Ему подумалось, что вся эта череда ярких картин была сном. Он попытался крепко зажмуриться, но это испытанное средство не помогло. Все происходило наяву.

Тода он принялся ощупывать и исследовать незнакомые предметы, находившиеся в двух небольших комнатах, где он был заперт. Увидев свое отражение в большом овальном зеркале, он изумленно остановился. Перед ним стоял человек в изящном одеянии пурпурного и голубовато-белого цветов, с небольшой, остроконечно подстриженной седеющей бородкой. Посеребренные сединой черные волосы обрамляли лоб странной, но довольно красивой прической. На вид ему было лет сорок пять. Некоторое время Грэм не осознавал, что видит себя самого. Затем с усмешкой промолвил:

– Вот позвать бы сейчас старину Уорминга и заставить его пригласить меня куда-нибудь на обед!

Грэм стал думать, кого из знакомых по прежней жизни ему хотелось бы увидеть, но посреди этих приятных мыслей вспомнил, что все, с кем он бы мог весело провести время, давным-давно умерли. Эта мысль так больно поразила его, что он поник и побледнел.

Беспокойные воспоминания о движущихся мостовых и гигантских фасадах вернулись с прежней силой. Крики толпы снова зазвучали в ушах громко и отчетливо. Неслышно говорящие друг с другом, полные враждебности члены Совета в белых одеждах встали перед глазами. Он ощутил себя маленьким, жалким и бессильным – выставленным напоказ в этом чужом, совсем чужом мире.

Грэм продолжил исследование своих апартаментов. Любопытство взяло верх над усталостью. Дальняя комната оказалась высокой, с купольным сводом наверху. Продолговатое отверстие в центре купола переходило в воронку, где вращалось колесо с широкими лопастями, по-видимому, вытягивая воздух наружу. Легкое жужжание вентилятора было единственным звуком, различимым в тишине этих покоев. В промежутках между мелькающими лопастями Грэм смог разглядеть кусочек неба и с изумлением заметил на нем звезду.

Это заставило его обратить внимание на то, что яркое освещение комнат обеспечивало множество очень слабых лампочек, размещенных вдоль карнизов. Окон не было. Он начал припоминать, что во всех огромных помещениях и коридорах, через которые они проходили с Говардом, он не заметил ни одного окна. А есть ли здесь вообще окна? Он видел окна на фасадах зданий, но предназначались ли они для освещения? Или весь город постоянно освещается искусственным светом и ночи здесь вовсе нет?

Его поразило и другое. В комнатах не было каминов. Возможно, сейчас летний сезон, а это – летние покои. Или же весь город имеет единую систему обогрева и охлаждения? Это заинтересовало Грэма, и он ощупал гладкую поверхность стен, изучил кровать весьма простой конструкции и хитроумные приспособления, делавшие практически ненужной ручную уборку помещения. Любопытно было полное отсутствие украшений – только изящные формы и гармоничные цвета. Грэм нашел это приятным для глаза. Здесь было несколько очень удобных кресел и легкий стол на бесшумных колесиках, на котором стояли бутылки с напитками, стаканы и два блюда с чем-то прозрачным, наподобие желе. Он отметил, что нет ни книг, ни газет, ни письменных принадлежностей. «Мир и в самом деле изменился», – подумал он.

Вся стена проходной комнаты была заставлена рядами странных парных цилиндров с надписями зелеными буквами по белому фону, в тон общему убранству комнаты. Посреди стены выступал небольшой квадратный аппарат размером примерно ярд на ярд с белой гладкой лицевой поверхностью. Напротив него стояло кресло. У Грэма мелькнула мысль, что эти цилиндры, возможно, заменяют книги, хотя внешне их вовсе не напоминают.

Надписи на цилиндрах озадачили его. Сначала ему показалось, что они сделаны по-русски. Потом он понял, что это искаженный английский: «Ѳі Man huwdbi Kig», – вероятно, фраза: «Человек, который мог быть королем». «Фонетическое письмо», – догадался он. Грэм помнил, что читал книгу с таким названием, и вспомнил ее живо – одну из самых лучших книг в мире. Но предмет, который он держал в руке, вовсе не был книгой. Он расшифровал названия двух соседних цилиндров. «Душа тьмы» и «Мадонна будущего» – о таких книгах Грэм не слышал, они были, по-видимому, написаны после Викторианской эпохи.

