— Как ангел-хранитель?

— Как ангел-хранитель. ТВОЙ ангел-хранитель.

Софа сглотнула и обняла меня, целовала щёки и губы.

— Что тебе будет за то, что ты хранишь меня?

— Меня не убьют. Гавриил не даст.

— Ты говорил, что тебя запрут в карцере. И это всё?

— Наверное, будут держать на воде и хлебе, и будут читать нотации о том, что демоны заслуживают смерти.

— Я их всех натяну, если твой животик усохнет хоть на килограмм. Как можно такого пончика на воде и хлебе держать?

Я слегка покраснел.

— Ангелам положено быть статными и благородными.

— Тогда откуда взялись образы милых пухленьких ангелочков?

— Если честно, я не знаю. Возможно, когда-то там к человеку явился ребёнок ангелов, и он решил, что все мы — маленькие, милые и пухленькие.

— И очевидно очень добрые, и ни разу не убивающие братьев вышестоящих из зависти.

— Знаешь, большинство ангелов правда очень добрые, просто… просто немного… ну… мф, ладно, среди ангелов тоже есть мудачьё, я признаю, ты рада?

— Мне достаточно моего доброго пухленького ангела-хранителя, — улыбнулась Софа, поглаживая мне объёмный живот. — Знаешь, почему толстенькие — добрые, а тощие злые?

— По-моему это слишком обобщённо, но допустим не знаю, — усмехнулся я.

— Потому что злоба душит, а от радости распирает, — со знанием дела констатировала Софочка, жамкая моё брюшко.

— Гениально.

— Ну а то. Софочка фигни не скажет.

— Это точно. Та-дам! — я согнул её ногу в колене. — Больно?

— Не-а. Мой самый лучший врач на свете, иди ко мне! — Софа повалила меня на спину и, склонившись надо мной, сильно поцеловала. — Ты чего так засмущался?

— Меня никогда врачом не называли. Только целителем. Гавриил уверен, что слово «врач» примитивное, его простительно людям говорить, но не мне.

— Ты извини, но по-моему твой старший брат — душнила.

— Не говори так. Он просто серьёзный и ответственный. Он ведь не всегда был таким. Когда мы были детьми, Гавриил всегда был улыбчивым и постоянно тащил меня играться.

— А ты?

— А я ел.

Она засмеялась.

— Так ты с детства плюшечка?

— Я был младшеньким, меня любили тискать, — засмущался я. — Там ещё и Гавриил со мной часто оставался, и много сладенького давал.

— Я думала, детям его много нельзя.

— Но он-то этого не знал. В общем, плюшечка я лет с четырёх. Или даже с трёх, не помню.

— И тебя с детства за животик упрекали? — с сочувствием сказала Софочка, гладя мне живот.

— Мгм. Со школы. В старших классах был просто пипец. Я был самым пухлым стеснительным пареньком. С пузом и веснушками.

— Веснушками?! — умилительно пискнула Софа. — Ути мамочки, какая прелесть!

— Да конечно.

— Ну почему мы не учились вместе?

— Если бы мы учились вместе, то я бы пялился на тебя днями и ночами, а потом огребал за это.

— А я бы защищала тебя от упырей, которые бы тебя гнобили. Так, теперь полежи, я ещё раз тебе ожог обработаю.

Я кивнул и остался лежать. Софа аккуратно помазала низ внушительного живота, а потом поцеловала повыше и прошлась ладошкой по области пищеварительных органов. Она улеглась рядом и обняла меня, а я обнял её. В такие моменты я чувствовал себя так необычно. Я как-то расслаблялся, чувствовал себя в безопасности, я был уверен в своих чувствах. В самой Софе. Я доверял ей, мне было так приятно и комфортно, когда её руки касались меня, будь то лицо или живот. Так спокойно я себя не чувствовал даже с Гавриилом. Всё-таки я стеснялся своего веса перед братом, стеснялся есть при нём столько, сколько бы мне хватало, чтобы наесться. А я никогда не наедался одной порцией. Я дожидался его ухода, и потом хозяйничал на кухне, делая себе бутерброды, перекусывая булочками или пончиками, или просто сметая кастрюлю супа или всё жаркое. Я улыбнулся и поцеловал Софию в мягкую щёчку. Та улыбнулась в ответ и прильнула ко мне. На небесах мне определённо влетит. Но как же приятно осознавать, что есть существо, которому ты доверяешь, которого можно не стесняться, и которое не станет осуждать за лишний вес. Софа права, эта тема очень деликатная. И если только с ней я могу её обсуждать, то это ли не показатель того, как я ей доверяю? Я никогда раньше и подумать не мог о том, чтобы разговаривать с кем-то о своей внешности, и не чувствовать стыда или вины и ненависти к себе. Уж тем более я не представлял, что кто-то будет называть меня «кругленьким» или «толстячком», а мне будет не обидно, а наоборот, как-то приятно. Мне нравилось быть её толстеньким мальчиком, нравилось чувствовать её ладошки на своём теле, нравилось, когда она меня кормит и ласкает.

