– Согласна, – кивнула Паорэ.

– Ну, вот и отлично. Тогда маскируемся и отдыхаем…

Место, где мы устроились, чем-то особенным не отличалось. Увидеть, что под одной из ёлок кто-то лежит, можно было только если подойти к ней вплотную. Ну, или, к примеру, птица какая-нибудь или белка начнут вдруг от этой ёлки шарахаться. Однако местные птицы и белки к непрошеным гостям приспособились достаточно быстро: если те лежат тихо и никого не трогают, то пусть себе и дальше лежат, главное, чтобы наверх не лезли, а остальное, как водится, дело привычки.

Вообще говоря, по поводу вражеских патрулей я немного схитрил и беспокоился о них постольку-постольку. Даже если появятся – отобьёмся. И скрытность, скорее всего, не нарушим. Вряд ли пропавших патрульных хватятся раньше, чем через пару часов. Успеем и до объекта дойти, и выяснить там всё что нужно.

Первые десять минут растянувшегося привала прошли в полном молчании.

Затем, почувствовав наконец, что спутница более-менее отошла от скорого марша, я сдвинул наверх лицевой щиток и шумно вдохнул:

– Уф! Хорошо. И воздух тут такой… вкусный.

Пао покосилась на меня, но ничего не сказала.

– А знаешь, – закинул я пробный шар. – Ты всё-таки изменилась.

– Я? Изменилась? – изогнула она левую бровь. – Ну и в какую же сторону?

– Сильнее стала. Крепче. Упорнее.

Спутница насмешливо фыркнула:

– На мужика что ли стала похожа?

– Да нет конечно, – вернул я смешок. – Просто раньше я видел тебя… эээ… женщиной, в которую просто нельзя не влюбиться, а сейчас, извини, вижу перед собой ту, влюбиться в которую может оказаться самым опасным и самым сложным из всех испытаний, какие только можно придумать.

Пао поняла эту фразу по-своему:

– Жалеешь о том, что было?

Я покачал головой:

– Нет. Не жалею. И даже, наоборот, счастлив, что всё было так, как было. Просто мне несколько странно, что ты изменилась именно в эту сторону. Мне почему-то думалось, что быть всё время одной – это не для тебя.

– Быть подругой барона и быть баронессой совсем не одно и то же, – грустно вздохнула Паорэ. – Другие печали, другие радости, другие заботы. Сегодня мне легче оставаться одной, чем с кем-то. И потом, у меня есть дочь. А что до мужчин… – она неожиданно осеклась и, уставившись на меня пристальным взглядом, негромко проговорила. – Если бы мне сегодня встретился тот, кто хотя бы немного походил на тебя, я не раздумывала бы ни секунды…

К окрестностям лагеря южных мы вышли спустя два часа. Последние тины шли осторожно, практически крадучись. На вражеские патрули, к счастью, не натолкнулись. Видели только команду лесорубов-заготовителей. Человек двадцать, плюс четыре телеги. Нас они не заметили.

Судя по всему, дневных нападений местные командиры не опасались. Наши бойцы, видимо, уже приучили их, что нападают лишь ночью. А зря. Тактику время от времени надо менять.

Я, впрочем, нападать на лагерь не собирался. По крайней мере, сегодня и в одиночку. Сегодня наша задача состояла в другом.

– Как бы к нему подобраться поближе? – спросил я сам у себя, глядя из-за деревьев на окружающий объект частокол.

Спросил вслух, и Пао это конечно услышала.

– А зачем нам к нему подбираться?

– Издали я ничего не увижу и не узнаю.

– Возьмём языка и узнаем, – пожала плечами миледи.

Я посмотрел на неё испытующе. Что ж, мыслила она вполне позитивно. Но торопиться с захватом пленного мне пока не хотелось. Брать и колоть его – дело хорошее, но слишком уж хлопотное. Языка лучше оставлять напоследок, чтобы другие раньше времени из-за его пропажи не всполошились.

– Нет. Язык пока подождёт. Сначала попробуем что-то попроще и понадёжнее…

Лагерь мы обошли дважды. Держались от частокола подальше и двигались под прикрытием леса. Обнаружить нас не обнаружили, однако и мы тоже не сумели найти ни одного нормального подхода к забору.

