Всё-таки социально-организационная работа с людьми — это не моё: могу, но не люблю, да и результат выходит… средний.
Но куда деваться? Как раз тот случай, когда если не я, то никто.
* * *
Мужчина вышел из больницы и подставил лицо под падающий сверху снег. Снежинки беспечно опускались на растрёпанные волосы, поросшее короткой щетиной щёки и ресницы потухших глаз, в уголках которых давно поселились морщинки застарелой горечи. Завершившие свой последний полёт фигурные кусочки невесомого льда таяли на его лице, обращаясь каплями влаги, которые смешивались со слезами и стекали вниз на воротник побитого молью и временем старого пальто.
Только что в дешёвой столичной больнице умер его сын, маленький Трой…
В душе, в общем-то, достаточно молодого, только недавно отметившего тридцатилетие человека царили боль и апатия.
Красавица-жена пропала два года назад — хорошо одетые и пребывающие явно навеселе молодые люди схватили эффектную синеглазую блондинку прямо посереди улицы и, затолкав в карету, скрылись в неизвестном направлении. Полиция не стремилась расследовать проказы детишек кого-то высокопоставленного, а поиски, начатые прибывшим со службы военным, застопорились, едва стартовав. Никто ничего не видел, никто ничего не знает. Даже те, кто поначалу выступал свидетелем у полицейских.
Сперва он ещё робко надеялся, что его драгоценная Илена вернётся, но с каждым днём надежда всё сильнее перерастала в бессильную злобу, а та — в горькую безнадёгу. Только маленький лучик света, оставшийся ему от любимой — их общий сын, пошедший в маму светловолосый и синеглазый малыш Трой — не давал опуститься на дно. Попавший под сокращение лейтенант брался за любую работу, лишь бы обеспечить мальчику счастливое детство и старался выкроить любую минутку, чтобы побыть вместе с сыном, став лучшим отцом для ребёнка потерянной любимой.
Но сегодня ушёл и он… Поторапливаемый хозяином, экипаж одного из приближённых столичного казначея своим краем зацепил играющего рядом с проезжей частью мальчика, притерев его к стене. Мешочек с монетами на лечение, который «милостивый» любитель быстрой езды передал через высокомерного слугу, разве что только не брошенный под ноги ошеломлённого отца — не помог парнишке выжить. Обнаружившаяся там пара золотых монет и россыпь серебра — да у того проклятого толстосума один перстень стоит раз в тридцать больше! — перекочевали в руки врачей ещё в самом начале. А после несчастному родителю всеми правдами и неправдами пришлось добывать средства на продолжение лечения.
Накопления, предметы мебели и прочее сколь-нибудь ценное имущество — всё это быстро закончилось. Троя пришлось перевести в менее требовательное к оплате заведение, где без дорогостоящих лекарств и должного ухода его состояние стало медленно, но верно ухудшаться. И финал, в который так не хотелось верить, не заставил себя ждать.
Теперь у бывшего лейтенанта имперской армии остались только хорошие армейские сапоги, дешёвое пальто, костюм и старый, но ещё способный стрелять револьвер… с последним патроном. Нащупав в кармане рукоять, мужчина криво усмехнулся.
— Ну, что ж, — негромко выдохнул он, вытаскивая оружие и приставляя к виску, — раз все мои там, то и тянуть нечего.
— Бессмысленно и бесполезно, — донёсся до него равнодушный голос.
Повернув голову, он увидел говорившего. Высокий тип с отчетливой офицерской выправкой холодно смотрел на него своими тусклыми глазами.
— Да что вы знаете… — вырвалось у него, на что собеседник только усмехнулся.
Так же холодно, как и смотрел.
— Я знаю, что если хорошие люди станут уходить из жизни, забрав с собой хотя бы одного подонка, то мир станет намного чище.
Идзумо — бывший офицер военный разведки, посмевший выжить там, где это не предусматривалось, бывший «преступник, предатель и дезертир», бывший глава революционной группы из таких же, как он, мстителей и бывший постоялец камеры смертников — безучастно смотрел на будущего подчинённого. Он не знал, кто вытащил его задницу из тюрьмы и какие цели преследуют хозяева непонятного куратора, снабжающего его команду деньгами и информацией. Ему это безразлично. Главное, что он вновь получил возможность выполнять то единственное, что заставляло тлеть угольки в его выгоревшем сердце: нести кару тем, кто считает себя выше любых законов, тем, кто из прихоти или жажды наживы ломает чужие жизни.