— Если вдруг я похудею, ты меня бросишь? — спросил я зачем-то.

— С чего бы? Всегда можно незаметно откормить тебя обратно, — улыбнулась Софа.

— Люблю тебя, пышечка.

— И я тебя, пирожок.

Не помню, чтобы когда-нибудь чувствовал подобное. Я верил ей. Безгранично верил. Демону, с которым мне на роду написано быть врагами. Я осознал, что никогда не смогу навредить ей, даже если меня заставят. Я люблю её так нежно, так искренно, мне было невыносимо даже от мимолётных мыслей о том, что с нами может случиться. Я не храбрец, не воин, но я не позволю навредить ей. Будь то Уриил, брат, или сам архангел Михаил.

====== О детских страхах и пирожках ======

Прошло несколько недель. Мой ожог зажил, а Софочка уже могла бегать и не взвизгивать от боли в ноге. Она, кстати, осталась работать в полиции, и в мужском облике каждый день заходила ко мне в пекарню. Там уже перешёптывались о том, что я приглянулся стражу порядка, раз он каждый раз просил меня позвать. Правда, как-то раз его увидел директор, который не мог не заметить схожих черт лица с уволенной Софит.

— Да, мы с ней близняшки, — улыбчиво ответил Бафомет на слова мужчины о том, кого он ему напоминает. — В детстве даже стриглись одинаково, чтобы было сложнее различить.

— Хех, удивительно, вы прямо как она, даже рост тот же, — усмехнулся шеф. — Но видимо, я должен благодарить богов за то, что София не работает в полиции.

— Бог один, и он тут ни причём. Раф, что там с пончиками? — Бафомет опёрся подбородком на ладонь и уставился на меня с выражением лица «афф, какой сладкий».

— А, да, сейчас. — закивал я и пошёл за пончиками.

Сегодня же у меня был выходной. С утра пораньше я накормил девочек оладушками, яичницей с беконом и тостами с бананом и шоколадом, проводил Дженну до двери, а потом вдруг ощутил, как мой живот лапают пухленькие, но сильные руки.

— Софа, я даже не… — я обернулся и осёкся. — А.

— Ага, — кивнула Софа, будучи мужчиной. – Ой, тебе неприятно?

— Мне… — я закрыл дверь. — Можешь ещё немножко?

Бафомет аккуратно погладил и легонечко помял мне брюшко. Я же стоял и рассматривал его.

— Можешь отвернуться? — попросил я.

— Ладно, — он отвернулся.

Я упёрся ему в спину и обнял его живот. Демон резко вздрогнул и попробовал вырваться, но я его удержал.

— Ты чё?!

— А что не так?

— П-пусти! Раф, я серьёзно!

— Ты говорила, что я тоже могу тебя жамкать.

— ГовориЛА, а не говориЛ! В женском виде трогай сколько влезет, а сейчас сию секунду отпусти!

— Тебе больно? Тебе не нравится?

— Убери руки! — он вырвался и отпихнул меня.

Бафомет стоял взъерошенный, часто дышал, и пялился на меня. Я же почувствовал обиду, потирая бок, в который он меня толкнул. Ему так противно? Я такой мерзкий?

— Извини пожалуйста, — тихо сказал я, опустив взгляд.

— Нет, я… ты извини… я ударил?

— Мне не больно.

Демон сдул с глаз взлохмаченные патлы и одёрнул на животе жилет.

— Я… понимаешь, я… я не могу…

— Я больше не буду тебя трогать.

— Нет-нет, ты не понял, это не из-за тебя. Я только… — он опустил глаза. — Это как рефлекс.

— Какой?

Он сжался в комочек и сполз на пол по стене, смотря перед собой пустым взглядом.

— Софа? Ты побледнел, ты в порядке? Что такое?