Грэм еще какое-то время с любопытством разглядывал цилиндры и поставил их на место. Затем повернулся к аппарату и принялся его изучать. Обнаружив что-то вроде крышки, он открыл ее и увидел внутри двойной цилиндр, а на верхнем крае – кнопку, как у электрического звонка. Грэм нажал ее, аппарат издал несколько быстро следующих один за другим щелчков. Затем послышались голоса, музыка, и на гладкой белой поверхности заиграли цветные пятна. Он вдруг понял, что это такое, попятился и стал смотреть.

На плоской поверхности теперь появилась яркая цветная картинка с движущимися фигурками. Они не только передвигались, но и разговаривали чистыми, тонкими голосами. Впечатление было такое, как если бы Грэм смотрел в перевернутый театральный бинокль, а слушал через длинную трубу. Его сразу заинтересовала представленная сцена, в которой мужчина шагал туда-сюда и сердито пререкался с хорошенькой, но вздорной женщиной. Оба персонажа были одеты в живописные костюмы, очень странные, на взгляд Грэма. «Я работал, – кричал мужчина, – а ты чем занималась?»

– Вот это да! – воскликнул Грэм.

Он забыл обо всем остальном и уселся в кресло. Не прошло и пяти минут, как он услышал упоминание о себе: «Когда Спящий проснется» – фразу, употребленную для обозначения отсрочки на неопределенное время или применительно к событию отдаленному и маловероятному. За короткое время он узнал эту пару почти как близких друзей.

Наконец миниатюрная драма закончилась, и прямоугольная поверхность прибора снова опустела.

В какой странный мир удалось ему заглянуть – беспринципный, деятельный, коварный, мир людей, ищущих наслаждений, в мир жестокой экономической борьбы. Некоторые намеки остались ему непонятны, а кое-какие эпизоды говорили о странных изменениях нравственных идеалов и сомнительных успехах просвещения. Синюю одежду, которую он в таком обилии наблюдал на движущихся мостовых, носило простонародье. У Грэма не было сомнений, что история, которую он только что видел, была современной и вполне реалистичной. Трагический финал подействовал на него угнетающе. Некоторое время он продолжал сидеть, глядя в пустоту.

Наконец Грэм вздрогнул и протер глаза. Он настолько увлекся этой современной заменой романа, что, очнувшись в небольшой зелено-белой комнате, испытал не меньшее изумление, чем при своем первом пробуждении.

Грэм встал и сразу вернулся в собственную страну чудес. Ясности и простоты кинетоскопа как не бывало. Вспомнился загадочный Совет, схватка на огромной улице – все пережитое после пробуждения. Люди в кинетоскопе говорили о Совете, для них он олицетворял власть и могущество. Упоминали и о Спящем. Грэма не слишком тронуло, что он и есть Спящий. Надо бы точнее припомнить, что они говорили…

Он пошел в спальню и стал смотреть вверх, сквозь вращающиеся лопасти вентилятора. Они проносились одна за другой, пропуская в комнату какой-то ритмичный гул, похожий на шум машин. Больше не было слышно ни звука. Невзирая на вечный день, сияющий в его покоях, он мог разглядеть мелькающую полоску неба, теперь темно-синюю, почти черную, с россыпью мелких звезд…

Грэм продолжил исследование комнат. Не удалось ни разгадать секрет двери, ни обнаружить звонок или другое устройство для вызова прислуги. Ощущение чуда несколько притупилось, но им по-прежнему владело любопытство, жажда узнавать новое. Хотелось лучше понять свое положение в этом новом порядке вещей. Грэм пытался заставить себя терпеливо ждать, пока кто-нибудь не появится, но острое желание перемен, свежих впечатлений не оставляло его.

Он вернулся в другую комнату к аппарату и скоро понял, как заменяются цилиндры. Тут он подумал, что, видимо, именно благодаря этим устройствам язык сохранился настолько, что остался понятным и через двести лет. Выбранные наудачу цилиндры показывали какую-то музыкальную фантазию. Вначале мелодия была прекрасна, но потом она стала слишком чувственной. Грэм догадался, что перед ним развертывается переиначенная история Тангейзера. Музыка была ему незнакома, но постановка оказалась реалистической, хотя некоторые места оставались непонятными. Тангейзер отправлялся не к Венериной горе, а в Город Наслаждений. Что за Город Наслаждений? По-видимому, это была мечта, сладострастная фантазия автора.