В советской педагогике, да не только педагогике, а во всём советском фиксировалась некая социальная середина и эта середина считалась нормой. Связываясь с государством, попадая в армию, в тюрьму, в школу, в летний лагерь человек получал гарантированную нижнюю середину, определенную, видимо, еще в годы гражданской войны. Кто рассчитывал на нечто большее страдал, кто не имел и того – был безусловно счастлив. Так и с детским садом. Дети из «трудных семей», которых регулярно били, о которых тушили окурки, воспринимали детсадовские унижения – без трусов на окно! – как забавное приключение – не более. Дети, которых воспитывали иначе, получали серьезную психологическую травму. Кого-то она сделала сильнее, но кого-то сломала, превратив в запуганное, забитое бессловесное существо. В любом случае, полученный опыт – опыт ограничения свободы был и остается востребованным в стране, и тут с педагогами сложно поспорить. Если кроме тюрьмы в будущем (неважно, по уголовным или по политическим мотивам – кто социальным рангом пониже – пойдет в Бутырку, кто повыше – в Лефортово) человека ничего не ждет, то к ней следует готовить с пеленок.
1984. Пропустим несколько лет, в которые ничего особо примечательного не происходило и перейдем к старшей школе. Опять же речь пойдет не о рядовой школе, а о школе, наверняка на тот момент входящей в топ-100 школ Москвы, если не всего СССР. Тут уже есть живые свидетели, которые разорвут меня в клочья, если в чем-то совру. Так вот, был в нашей школе №67, такой прикол – «эстонская дружина старшеклассников» ЭДШ (ỆОМ). Это когда детишки в летние каникулы едут в советскую Эстонию помогать братскому эстонскому народу работать в полях и засыпать различный урожай в закрома Родины. Идея сама по себе, что и говорить, благая. И страну посмотреть, и крестьянам помочь, и деньги платят, и опыт какой-никакой. Вот об опыте мы и поговорим. Надо сказать, что мы, сотоварищи, представляли собой очень специфический школьный класс – филологический. По меркам СССР это была гиперлиберальная школа, (а это было действительно так, и никакой это не стеб). Для того чтобы судить о степени крамолы в учебном заведении, достаточно сказать, что в свое время там преподавал литературу уже опальный Юлий Даниэль. Причем, по личному приглашению директора Рони Михайловны Бескиной. Видимо, с тех пор филологи считались даже в рамках школы не вполне «благонадежными». Год на дворе был 1984 – еще во всю рулит покойный Константин Устинович, реализуется полным ходом «Продовольственная программа». А ЭДШ помогает ее выполнять. Попасть в эту ЭДШ было непросто. Попадание туда было наградой за хорошее поведение. Но была дилемма. Примерных детишек было явно меньше, чем было необходимо для эффективного окучивания брюквы в Эстонской ССР. По сему сначала туда попадали правильные, а уже потом доукомплектовывалась она кем попало, в этих «кем попало» был и я. Мне, естественно объяснили, что это большой аванс и вообще-то не стоило меня брать в другую страну (да-да, именно такая формулировка в 1984 году!). Нас инструктировали, что в Эстонии «очень много фашистов» и эти фашисты спят и видят, как устроить какую-нибудь провокацию против русских детей, по сему, конечно, мы туда едем добровольно, но шаг влево-шаг вправо, если и не побег, то провокация фашистов, что много хуже, и расстрел за него обязательно будет, но уже по приезде домой. (Ну, чтобы, опять же, не провоцировать фашистов).
Полевые работы были довольно-таки серьезным делом. Нужно было окапывать кормовую репу, уничтожать сорняки, оставляя ростки, собственно ростки репы, вязать березовые веники для овец – они их едят, когда нет травы зимой, но за эту работу платили мало и она считалась непрестижной. Это был тяжелый крестьянский труд. Грядка 200 метров. – по моему стоила 1 рубль 64 копейки. Отрядов было 3 один – Torma – это был для элиты, комсомольских вожаков и прочих приближенных к Императору, там были самые высокие заработки; другой – Valtu – для середнячков – и третий – Lokuta – эдакий «штрафбат», куда попадали неудобные персоны. (Это был мой). Кроме меня там филологов было еще человек 5. То есть, все как в настоящем штрафбате, доверия к ним не было, и нужен был «заградотряд». Этот заградотряд был в виде старшего пионервожатого школы Миши Фидлера и некоего его друга (с очень мутным официальным статусом) Валеры – такой дебил с рыбьими глазами и очень громким голосом. На любую внешнюю информацию, которая предполагала какие-то его действия как педагога он басил: «Более, чем странно!». Собственно в этом и заключалась его реакция на информацию.
