Ее взгляд светло-голубых глаз – в точности таких же, как у ее детей – был полон печали и вселенской скорби. Лицо с правильными чертами и тонким заостренным носиком, еще полчаса назад было бледным как мел – не восстановилось от слез. Заплаканные красные глаза, синие уставшие веки, розоватые щеки, дрожащие руки и слегка потрепанная прическа из русых волос, собранная в когда-то бывший элегантный пучок – буквально все являлось наглядным свидетелем ее эмоционального срыва.

Я лишь нервозно улыбнулась, не в силах отвести от нее взгляд.

– Я не понима…

– Áртур узнал в тебе свою троюродную кузину. Он был очень к ней привязан… Но после ее смерти… четыре года назад он перестал разговаривать, – тихо проговорила женщина сквозь слезы. Ее тонкие бледные губы искривились и задрожали от наплывающих эмоций. – Китти была ровесницей Амалии. Вы с ней даже чем-то похожи. Ей было всего тринадцать, когда ее… – Генриетта прикрыла лицо дрожащей рукой, сглотнув слезы. – Он просто не хочет осознавать, что Китти больше нет. Я прошу тебя, не отвергай моего Артура! Он очень умный и… необычный мальчик. Я верю, что мы выкарабкаемся и перерастем этот трудный период… Я знала, что сам Господь нам пришлет помощь, я верила… Я молилась ночами и верила!

Я с недоумением оглянулась в сторону Аси, одними глазами прося у нее помощи с переводом. Подруга тут же выложила все, что только что произнесла фрау. Глаза мои от удивления округлились, и женщина тут же крепко сжала мою ладонь, опасаясь другого ответа.

– Пожалуйста! Я прошу тебя… умоляю! – отчаянно взревела женщина, глядя мне в глаза. – Я сделаю все… Ты будешь выходить с ним в город, я буду меньше загружать тебя хозяйством… Я… я буду больше платить тебе! Только прошу… будь рядом с моим сыном!

– Катька, дура, соглашайся! – прошипела Ольга позади.

Подобное бурные переживания со стороны Генриетты, которая на первый взгляд выглядела как типичная сдержанная и строгая немка, меня поражали и обескураживали до глубины души. Вероятно, она настолько любила сына, что была вынуждена переступить через все свои убеждения, снять маску чопорной немки и слезно умолять какую-то девчонку из России стать его нянькой. Я не знала, как поступить, что сказать и вообще, как такое могло со мной случиться?

– Простите, я не знаю…

– Нет, нет, нет! Молю тебя…

Фрау Шульц резко подскочила с софы и, сквозь настилающую пелену истерики, попыталась опуститься на колени, но Амалия вовремя остановила мать, схватив ее за локти.

– Маменька, вам не хорошо… скоро прибудет доктор, пройдемте в спальню, – раздался пугливый тоненький голосок фройляйн Шульц.

Но женщина не слышала умоляющие просьбы дочери и продолжила крепко стискивать мои руки ледяными ладонями. Ее голос дрожал, тело лихорадочно знобило, а покрасневшие безумные глаза, полные слез и отчаяния, надолго врезались в память. Я почувствовала, как крепкие мужские руки опустились на плечи и аккуратно оттащили меня от фрау Шульц. Офицер Мюллер сразу же принялся помогать Амалии поднимать Генриетту на ноги, и от этой удручающей картины у меня задрожали колени. Мне стало бесконечно жаль бедную женщину, поэтому я громко выкрикнула, чтобы она наверняка услышала:

– Хорошо, я согласна!

Бесконечная суета голосов на мгновение прекратилась и, все трое с недоумением взглянули в мою сторону. Лицо Генриетты исказилось в гримасе боли, а затем она чуть было не рухнула на пол из-за подкосившихся ног, но Мюллер и Амалия вовремя подхватили ее.

– Она согласна, фрау Шульц, – тихо произнес офицер, наклонившись в ее сторону. – Все хорошо. Пройдемте, вам нужно отдохнуть.

На лице женщины просияла слабая улыбка, такая, на которую хватило сил. После она позволила сопроводить себя до спальни на втором этаже. Я мысленно выдохнула, осознав, что практически все то время не дышала.

– Господи, что сейчас было?! – недоуменно воскликнула Ася, приложив руку ко лбу.