Голое поле, точнее, вырубка, на которой любой человек, хоть пешком, хоть ползком, буквально как на ладони. Подобраться вплотную можно лишь ночью, да и то если повезёт. Ведь ночью наверняка и внешнее оцепление выставят, и фонари на стенах зажгут, и лошадей поставят поближе к ограде, а они тут на Флоре почти как собаки – чужого учуют за сотню шагов, не меньше…

Когда мы отошли от опушки, окончательно убедившись, что ловить нечего, я решительно рубанул воздух рукой и коротко сообщил:

– Сделаем так!

После чего вынул из бокового кармана разгрузки небольшую коробочку и, установив на пенёк, открыл.

– Что это? – спросила Паорэ, с интересом разглядывая содержимое – четыре «бочонка с крылышками» и тёмную металлическую пластину с клавишами и экраном.

– Беспилотные летательные аппараты, – пояснил я, приводя комплекс в рабочее состояние. – Будут за нас разведку вести. Дальность и высота небольшие, но всё, что нужно, увидим.

Первый дрон отправился в небо через минуту. Его полётом я управлял с помощью сенсоров. Джойстиком, конечно, было бы гораздо удобнее, но эта модель из-за малых размеров джойстиков не предусматривала. Зато экран наблюдения легко разворачивался в голографическую картинку с объёмным видео.

– Здорово! – восхитилась Паорэ, глядя на лес и поле с высоты птичьего полёта.

Высоту я, кстати, избрал максимальную – четыреста тян. Дотуда имеющиеся у врагов АЭПы точно не доставали, а сбить дрон из скрут-пушки местные могли только случайно. Потому что сперва его требовалось просто увидеть, а увидев, понять, что это вовсе не птица, а самый настоящий БПЛА. Услышать же противник не мог его по определению. Двигатель работал настолько тихо, что на расстояниях больше десяти тян его звук сливался с общим шумовым фоном ветра, леса, гомона птиц, журчащей воды…

– Ага… палатки-казармы… оружейная… шатёр командира… штаб… полевой лазарет… походная кухня… тюрьма… отхожие места… помывочные… – комментировала увиденное баронесса. – Ну, и где, как ты думаешь, могут держать твою Ан?

– Ну, уж точно, что не в помывочных и не на кухне, – отозвался я, аккуратно работая сенсорами. – Наиболее вероятные места – тюрьма, лазарет, штаб, командный шатёр. И если её посчитали особенно ценной, последний объект – самое вероятное.

– Я больше склоняюсь к тюрьме, – не согласилась Паорэ. – Или лазарет, но тогда возле него должна быть охрана.

– Сейчас спустимся ниже и поглядим… А, чёрт!

Картинка исчезла. Сигнал с дрона пропал.

– Что это? Что случилось? – дёрнулась спутница.

– Попал в зону АЭП, по всей видимости.

Досадливо сплюнув, я принялся готовить следующего разведчика. По поводу того, что ценное оборудование может попасть к врагам, особо не волновался. На подобных БПЛА при потере электропитания и явных признаках подавления средствами РЭБ сразу же запускался режим самоликвидации. В результате от дрона оставалась лишь горсточка пыли, которую рассеивал ветер.

Второй аппарат повторил судьбу первого, однако продержался чуть дольше, потому что на цель – лагерный лазарет – он заходил не резко, а по спирали, с пологим снижением. То, что возле сарая-узилища находятся люди, мы рассмотреть успели, а вот определить, охранники это или просто «праздношатающиеся», увы, не смогли. Единственное, что оказалось полезным – это то, что структуру лагеря южных и расположение палаток-шатров-постов мы всё-таки выяснили…

– Будешь ещё запускать? – кивнула Паорэ на оставшиеся «бочонки».

– Нет, – я покачал головой и выключил пульт. – В шаттле их три комплекта. Один мы располовинили, терять его целиком бессмысленно. С дронов мы больше ничего не узнаем.

– Значит, берём языка? – обрадованно вскинулась баронесса.

Я сунул контейнер в разгрузку и внимательно посмотрел на спутницу.

Сомнения на свой счёт Пао поняла правильно.

– Не беспокойся. Я это уже делала, – буркнула она с явной обидой в голосе.

– Тогда берём, – ответил я без всякого ёрничества…