— Я просто гуляла по городу и случайно оказалась здесь. Вот и решила зайти.

— Случайностей не бывает.

Я пожимаю плечами и отворачиваюсь, как бы оглядывая кухню. На самом деле выдерживать его взгляд, проникающий вглубь меня, становится очень тяжело.

— И часто ты гуляешь одна?

— Нет, — качаю я головой.

— А ты бесстрашная девушка. После вчерашнего происшествия опять выходишь в ночь. Ночь — это время хищников, а ты на хищницу совсем не похожа.

— Я хотела вас поблагодарить за вчерашнее. Если бы не вы, страшно подумать, что бы могло случиться.

— Ты уже благодарила. Тебе не нужно постоянно рассыпаться в благодарностях. А почему ты своему другу ничего не сказала?

— Другу? — удивлённо переспрашиваю я.

Странно, я привыкла называть Яра мужем, хотя мы и не зарегистрированы. Неужели это так заметно?

— Вы же близки с ним? Он явно не знает о случившемся. Почему?

Я снова пожимаю плечами:

— Просто не сказала.

Мне вдруг становится невыносимо находиться здесь. Слишком много чужой силы обрушивается на меня, и я чувствую себя Икаром, близко подлетевшим к солнцу. Роберт будто понимает это и немного отступает, смягчая взгляд. Время хищников… Главным хищником выглядит он сам.

— Показать тебе, как здесь всё устроено? — делает он круговой жест рукой и до меня доносится его волнующий смолистый запах. — А может быть хочешь перекусить?

— Нет, — улыбаюсь я — вы меня сегодня уже кормили не так давно.

— Это уже давно. Думаю, пора тебе снова подкрепиться. И перестань выкать, говори мне «ты».

— Попытаюсь. Но мне уже пора, так что…

— Ничего, — перебивает он, — поедим вместе, я голодный.

Он достаёт из винного шкафа бутылку и ловко откупоривает, берёт два сияющих бокала и наливает чуть меньше трети.

— Это «Сантигаини», мой любимый Верментино из Сардинии. Посмотри на этот яркий соломенный цвет, на этот блеск. Разве не начинает сердце подрагивать от одного вида?

— Да, подрагивает — не то слово, — соглашаюсь я, удивляясь своей откровенности.

— Возьми бокал и вдохни аромат.

Я послушно делаю, что он велит.

— Чувствуешь яркий цветочно-медовый запах с нотами морского ветра и пряных трав?

— Да, — удивлённо соглашаюсь я, поднеся бокал к носу.

— Теперь набери немного вина в рот. Живое, богатое и элегантное, правда? Очень свежее, покатай его во рту, почувствуй его гладкую текстуру, ощути фруктовую восторженность и головокружение, примерь на себя солёную страстную минеральность. Глотай. Разве это не секс?

— И кто из нас поэт? — пытаюсь я перевести всё в шутку, но чувствую, что начинаю дрожать.

Роб стоит на расстоянии вытянутой руки и рассматривает моё лицо, и от этого взгляда меня бросает в жар. А это разве не секс? Он так смотрит, что мне кажется, будто он уже трахает меня. У меня растёт стойкое чувство, что я играю с огнём и что мне пора убираться отсюда, но не делаю ни шагу, будто меня заколдовали.

— Ну как тебе? В год делают только две тысячи бутылок.

— Роскошно, — киваю я, сосредоточиваясь на вине, чтобы не смотреть на Роба. Мне делается немного не по себе от всего происходящего.

Он отходит от меня и включает газовую плиту. Я немного перевожу дух. Теперь, находясь на расстоянии я могу рассматривать его, не рискуя обжечься от близости.

Роб красиво, как в кулинарном шоу наливает на сковороду оливковое масло и отрезает два ломтя от неровной, перепачканной запёкшейся мукой, булки хлеба.

— Этот хлеб — настоящее произведение искусства, мы печём его сами. Сейчас убедишься.

Он бросает белые ноздреватые ломти на сковороду. Я не успеваю заметить, как в его руках появляется нож и крупный авокадо. Он моментально разрезает его и ловко извлекает косточку. Затем он переворачивает хлеб на сковороде и возвращается к авокадо, нарезая аккуратными ломтями и тут же разминая вилкой.

