Мы идём вперёд, подрезав главную дорогу тропинкой, выскакивающей из-за дальнего корпуса школьного здания и резво прыгающей в лес. Честно говоря, я не знаю, куда и к чему ведёт тропинка, потому что до конца её не осиливал: всегда что-то мешало. Сегодня иной случай, я уверен, что с новой моей подругой мы дойдём до цели.

За время путешествия я, возможно, узнаю кое-что о ней, уж имя-то точно. Но вообще-то разговаривать мы не будем, потому что для этого нужно снова нырять в сетевой океан. Ни мне, ни ей этого не хочется: а я вижу в чистейших, хрустальных девчачьих глазах отражение только реального мира. В нём нету ни тени той лжи и того лицемерия, которыми пухнет пустота за ярко разрисованным виртуальным холстом, и это отрадно.

Простите, Тохир Робертовна, но здесь я врать не буду: эту часть сочинения вы не увидите. Потому что она не просто снижает пафосный лоск всего отправленного вам официально, она его перечёркивает. Канселлит не хуже огромной чернильной кляксы, случайно запущенной старинным писателем с кончика пера на лист рукописи.

Ведь если вдуматься, то вся наша жизнь – это рукопись, позаимствованная у бога из кармана. Фразу про карман я, конечно, вынул из профайла столетней моей Ольги Птичьевой, но до чего ж эти слова красивы в своей бездарности. Особенно, если добавить: никто рукопись у бога не крал, она сама выпала, обернувшись в полёте огромной жирной, крикливой чайкой. Именно эта-то чайка и накрыла тенью несчастную Землю лет сорок назад окончательно.

В точности неизвестно, что было до этого, говорят, война. Гуглонос услужливо подкладывает множество видео и картинок, где люди в неопознаваемом камуфляже едут внутри боевых машин, заряжают смертью лёгкую и тяжёлую артиллерию, запускают в небо разведывательно-боевые дроны, стреляют друг в друга из разного оружия. В этих кадрах много крови и боли, изувеченных тел, среди которых встречаются и детские… Смотреть войну даже с безопасного расстояния времени решительно невозможно, страшно, но главное возникает вопрос: зачем всё это было? Ради чего?

У вас, Тохир Робертовна, наверное, есть ответ, но он циничен и кошмарен. Да, они воевали за нас, за то мирное будущее над головой, за тот прозрачный лес, где я сейчас со своей подругой свободно вышагиваю лесной тропой, не думая об опасности. Любую опасность (кроме неизбежной смерти в туманной дали) отменили, но цена этой отмены несоизмеримо высока – это миллиарды вычеркнутых из жизни жизней… Мне бы следовало устыдиться за дрянной пафос этих бездельных мыслей, но я их уже подумал, прогнал в лабиринтах размышлений, так что пускай уж остаются.

Прекрасная школьная соседка, которая так и не оделась (и это хорошо, мы с ней за естественность, ведь раздеться пришлось мне), крепко сжимает руку. Она чувствует, что головой сейчас я не с ней, я не в ней, и только блистающий день подхватывает меня в величественном вальсе поющей природы. Глупышка не подозревает, что мысль моя бьётся в тюрьме без тюремщика, в саду без садовника, пытаясь поставить точку в бесконечном сочинении на тему навязанную сверху.

Поэтому я с огромным удовольствием отмечаю мелькнувшее среди частокола осин тело Леона Союз-Аполлонова – он бежит вглубь леса, неприятно хихикая, пытаясь спрятаться, уйти от возвращения в повествование. Отвлекая от его фигуры, наперерез летит Ольга Птичьева – ей почему-то не страшно появиться тут вновь, хотя и… ненадолго. Эти образы уже не нужны, они всего лишь тени скучного прошлого в настоящем будущем.

– Ме… ме… ме-ня зо… зо-вут Ми… Ми… Ми… Ха… Ми-ха…, – я пытаюсь совладать с тремя слогами, помогая себе напряжённо гнущейся правой рукой, но тщетно. Подруга в притворном ужасе круглит смешливые глаза, и я вдруг понимаю, что, возможно, и она – это всего лишь вызволенный сладострастным гуглоносом из чьей-то странной биографии образ. Образ, который зачем-то понадобился воображению именно сегодня, именно в моменты отрисовки сочинения на заданную тему. Да и чёрт с ним (с сочинением), в конце концов, всё это неважно…

Куда как важнее сейчас нырнуть вслед за всеми моими призраками внутрь леса, в водопад звуков и запахов, чистых, пышущих такой необыкновенной жизнью, которую специально вообразить нельзя. Вот он, настоящий Большой Контент, придуманный всего-то каких-то пару миллионов столетий назад, но придуманный кем? Это вопрос без ответа, ответа не найдёт никакой даже продвинутый гуглонос, а слово «бог» я, увы, выговорить не могу.