Вдруг оказалось, что полевые работы очень энергозатратное мероприятие, и наши молодые растущие организмы требовали этой самой энергии, которую обычно человеческий вид получает из пищи, а кормили нас по нормативам простых школьников, так что все время хотелось жрать. В столовой, даже в колхозной – как положено все по свистку, не успел – сам виноват, добавки брать нельзя! – что за бред? Почему? Даже в армии это не криминал! – А вот почему!!! – Мы, как говорилось выше, находимся в другой стране и у фашистов, которые, ну, вы помните, только и ждут как устроить провокацию. Так вот, если русские дети берут добавку, то у фашистов может сложиться впечатление, что русские дети не доедают!!! – по сему, чтобы не спровоцировать фашистов на провокации, надо вести себя правильно. То есть от добавки отказываться. Покушал бутербродик со стаканом молочка – и в поле, тяпкой махать! И тут особую ценность приобретал ХЛЕБ, он подавался на блюде без счета, вот за него-то и получали свои 30 копеек «неблагонадежные» – хлеб, обнаруженный при шмоне после столовой (а шмон после столовой был практически регулярным явлением) провинившийся должен был съесть весь без остатка. На сытый желудок – это то еще удовольствие. Я уже не говорю о том, что это делалось перед строем, сопровождалось различными унизительными комментариями и пр. Постепенно, не сразу, но где-то через неделю, голод стал таким серьезным фактором бытия, что кроме еды мы ни о чем думать не могли. Я именно тогда начал понимать тех героических советских людей, которые как самые прекрасные сказки пересказывали что они когда-то ели и как это было вкусно. Эти рассказы собирали у нас хорошую аудиторию… «а помнишь были такие сардельки из рубленного мяса, э…купаты! – да, точно, купаты!» (Напоминаю, 1984 год, война закончилась почти 40 лет назад, нам 15 лет, мы – учащиеся элитной, можно сказать школы в престижном трудовом лагере). Тут нужно особо подчеркнуть – еда не была скудной, советская Эстония имела в меню колхозной столовой такие экзотические для нас тогда блюда как шоколадный мусс, мюсли, сливочное желе, просто всего этого было категорическим мало.
Мне пришла в голову замечательная мысль. Мы же окучиваем ЕДУ! Репа это же ЕДА! Эстонские товарищи не будут в обиде, если русские дети сожрут парочку реп, предполагавшихся скотине, да они просто об этом никогда не узнают, как и Валера с Фидлером (поле большое, за всеми не уследишь!) – Репа оказалась очень горькая, но имела при этом все-таки вкус репы. Горечь давала кожура. Если ее очистить (тяпкой или у вязальщиков веников для баранов были специальные ножи с искривленным лезвием) получалось вполне приличное блюдо, позволявшее как-то дотянуть до ужина. Таким образом, мне удалось морально разложить целую бригаду. (Репу даже проносили в барак в карманах). Потом вечером устраивали пир, если никто не видел. Но видели и стучали, по сему есть приходилось в лесу, неподалеку от здания, в котором нас содержали, (а это была школа). Надо ли удивляться, что юноши начали в этих условиях играть в ролевую, можно сказать, игру – поскольку нам, неблагонадежным филологам, уже тогда тексты Солженицына, да и Шаламова, были известны, если и не в полном объеме, то хотя бы частично, во всяком случае, содержание «Архипелага ГУЛАГ» знали хорошо, то самое логичное что могло прийти в голову – играть в этот самый ГУЛАГ – мы, типа заключенные, а ОНИ – типа вертухаи. Причем, ни у кого из нас не возникало ни малейшего сомнения, что тюрьма – это то, что нам обязательно придется пройти. После нее – да, возможна эмиграция, признание за рубежом, домик в Вермонте, еще какие-то бонусы, но это все потом. А пока – ты лагерная пыль и выживай как хочешь. В 84-м году был популярен музыкальный сборник, условно называемый «Эмигранты», где вперемешку с песнями типа «Ваше благородие, госпожа удача…» и «Гостиница» были «Эшелон», «Мама» и прочая блатная романтика. Эта кассета крутилась у нас в бараке, простите, в палате, постоянно. Личное время нам все-таки полагалось и некоторые, у кого были деньги могли себе позволить дойти до магазина и что-то купить. Это был эстонский медвежий угол – деревня Эйдапере Раплаского района – жопа эстонского мира, но хлеб и газировка в магазине были. Причем, хлеб мягкий. Или он тогда мне казался мягким и необычайно вкусным. Постепенно сложились сообщества, которые в тюрьме называются «семьи» – это такие потребительские кооперативы, где участники делятся друг с другом передачами и разными ништяками, которые удалось по случаю урвать. Такая семья сложилась и вокруг меня. Мне ведь даже приходили посылки. В посылках были, например, шпроты. Правда, консервные ножи были запрещены. Они были только у Фидлера с Валерой, а идти к ним просить «откройте шпроты» – означало запалиться. Лишиться шпрот (это раз) и 2 получить разнос за потерю бдительности в условиях когда кругом фашисты. Я к середине срока насобирал такое количество разных нарушений, что действовал на вертухаев как красная тряпка. (Однажды меня застукали идущим из магазина, поедающим хлеб и запивающим его газировкой – лучше бы пил и курил!) В общем, для того, чтобы открыть банку шпрот мы терли ее об асфальт (незаметно от глаз надзирателей) покуда на асфальт не проливалось масло – это означало, что в банке образовалась дырка, в которую можно воткнуть какой-нибудь разрешенный металлический предмет и расковыряв ее выудить содержимое.
