему решительно ничего. Это он был им должен. Причём столько, что в жизни не расплатится.
После смерти матери Ро свалился им как снег на голову. За последние пару лет он похоронил всю семью: троих братьев, отца, бабку, но умудрялся как-то держаться. Последними к праотцам отправились с месячной разницей дед и мать. Жизнь рухнула.
Эпинэ думал, хуже уже не будет, но в очередной раз ошибся.
Внезапно объявившиеся на похоронах родственники размахивали какими-то бумажками и чего-то от Робера хотели. Как оказалось позже — многого. Роберу хотелось лишь, чтобы они оставили его в покое.
«Старый маразматик» несколько раз переписывал завещание, а после смерти внуков и сына — со слов громкой двоюродной тетки Амалии — рехнулся окончательно и лишил единственного живого внука наследства, переписав все на табор по сестриной линии. Мараны, естественно, раскаивались и всячески сочувствовали, но с постным видом выставили многоюродного племянника из дома. Флаг в руку, барабан на шею. Из окон в спину ему смотрели аж четырнадцать любопытных глаз. Амалия и Альбин до этого не снизошли. Побежали, вестимо, оценивать фамильные подсвечники.
Мать завещания составить не успела.
Так и оказался Робер ни с чем и практически на улице. В Олларию из пригорода он добирался на попутках, надеясь сохранить денег хотя бы на пару ночей в хостеле и найти за это время работу или хотя бы подработку. Учебу было решено временно оставить. Но такие «временно» обычно превращаются в «навсегда».
В тот же день его перехватил один из немногочисленных «клубных» знакомых, номера которых Робер набирал, только идя нажираться в бар, благо в последние пару лет поводов набиралось достаточно, чтобы уходить в запои, но недостаточно, чтобы спиться окончательно. У них и общего-то ничего не было кроме пары вечеров вина и тонто, но Робер прожил у него аж три месяца до Летних Волн, не заплатив ни тала — Альдо оскорблялся на любые попытки возвращения долга — и «отрабатывая» долги на неофициальной должности личного водителя.
Пахло все это дурно, но сил думать еще и об этом у Робера не было. Последние сбережения были потрачены на похороны, а дедовы счета после приснопамятного покушения, прозванного едва ли не терактом, были заморожены. Анри-Гийома признали невменяемым, но его завещание было составлено ранее, поэтому имело юридическую силу.
«Прошлое мы оставляем где? В прошлом», — подмигивал ему Альдо, сверкая белоснежными зубами. Засранец был крайне обаятелен. Робер не удивлялся тому, что люди доверяли ему свои деньги.
Альдо вообще, не имея ни какой-то постоянной работы, ни приличного наследства, как-то умудрялся жить на широкую ногу и спускать огромные деньги на развлечения. Деньги, которых, как оказалось позже, у него и не было. Узнав о наглости его финансовых махинаций, Эпинэ присвистнул. Альдо, будучи кем-то вроде личного финансового управляющего, умудрился насолить куче народу от сектантов до мелких и крупных предпринимателей, и теперь эти самые «все» хотели его крови. Как один человек мог натворить столько и получить по шее только сейчас, казалось загадкой, но взялись за него основательно и потрясая толстенькой папкой с доказательствами.
Дело обещало быть громким, но по дороге в суд горе-предприниматель на полной скорости влетел на новенькой феррари в крайне удачно выкатившуюся на дорогу фуру. Услышал об этом Робер, сидя во взятом напрокат костюме в зале, из которого должны были вызывать свидетелей. Теперь необходимость в этом действе отпала.
Робер уже собирался с не особо чистой совестью удалиться в свое «никуда», когда с удивлением узнал в одной из потерпевших свою двоюродную сестру.
Катарина, как он слышал то ли от деда, то ли от матери, года три назад успешно вышла замуж. Правда, судя по характерно выпирающему животу, вынашивала уже второго ребенка. Робера от такого зрелища передернуло. Вряд ли девочка по доброй воле пошла к алтарю с мужчиной в два раза старше себя, но это было не его делом.
Встреча оказалась, мягко говоря, неожиданной, хоть и в каком-то смысле радостной. После Маранов было крайне приятно вспомнить о наличии адекватной родни, пусть и не столь многочисленной. Катари промакивала глаза платочком и жалела треклятого Альдо, который, по ее мнению, заслуживал тюрьму, но не смерть, а Роберу хотелось провалиться сквозь землю — он, в отличие от горюющей по подонку сестры чувствовал себя едва ли не прекрасно и оплакивать своего благодетеля не стремился.
С Катари терся кто-то суетливый и разговорчивый, оказавшийся ее адвокатом и сетовавший на то, что не сможет отработать возложенного на него доверия. Мужчина не стал дожидаться когда их друг другу представят и вклинился в неловкую беседу сам. Так они с Марселем познакомились во второй раз. Первый был лет пятнадцать назад. Ещё до того как дед порвал со всеми бывшими друзьями.
— Робер, сядь и успокойся, — вернул в настоящее голос Валме. Пустозвонить тот не стал и буквально впихнул Эпинэ в ждавшее своего часа кресло. — Ну не хотели мы тебе говорить, ты же опять начнёшь жрать себя, а я на твою кислую физиономию насмотрелся на годы вперёд.
— Вы могли мне рассказать, а не…
— Ро, — предупреждающе произнес Рокэ. Он прошел в комнату, смахнул документы обратно в стол и присел на его край.
— На дворе трава, на траве дрова, выдворим мы твоих Маранов вширь двора обратно на дровяной двор.
— Обязательно в ширь? — поинтересовался Алва.
— И никак иначе.
— Если ты хочешь рациональное объяснение, то оно у нас есть, — Рокэ раскурил сигарету о горящую на подоконнике свечу. — Но сейчас оно тебе не нужно.
— Мы к этим уродам подбираемся уже года три как, — Марсель присел на корточки и уперся подбородком в сложенные на подлокотнике руки, но передумал и взобрался на него с ногами, потеснив Робера и принявшись беззастенчиво ворошить его волосы. Робер потупил взгляд. — Ладно, не совсем мы. Скорее мой папенька, но Лионель с них еще за Сэ не спросил. Правда, — Валме задумчиво пожал плечами, — то, что они разинули пасть на Эр-При стало для меня неожиданностью. Особенно после покушения на Арлетту.
— Жизнь полна неожиданностей, — философски изрек Рокэ. Вот уж он точно пояснять ничего не хотел, но смотрел внимательно и с каким-то странным нечитаемым выражением на смуглом лице. — Правда, пока их причастность недоказуема.
— Ключевое слово «пока»!
— Он еще маленький, но скоро всему научится, — кивнул на Марселя Ворон и снова затянулся. Красиво. Только он так умеет. — Тебе тоже нужно доучиться. И Бертрам со мной полностью солидарен.
— А то эта моль паршивая такие дыры в госбюджете прожрала, что я скоро, клянусь, сам к ним ворвусь и всех перестреляю.
— Ты спрашивал, почему я держу табельное в сейфе, — Рокэ устало прикрыл глаза. — Пожалуйста.
— В любом случае, всё на Маранов твой дед переписать не успел, просто из этих источников божественный нектар теперь сосут не предприятия, как было до того как Анри-Гийом сберендил, а всякие придурки. Коллективно. А тебя выпихнули. Да и не особо-то ты сопротивлялся.
