– Кто там похоронен? – спросил я.

– Теперь это пустующий курган, – ответил Кетиль после некоторого молчания.

– Моя могила? – прищурился я.

Кетиль кивнул. Я направил коня с дороги, к холму.

– Бальдр, мы ведь только отъехали! – встрепенулся воин. – Нам нельзя останавливаться, иначе не добраться до жилья засветло!

– Дай ему минутку, пусть пожалеет себя, – раздался голос Йорунн у меня за спиной.

Я повернулся и поглядел на неё. Йорунн вздрогнула, затаила дыхание, отвела взгляд.

Казалось бы, если ты сейчас жив, то зачем оглядываться назад и встречаться лицом к лицу со своей могилой? Но я всё равно взбирался на мокрый холм. Рану на боку щипало, свербило.

Здесь было всё для меня кончено. Мрак. Смерть. Пустота. Страх. Я заглянул в черноту развороченной земли, на которой рябью дрожали лужи. Здесь был мой прах.

Я мог бы постоять тут дольше и порассуждать о неземном, но на открытом холме ветер был немилосердным и продувал напитанный влагой плащ насквозь. Я замёрз и отправился вниз.

Йорунн подъехала ближе. Я молчаливо поглядел на неё. Старая женщина. Слабая, промокшая. Она отдала свою молодость за то, чтобы у меня был шанс на искупление. Я должен попытаться спасти мир, чтобы её жертва не была напрасна.

– Как ты, Бальдр? – осторожно спросила она. – Тяжело?

– Низковато, – сказал я. – В другой раз выложите ладью из валунов на вершине. Помнится, у меня была ладья?

– Твои драккары стоят теперь в Тронхейме у конунга Хёрда, – сказал Кетиль. – Он забрал всё твоё имущество и раздал своим хирдманам.

– Ублюдок! – выругался я.

Добрый настрой мгновенно улетучился, я часто задышал, давясь злобой.

– Память возвращается к тебе? – приподняла брови Йорунн. – Ты ещё не вспомнил, где Эйсир, твой меч?

Я поглядел на брошь, блеснувшую в прорези плаща старухи, и помотал головой.

К вечеру мы прибыли в усадьбу Скоугар.

– Здравствуй, Кетиль. И вас приветствую, путники, – сказал хозяин, косматый здоровяк, встретивший нас на пороге долгого дома. – Кто это с тобой? О, Боги, Бальдр!

Здоровяк прикрыл рот рукой и лицо его побелело.

– Давно не виделись, – он робко улыбнулся, но глаза выдавали страх.

– Я знал тебя? – скривил лицо я.

– Я Ингольф, ты не помнишь, ярл? Э-Э… Я был одним из твоих землевладельцев… бондов, но теперь плачу налоги Хёрду, извини!

– Понимаю, – стиснул я зубы.

– А это кто с тобой? – покосился Ингольф на Йорунн, которая пряталась за моей спиной. И все люди, что вышли нас встречать, попятились. – Нет, ярл… – Лицо бонда осунулось, будто он увидел чудовище. – Тебе я дам ночлег, но колдунья пусть уходит!

Я повернулся к Йорунн и увидел в её глазах отчаяние.

– Почему вы прогоняете её?

– Она колдунья! – выкрикнул кто-то. – Она подруга Хель!

– Я колдунья, – кивнула Йорунн. – Они бояться.

Я взял спутницу за руку и вывел вперёд.

– Она останется! – рявкнул я. – Эта женщина вернула меня к жизни и пожертвовала за это молодостью! Нет?!

– Хорошо, – замялся Ингольф и попятился. – Проходите.

Лампы в доме горели тускло. Стол у бонда был бедным: то ли Ингольф жил голодно, то ли пожалел достать запасы из погреба. Я так устал, что просто не хотел это выяснять и не хотел разжигать в себе лишнюю злобу.

Я посадил Йорунн с собой, чтобы никто ей не угрожал. Она с большим аппетитом ела всё, что поставили перед нами на столе: а это был лишь скир и лепёшки. Йорунн жевала бойко, как молодая девушка, – и я завидовал её жизненной силе.

Я сунул в рот маленький кусочек смоченной в скире лепёшки. Но не потому что хотел есть, а чтобы завтра быть способным снова сесть в седло. Я очень устал и хотел выпить. Но хмеля на столе не было, и мне сделалось особенно тоскливо.

Кетиль быстро набил живот и поднялся от стола.

– Всю прошлую ночь проворочился, – буркнул он. – Если есть больше нечего, пойду спать.

Он завернулся в плащ, лёг ближе к огню и сразу же захрапел.

– Почему люди боятся тебя? – спросил я, поглядев на Йорунн.

– Я знакома с Хель.

– Когда ты рассказала про огонь, который мог бы осветить путь в Хельхейме, я понял это.