Выпутавшись, наконец, из-под тенистых лиственно-хвойных оков на берег небольшого озера, я вздыхаю по-настоящему – глубоко, до приятной щекотливой одури внутри. Сюда-то я и шёл последние два года, плутая дразнящими тропками, а вышел только сейчас, здесь-то всё и случится, но пока – неизвестно что.

Подмигнув висящему в облачных сливках всевидящему оку «старлинка», я через руки кувыркаюсь и после короткого разбега по хлипким мосткам влипаю в прохладную толщу воды. Чувствуя, как чудные мои драгон-крылья трепещут, а жабры под ними расправляются в сладком удовольствии, я улыбаюсь и ныряю поглубже: кажется, здесь и закончится моё выпускное сочинение, пора уж.

Посвящается Сергею Милушкину, человеку, бегущему за мечтой.

Какие кроссовки идеальны для бега?

Хороший вопрос, знаете ли. Откройте любой спортивно-обувной форум или тематический паблик «ВКонтакте» и почитайте комментарии. Десятки, сотни, тысячи, миллионы маньяков обсуждают особенности лучших моделей кроссовок. Самых разных моделей. Вы наткнётесь на свидетелей секты святого NIKE. Приобщитесь к тонизирующей мудрости почитателей непревзойдённых NEW BALANCE. Насладитесь трепетной верой в идеальную форму ADIDAS. Вдохновитесь энергией вечного движения SALOMON.

И ни черта не поймёте, просто не узнаете какие из них лучшие. Потому что можно часами переливать из пустого в порожнее, обсуждая усиленную поддержку стопы с гиперпронацией или многослойную резиновую подошву с прокладкой, можно даже самому поучаствовать в беседе, рассказав, к примеру, об особенностях износостойкой сетки верха.

Но так и не осознать главного: идеальные кроссовки – это те, которые живут в углу обувной полки, ожидая момента, когда ты достанешь их. А ты ведь точно достанешь сегодня, как и вчера, и позавчера, и позапозавчера. Вытащишь лёгким, привычным движением ровно так же, как и неделю назад, и в точности это же движение ты повторишь ещё через неделю.

Идеальные – это кроссовки, которые тебя ждут. Любой модели и степени изношенности, но именно те, которые обожают твои ноги, обнимают их с мягкой заботой. Ох, какое ж незабываемое чувство: сунуть руку в сумерки полочки, нащупать шершавую внутренность любимой и любящей пары, достать её и поставить на хрусткую солому коридорной половицы.

И какое ж блаженство залезть сначала в правую, затем в левую бутсу (или наоборот, что неважно). Нога в терпкой, сухой оболочке носка проскальзывает внутрь так, будто возвращается домой, и это правда – действительно возвращается. Дом, милый дом под любой вывеской бренда – PUMA ли, ASICS или какой-нибудь MERELL. У идеального дома нет имени, родной дом идеален безымянно.

И вот ты стоишь перед зеркалом коридорного трюмо, элегантно упакованный в спортивный костюм, в синей шапочке, из-под которой струятся лапшички наушников айпода. Вечерний герой, готовый взять ежедневную дозу в шесть-семь километров, герой, подрагивающий от одной только мысли, что тебе принесут эти километры. Ради этого часа стоит прожить любой, даже самый бестолковый и унылый день до. Давай будем честным, ближайший час – один из самых счастливых в жизни, и счастье усиливается от осознания, что таких часов у тебя будет ещё много. Так вперёд же!

Ты выходишь из дома, позвякивая тяжёлой веткой ключей, хлопаешь дверью и спускаешься по ступенькам в привычной лёгкой разминке перед основным движением. Стонет подъездная дверь, за которой, возможно, тебя встретит Наргиза Газаровна, соседка солидного возраста с шестого этажа (а может, и не встретит, да и чёрт с ней), и вот уже вливаешься в прозрачный майский вечер.