Рукава его чёрной, безукоризненно чистой рубашки закатаны до локтей, и я не могу оторвать глаз от его сильных, быстрых и очень красивых рук. Они просто совершенны. Он весь совершенен. Роб двигается уверенно и грациозно, не делая ни одного лишнего движения.

Из холодильника появляется половина, разрезанного вдоль лобстера и маленькое пластиковое ведёрко.

Роб выцарапывает мясо лобстера из панциря какой-то особой вилочкой и перекладывает в небольшую миску, куда тут же добавляет густой кремовый соус из ведёрка.

— Это трюфельный майонез. Мы делаем его с оливковым маслом, настоянном на белых трюфелях. Масло готовится со свежайшими трюфелями в Альбе*, в другом моём ресторане. Пьемонтские трюфели самые дорогие в мире, потому что лучше них ничего не может быть.

*(Альба — небольшой город в Пьемонте, в Италии, центр торговли белым трюфелем.)

Я наблюдаю, как на обжаренный хлеб укладывается грубое пюре из авокадо, а поверх него появляется горка из лобстера, смешанного со специальным трюфельным майонезом. Сверху падают маленькие цветочки, листочки и стебельки каких-то не опознанных мною трав.

— Пробуй, — приказывает Роб, ставя тарелку рядом со мной.

— Это так красиво, — восхищённо рассматриваю я сэндвичи, словно сошедшие со страниц кулинарной книги.

Они действительно выглядят потрясающе.

— Давай, — кивает Роб, — скажи, как они на вкус.

Я беру обеими руками большой бутерброд, который лучше было бы есть с помощью ножа и вилки, и, широко открыв рот, кусаю.

Это неимоверно вкусно. Сказать я ничего не могу, поскольку мой рот полон, а только машу головой, в знак полного восторга. Авокадо пытается убежать и расползается в стороны, лобстер с майонезом размазываются по щекам, а Роб, кажется, впервые улыбается и откровенно любуется моей неаккуратностью. Возможно, он всё спланировал и нарочно не дал мне нож и вилку, чтобы увидеть это.

Он протягивает руку и пальцем собирает с моей щеки и губ остатки лобстера. Затем он подносит руку к своему рту и облизывает палец. В груди становится горячо, а сердце медленно набирает обороты.

— Извини, — говорит он, подавая несколько салфеток, — забыл предложить.

Я вытираю губы и щёки, делаю глоток вина и возвращаюсь к еде. Роб тоже откусывает от своего сэндвича и, измазавшись так же, как и я, трёт салфеткой лицо.

— Фантастически вкусно. Большое спасибо за угощение, но мне уже пора двигать, — наконец говорю я, — а то уже скоро вставать, на работу собираться.

— Про поэзию не поговорили.

— Потом когда-нибудь. Буду рада видеть вас, ой, то есть тебя… буду рада видеть тебя в нашем клубе.

Я улыбаюсь, но он абсолютно серьёзен. Роб подходит ко мне так близко, что между нами, даже руку просунуть не получилось бы. Меня обволакивает его запах, я чувствую жар его тела и ощущаю себя бабочкой, приколотой булавкой энтомолога. Его глаза, как расплавленная карамель. Он вглядывается в меня и несомненно видит насквозь.

— Мне действительно пора, — шепчу я, но не пытаюсь отступить назад.

— От тебя пахнет сексом, — негромко, чуть хрипло отвечает он.

Я сжимаюсь от страха и от того, что вместе с этим страхом ощущаю внутри себя разгорающееся пламя. Я мотаю головой, пытаясь сбросить наваждение. Роб немного задирает свитер у меня на животе, а второй рукой, проскальзывает под резинку спортивных брюк.

Его рука скользит дальше, находит трусики и забирается в них. От его прикосновения я чувствую ожог и электрический удар. Он не пытается проникнуть внутрь меня, а ласкает мою нежную кожу снаружи. Я цепенею, как кролик, который прямо сейчас будет проглочен удавом, а он всё гладит и гладит меня своими раскалёнными пальцами.

Наконец, он вытаскивает руку, подносит к лицу и делает глубокий вдох, не отводя от меня глаз, напоминающих расплавленный сахар.

— Ты занималась любовью со своим другом? — едва слышно спрашивает он.

Я отрицательно машу головой. Он поднимает одну бровь.

— Мастурбировала, — шепчу я пересохшими от страха губами.

— Я спрошу тебя ещё раз, Алиса. Ты хочешь поехать ко мне?