– Я познакомилась с Хель, когда была ребёнком.

– Расскажи.

– Я была на грани смерти, давно… я рассказывала тебе когда-то, но, что ж, расскажу ещё. В тот год погибло много скота от болезни, и всем грозила голодная зима. Меня, как лишний рот, отправили в лес искать погибель. Дикие звери мне не попались, быстрой смерти не случилось. Наступила ночь, и я очень замёрзла. Я оказалась на пороге Хельхейма, и Хель вышла мне навстречу. Однако, я ей почему-то не понравилась. Она поглядела на меня страшным, заполненным тьмой взглядом и ушла. А утром я проснулась. Живая. Я добрела до соседней усадьбы, где меня приютила одна одинокая старуха – Аслог. Все удивлялись тому, как я выжила, пройдя через лес, и я рассказала о том, что виделась с Хель. Люди хотели вновь выгнать меня, но Аслог настояла, чтобы меня оставили. Она была уважаемой в поселении знахаркой и научила меня собирать травы, готовить снадобья. Я много знаю о снадобьях, и люди, хоть и презирают меня, всё равно приходят. И ты тоже приходил, не ухмыляйся.

– Чего же я от тебя хотел?

– О, у тебя была беда, когда много выпьешь, ты не мог. Хотя и очень хотел. Мы решили твою проблему, испытали и закрепили. Ты остался доволен и подарил мне в награду усадьбу на Песчанном берегу.

– Каким я был щедрым! – изумился я.

– Ты пришёл ко мне именно таким. Светлым, лёгким, любящим женщин, красивых и не очень – всех. Ты был щедрым со всеми, кто был щедрым с тобой. А потом ты встретил Маргрет… – Йорунн подтянула к себе ноги и улеглась на скамью. – Она сделала тебя жадным. До того, что ты предал брата. Всё, я хочу спать.

Старуха замолчала. Я отодвинулся от неё и достал нож, висевший на поясе. Поглядев на сталь, отражавшую пляску отсветов лампы, я задрал рубашку на животе и осторожно сунул нож под перевязь раны.

“Хорошо, – подумал я. – Будет держаться”.

Я вернул нож в ножны, расправил шкуры и приготовился спать. Ингольф появился из-за занавеси и, подойдя ко мне, поставил на стол кувшин с хмельным мёдом.

– Уж извини, плохо кормлю, – тихо проговорил он. – Мы живём небогато. Но теперь, когда все спят, могу поделиться с тобой тем, что греет душу.

– А я уж думал, придётся уснуть трезвым. Налей, – я придвинул кружку.

– Недавно здесь была жена конунга, Маргрет, – произнёс Ингольф. – И все мы вновь вспомнили о той истории, о которой не велено теперь вспоминать.

Грудь скрутило спазмом от упоминания Маргрет. Я внимательно поглядел на Ингольфа.

– Она сидела там, где сидишь сейчас ты, и плакала. Всю ночь проревела. Мы испугались. Нет, не женских слёз, а того, что история эта, о которой не велено вспоминать, выплывет наружу.

– Говори яснее, ну!

– Эта история… о том, что она жила с тобой в Хедвиге. Никто об этом теперь не вспоминает, потому что Хёрд не рассказал об этом конунгу Харальду, отцу Маргрет. Мудрый Хёрд решил скрыть, что ты осквернил юную деву: сказал приболела – и потому свадьбу отложили. Ему пришлось. И Маргрет пришлось.

– Зачем ты мне это говоришь?! – выпрямился я.

– А затем, что, если бы ты оставил теперь Маргрет у себя, конунг Харальд пришёл бы с войной! И воевал бы против тебя! И Хёрда!

***

Когда мы добрались до Тронхейма, дорога совсем измучила меня. За прошедшие дни я почти не ел и плохо спал из-за гноящейся раны. Я много пил, чтобы меньше чувствовать.

Я совсем истощил себя из-за гнева на брата, но меня согревала мысль, что с каждым днём я становлюсь всё ближе к Маргрет. Однако, я вспоминал, что она теперь ночует в постели Хёрда, и злоба вновь охватывала меня. Я напряг мускулы на животе, чтобы лучше почувствовать сталь ножа, спрятанного под повязку.

Вместе с Йорунн и Кетилем мы сидели в передней части долгого дома Хёрда на устланных шкурами скамьях. Перед нами стояли блюда с мясом, сыром. Всё пахло восхитительно, но мне комок в горло не лез. Не только потому что я не чувствовал вкуса пищи, а ещё и потому что нервничал. Я ждал, когда Хёрд соизволит принять меня, сжимая в руках кружку мёда. Кетиль нахваливал напиток из закромов конунга, но по мне он был так же плох, как и мёд из Скоугара. Йорунн склонилась через стол и обняла моё лицо, заглянув в глаза.