"Что вы можете мне сделать, владыки судеб человеческих? Ни один из двух негодяев, у которых я был посредником, не сумеет доказать, что я когда-либо держал в руках эти деньги..." Я вернулся в отель, принял душ, напевая, чтобы укрепить свой дух, и, тщательно одевшись, отправился к патрону. Когда я вошел к нему, он еще лежал в постели.
- Деньги при тебе? - спросил он тотчас.
Я лишь отрицательно мотнул головой.
- Гримальди не заплатил?
- Заплатил, - ответил я с восхитительной небрежностью, - но я поставил эти деньги на кон и проиграл.
А так как он явно мне не верил, я повторил, стараясь возможно лучше подражать ему, его собственные слова:
- Нужно уметь рисковать. Быть напористым...
Это его убедило. Господин Сен-Ромен издал рычание и протянул руку к телефону.
Я остановил его.
- Не теряйте зря время, - сказал я ему. - У вас нет против меня никакого оружия. Деньги были вручены без свидетелей, я не дал никаких расписок. Если меня станут допрашивать, я буду все отрицать. Ведь вы бы точно так же поступили на моем месте, не правда ли?
Я вышел из отеля совершенно довольный собой. Но едва завернул за угол, как спохватился, что считаю количество букв на вывесках.
"Если пятая буква первого слова гласная, значит, все уладится..." Увы, с вывеской "Турагентство" этого не случилось. Я попробовал исключить дурное предзнаменование контрмерами, но опять ничего не вышло. Все улицы и дома со всеми их тротуарами и витринами сообщали о беде с таким упорством, что вопреки обуявшему меня страху мне не терпелось узнать, каким оружием воспользуется рок против неуязвимого человека.
Мое любопытство вскоре было удовлетворено. В тот же вечер, когда я пришел в отель, чтобы собрать вещи, я встретил инспектора полиции, который попросил следовать за ним в комиссариат по "касающемуся меня делу". Я, конечно, догадывался по какому, но все равно разыграл, как можно искреннее, свое удивление. Оказавшись перед Сен-Роменом и Гримальди, я счел нужным перейти от удивления к чувству оскорбленного достоинства.
- Что это за махинация? - воскликнул я. - Чего от меня хотят? Комиссар поставил меня в известность относительно предъявленного обвинения.
Вместо ответа я повернулся к Гримальди и дал волю своему отлично разыгранному возмущению:
- И вы смеете утверждать, что отдали мне эти деньги?
Я так хорошо играл роль, что начал сам верить в свою невиновность. Наблюдая за обоими папашами, я с радостью отмечал испытываемое ими смущение. Своим взглядом я как бы говорил Гримальди: "Теперь вам известно, сколько мне лет?" Мне хватило наглости взглянуть и на господина Фу, и тот прочитал в моих глазах: "Как видите, я воспользовался вашими уроками!" Все шло как по маслу, и в какую-то минуту передышки я даже счел возможным посмеяться над судьбой и ее предупреждениями, не предназначенными для расы героев. Но в мгновение ока из героя превратился в жалкого побежденного. Вошел инспектор и протянул комиссару пакет, вид которого весьма обрадовал господина Фу и господина Гримальди. В пакете оказались банковские билеты, комиссар показал их мне.
- Вам это ничего не говорит?
- Все банковские билеты похожи друг на друга.
- Но эти не совсем обычные, - ответил господин Гримальди с язвительным смехом.
Я пропал. Этот жуткий тип, вполне, между прочим, обоснованно не доверявший моему патрону, переписал номера купюр, которые я должен был отдать тому.
Билеты без труда обнаружились в казино. Обвинение располагало куда большим числом свидетелей, чем требовалось, среди крупье, "физиономистов" и инспекторов по играм, которые видели накануне, как я неосторожно обращался со своей фортуной.
- Ты заслуживаешь каторги, - с убеждением произнес мой патрон.
Несмотря на свои обширные познания по части преступлений, господин Сен-Ромен ошибся. Я был приговорен лишь к двум годам тюремного заключения.
3 Глава третья Вероятно, именно в заключении я нашел себя, обретя в размеренном тюремном порядке чувство безопасности, столь необходимое моей слабой натуре. Когда я слышал от моих товарищей рассказы о разных путях, приведших их в наше убежище, я испытывал страх перед лицом свободы, которой пользовались люди, оставленные без присмотра в хаотичном мире, - мире, который вопреки гармонии своих памятников и полицейским на городских улицах таит в себе куда больше опасностей и скрытых угроз, чем леса Амазонки. Я не без страха думал о том дне, когда стены тюрьмы перестанут защищать меня от Неведомого мира.
Однако, когда этот день настал, я был другим человеком и не испытывал больше страха. Два года размышлений принесли свои плоды, позволив определить правила простого и разумного поведения, которые я поспешил разъяснить первому же повстречавшемуся мне приятелю. Этот приятель, которого прозвали Червем Удачи, служивший в данный момент вышибалой в ночном кабаре, в прежние времена поработал крупье в некоторых сезонных казино, что позволяло ему похваляться тем, что ему был запрещен доступ в игорные дома на всей французской территории.
- Я выкидывал пятерку в трех случаях из четырех, - превозносил он себя.
В то утро (было четыре часа, мы сидели с ним в маленьком кафе в окрестностях площади Бланш) Червь Удачи, успевший поведать мне кое-что интересное из своей жизни, пребывал в мрачном настроении. Я же, выпив не меньше его, чувствовал себя счастливым путешественником, вокруг которого стали рассеиваться туман и тучи и который наконец-то начинает ощущать дружеское тепло солнца. Точно так же и моя судьба представлялась мне осиянной солнечными лучами.
- Не расстраивайся, - сказал я Червю Удачи, - все может случиться, кроме невозможного. Но сначала нужно определить различие между относительной и абсолютной невозможностью.
- А ну повтори, - сказал Червь Удачи, который в столь ранний час не был способен воспринимать абстрактные мысли.
- Вот пример. Ты видишь хозяина бистро? Как ты среагируешь, если я скажу, что он сейчас взлетит, размахивая руками, на крышу противоположного дома? Ты ответишь, что это невозможно, и будешь прав. Это пример абсолютной невозможности. Но с другой стороны, нет ничего невозможного в том, чтобы ты сегодня вечером не оказался в Марселе в объятиях дочери китайского императора.
