— Но люди и так знают о вампирах!

— Просто некто с такими же рассуждениями, как у тебя, не смог скрыть наши тайны. Таких вампиров не оставляют в живых, если им не удастся все исправить. А разглашенную информацию превращают в легенды, — терпеливо пояснил он.

— А если сделать так, чтоб человек просто не помнил ничего?

— Ударить его по голове? — Он надсмехался над моим невежеством. — Хотя ты скорее не об этом. Поясню. Любое внушение временно и рано или поздно потеряет свою силу. Так сказать, все имеет свой срок, лишь смерть бессрочна. — Граф говорил не спеша, упиваясь своим превосходством. — Даже красота той девушки, лишь твой самообман. Ты видел перед уходом графиню, разве она была столь же прекрасна? — Убедившись, что я внимательно слушаю, хоть и готов кричать во весь голос от негодования, продолжил: — Первые впечатления самые сильные. Привыкая, ты не станешь обращать внимания на зрение, слух, новое восприятие мира, ты будешь принимать их как данность.

— Что-то не сходится.

— В доме я сдерживал твои чувства, держа их под своим контролем и оставляя лишь малую их часть. Но сейчас постепенно я возвращаю таланты, дарованные тебе. Впереди еще длинная жизнь, за которую ты научишься делать все, что пожелаешь, и осуществишь то, о чем мог лишь мечтать. Ты станешь воспринимать все в мире как должное. Согласись, то, что восхищало тебя в детстве не вызывает уже тех чувств, так будет и сейчас. — Неожиданно его голос обрел небывалую силу и мощь. — Иди, она твоя первая жертва.

От графа веяло холодом, как от каменной статуи. Его безразличие к живому пугало меня.

— Нет. Так нельзя, я не смогу каждый день убивать.

Граф усмехнулся, губы неприятно искривились, глаза вдруг блеснули в свете звезд:

— Когда научишься самоконтролю, есть каждый день станет не обязательно, а сейчас ты, как оголодавший детеныш, не сможешь удержаться, как только я сниму ограничение. Потом, ты станешь питаться раз в два, а иногда и в три дня. Но это будет позже. — Голос его стал очень спокоен, голова слегка склонилась на бок, глаза прищурились, словно он к чему-то готовился.

— Я не понимаю тебя и не стану причинять ей боль!

Через несколько секунд я понял, про снятие какого ограничения шла речь. Как будто нити, которые натягивали, удерживая мои новообретенные способности, отпустили. Как я мог не замечать подобного?

Вначале налетел голод, готовый сожрать меня заживо изнутри. И я почувствовал пьянящий запах крови и желание получить, разорвать плоть и тонуть в этой теплой крови. Почти сразу невидимые сдерживающие нити слегка натянулись, не давая потерять самообладание.

Я пытался думать.

Я барахтался в траве, желая уцепиться за что-нибудь, вырывал ее с корнем и скреб ногтями землю.

— Ты не сможешь сопротивляться долго. — Он равнодушно констатировал известный факт.

Не в силах больше совладать с самим собой, я закричал. Граф не успел закрыть мне рот, не ожидая подобного:

— Беги, беги! Мы звери, убегай ты в опасности! — крича это, я, спотыкаясь и падая, бежал в сторону той деревни.

Девушка повернулась, оглядываясь в поисках голоса и не найдя его, бросилась со всех ног, не разбирая дороги, отбросив в сторону завядший букет цветов. Ее длинные косы метались слева направо, красивая фигура в платье с каждым моим шагом все приближалась.

Я запрыгнул на нее со спины, повалив на землю. Девушка пронзительно закричала, исчезнув в траве. Ей каким-то непонятным образом удалось перевернуться, и большие испуганные глаза полные слез смотрели на меня, ее руки уперлись мне в грудь, отталкивая.

Я напугался, вновь узрев эту неземную красоту, и содрогался всем телом, борясь с собой.

— Не трогайте меня, — взмолилась она. Ее шепот резал слух.

Ее лицо исказила гримаса ужаса. Кого она видела перед собой? Я не сомневался, что перед ней чудовище.

Я отчетливо ощущал кровь, бегущую под кожей, и понимал, что безумно голоден.