Кару паразитам, возомнившим себя богами.
И он видел, как такие же огоньки разгораются в зрачках второго мужчины, чья рука продолжала твёрдо сжимать револьвер. Под холодной золой опустошённой души разгорались угли, которые вскоре вспыхнут тёмным огнём возмездия.
* * *
Молодой сотрудник юридической конторы, а по совместительству глава бесплатной юридической консультации для неимущих (если такое громкое название подходит для арендуемой им маленькой комнатки в дешёвом доходном доме), мрачно смотрел в потолок камеры. И зачем он сунулся в политическую деятельность? Все эти выступления, красивые и правильные слова — да, конечно, горячили кровь и дарили чувство сопричастности к великому. Видеть восхищение от бывших соучеников, с которыми они состояли в политическом кружке, а также наблюдать восторг и разгорающийся огонёк веры в глазах горожан, приходивших послушать его речи — тоже приятно, чего греха таить. Особенно если восхищённо смотрит красивая девушка, что нравилась ему ещё с первых курсов. Но…
Но не теперь, когда самоназначенный народный трибун схвачен полицией и лежит на нарах, стараясь не обращать внимания на холод, сырость, неприятный запах множества немытых тел и шмыгающих по помещению крыс, а также не тревожить подживающие ушибы резкими движениями. Хорошо хоть, что остальные сидельцы, узнав, кто он такой и чем занимается, отнеслись к новому постояльцу с неожиданной теплотой и пониманием.
Но боль от начавших сходить синяков была несравнима с режущим сердце стыдом на свою трусость и слабость. Ведь он всех обманул: никакой он не герой и не борец с режимом! Уже нет… Не выдержав побоев и психического давления, Мач сломался. Почти неделю он ходит на допросы не для того, чтобы героически молчать или отважно насмехаться над имперскими держимордами, а дабы эти самые охранители прогнившего режима смогли вытянуть из него что-то новое или по десятому кругу переспросить старое. Как оказалось, дома, в безопасной конторе или в среде единомышленников быть бескомпромиссным борцом гораздо легче, чем наедине с безжалостным следователем и его садистом-подручным.
Мач вздохнул. Теперь и с работы погонят… так же, как ретрограды-родители вышвырнули из дома самого прогрессивного из своих детей — жить и зарабатывать своим умом. Будет сложно. Кому нужен вчерашний студент, да ещё и с меткой неблагонадёжности? Даже если его выпустят, как обещает следователь, придётся искать новое место. Те, кто приходит на бесплатные консультации, конечно, иногда оставляют продукты или немного монет, но это едва ли перекрывает затраты на аренду комнатки-приёмной… из которой сомнительного постояльца тоже, вероятно, выселят.
Конечно, имелся ещё один источник поступления финансов в виде пожертвований от участников движения и сочувствующих, но что с предавшим идеалы кумиром сделают бывшие товарищи, он не желал даже думать.
И какие тёмные духи вообще нашептали ему, что, спровоцировав толпу забросать тот патруль гнилыми овощами, он останется безнаказанным? Где были его мозги?
Наверное, в том месте, которым он думал, собираясь покрасоваться перед девушкой.
Привычный гул голосов и возню сокамерников разбавил звон ключей и шум механизмов замка. В камеру всунулась противная морда стражника. За ним маячило ещё двое.
— Мач, на выход.
— Но ведь меня утром допрашивали… — начал было заключённый, поднимаясь со своего места.
— Быстро, мля! — раздражённо рыкнул тюремщик, для острастки ударив тяжёлой дубинкой из каменного дерева по обитой металлом двери.
Чуть вздрогнув и подавив желание втянуть голову в плечи, Мач поспешил к проходу. Миновав несколько сумрачных коридоров и поворотов, а затем поднявшись на другой этаж, они прибыли к допросной комнате. Там перед дверями стоял незнакомый лысый бугай в сером костюме, не слишком похожий на очередного надзирателя или помощника следователя: те в таких дорогих костюмах не ходят.