– Ну и повезло же тебе, Катруся! – торжественно заявила Оля, похлопав меня по плечу. – Жить будешь, да горя не знать… еще и в город выходить…

– Тильки попробуй после этого сказать, що наша фрау жестокая! – упрекнула подругу Танька, скрестив руки на груди. – Она вполне себе могла с силой заставить Катрусю быть нянькой малому. Могла бы голодом морить, избивать или в поле отправить работать до изнеможения. Но нет, она считает нас людьми! Ну и сына, конечно же, любит. А теперь пойдемте, надобно со стола нам убрать после панов, да и самим отужинать пора.

После упоминания ужина желудок предательски заурчал, и я вспомнила, что кормили нас жидкой похлебкой аж несколько часов назад. Девушки немедля последовали в столовую, а я еще с минуту приходила в себя после случившегося, и только спустя пару минут побежала вслед за ними.

Отужинали мы тогда небольшой порцией пюре из картофеля и целых двести грамм серого хлеба за раз! В тот день нам наконец удалось ощутить вкус долгожданного черного чая с нотками мяты впервые за два месяца.

– А Ванька и Колька що, ужинать совсем не будут? – поинтересовалась Ольга, собирая остатки посуды со стола.

– Та они позже будут, дел невпроворот на поле, – отозвалась Танька, намывая грязные тарелки в большой чугунной раковине на кухне.

– Ух ты! – удивленно воскликнула Ася, допивая чай. – Так непривычно видеть, как посуду в раковине моют, а не в тазах!

– Светлая ти душа, Асенька, – усмехнулась Оля. – Много тебе еще здивування предстоит. Це чудо чудное называется центральное водоснабжение. Неужто у вас в Пскове и отродясь такого не було?

– В Пскове оно есть уже давно, а вот в деревнях и селах… не провели еще, – тут же ответила я, удерживая в руках чашку горячего чая.

– Ася, фройляйн Шульц послала за вами, – вдруг позади раздался суровый голос офицера Мюллера.

Я вздрогнула то ли от неожиданности, то ли от испуга, когда услышала его речь. Честно признаться, я думала офицер уже уехал. Но он стоял у дверей, удерживая в руках офицерскую фуражку. Лицо его было непроницаемым, а синие глаза казались темными. При этом он будто не решался проходить вглубь кухни… или господину с подобным званием заходить в помещение рабов было столь омерзительно…

– Я? А, хорошо, я… я сейчас подойду… – прощебетала Ася растерянным голосом. От испуга она мгновенно подорвалась со скамьи и случайно задела локтем тарелку, отчего в помещении раздался грохот посуды.

Подруга залпом допила чай и рванула в сторону лестницы мимо мужчины в погонах. Он проводил ее отстраненным взглядом, затем надел серую фуражку с вражеским орлом и мельком оглядел оставшихся горничных. В тусклом свете лампы, висящей над обеденным столом, его глаза казались какого-то черного, кровожадного оттенка, отчего по спине пробежались неприятные мурашки. От его хищного взгляда все внутренности сжались до размеров изюма, и я тут же отвела глаза в сторону.

– Гуте нахт, офицер Мюллер, – бархатистым голосом пропела Ольга, когда мужчина уже развернулся в сторону лестницы.

Он остановился спиной к нам, оглянулся через плечо и произнес тихим хрипловатым голосом:

– Доброй ночи, Хельга.

Девушка воодушевленно просияла и смущенно прикрыла лицо ладонями с иссохшей от долгой работы кожей.

– Вы слыхали? Слыхали, як он произнес мое имя? – восторженно воскликнула Оля, с мечтательным взглядом накручивая кончик рыжеватой косы. – Хельга, – она в шутливой форме попыталась изобразить офицера, понизив голос на два тона.

– Господи, Лëль, ну, когда ти уже поймешь, що не нужна ти ему! – с ноткой раздражения сказала Таня, закатив глаза. Я собрала все остатки посуды с деревянного стола и подоспела к ней на помощь, вытирая чистые тарелки сухим полотенцем. – Та ти пойми, не будет он на остарбайтерше жениться, дурья твоя голова! К тому же, судя по его повадкам, он не из простых крестьян!

– Та ти що? – возмущенно пропела Оля, упирая кулаки в бока. – А я докажу тебе обратное! Вот увидишь…