Ее дыхание обжигало, множество вен и капилляров светились, точно указывая их месторасположение.

Замер, боясь даже пошевелиться.

— Чего ты ждешь? Ей все равно сейчас не жить, — промчалась в голове не моя мысль.

Я взревел, как раненый зверь, вскочил на ноги и, вырвав из земли с корнями небольшое деревце, растущее рядом, отшвырнул его и бросился в лес.

Ненавидя и боясь себя не знал, что делать. Стоят ли сотни отнятых жизней, чтобы продлить свою? Я сильно сомневался в этом, воспитание вопило, что это путь в некуда, в самый центр бездны.

Гнев графа чуть не сжег меня. Я мчался быстрее ветра, ветви больно хлестали меня по лицу, оставляя жгучие красные полосы. Я бежал скорее от самого себя, чем от гнева графа, стараясь спастись от того существа, каким стал.

Наконец я остановился. От такого бега, будучи человеком, давно б задохнулся, но сейчас я дышал более-менее ровно.

Огляделся, совершенно потерял ориентацию на местности. Откуда я прибежал? Как выйти из леса?

Думать о том, что стало с той несчастной, не хотелось, да я и так знал.

Все внутри конвульсивно сжималось от голода, возникали резкие непродолжительные приступы боли.

Сев под высоченную ель, нижние ветви которой не доставали до земли всего метр, а верхушка терялась в непроглядной тьме, заплакал. Красноватые слезы потекли по щекам, оставляя ели заметные борозды. Наконец, успокоившись, притянул колени к груди, положил на них голову, и замер. Было так приятно сидеть на мягком мху, чувствовать его бархат, это отвлекало. Ни одна ткань не дарила таких приятных ощущений. Я водил руками по пушистому верху темно-зеленого мха.

Мне удалось поймать мышь, так кстати высунувшуюся из норки. Ее кровь оказалась кисловато-горькой на вкус. Меня чуть не стошнило. Сделав два маленьких глотка, я выкинул в сторону обмякшее, пушистое тельце.

Густая темнота между деревьев неприятно двигалась, словно живое существо. Ветер раскачивал деревья, и они, поскрипывая, шевелились. Огромная еловая ветка, потревоженная ветром, задела меня своими острыми иголочками, слегка уколов. Потом еще раз и еще раз, уже сильнее.

Я оглянулся. Граф стоял за мной, одной рукой продолжая раскачивать ветку. Как давно он подошел? И каким образом ему удалось это сделать настолько неслышно? Его окаменевшее лицо не выражало ничего и только глаза сверкали бешенством, как у кошки, готовящейся к нападению.

— Как ты посмел, мальчишка? — Заметил взмах его руки, но не успел среагировать, а когда опомнился, уже лежал на земле. Щеки ныли от пощечины и длинных покрасневших отметин. — Хочешь быть падальщиком? — Он отшвырнул носком ботинка труп мыши. — Если не сможешь жить как положено, клянусь, я сам убью тебя.

— Убей сейчас, — прошипел я.

— Так ты хочешь смерти? Встал!! — Я поднялся на ноги, но граф не торопился подходить. — Я убил ту девчонку. Она так плакала, ползала на коленях и валялась у меня в ногах. — Он усмехнулся, довольный выражением моего лица.

— Я ненавижу тебя, — с этими словами кинулся на него.

Мой соперник легко увернулся, схватив, ударил в живот и отшвырнул в дерево. От удара голова готова была расколоться, я открывал рот пытаясь глотнуть хоть немного воздуха. Меня дернули вверх, грубо протащив по шершавому стволу дерева.

— Знаешь, что ты натворил, отказавшись от первой охоты? Теперь ты никогда не обретешь полную силу! Останешься слабым собирателем падали, в лучшем случае полудохлых людей.

Он разжал пальцы, и я вновь упал на землю.

— Как же я мог так просчитаться?

— Так убей меня, — злость в моих глазах готова была прожечь насквозь.

— Ты настолько хочешь умереть? А знаешь, я передумал, ты будешь жить. Станешь моим рабом, моим подопытным, с которым я стану делать все, что пожелаю. Полная и безграничная власть. — Его руки взметнулись вверх. — Прикажу ползти — ты поползешь, прикажу убить — убьешь, прикажу поцеловать…