Так и вышло. А уж когда она сообщила, что беременна, счастью просто не было предела. К тому времени Иннокентий работал заместителем директора в процветающей фирме по изготовлению и продаже визитных карточек, а Ольга стала востребованным парикмахером, постоянно повышала квалификацию на различных курсах. Работала в жутко модном салоне, от посетителей отбоя не было. Она даже соседям не рассказывала, кем работает, чтобы хоть в выходные иметь возможность отдохнуть. Быстренько переехав, они обжились на новом месте, сделали хороший ремонт. Приготовились к рождению ребенка, в общем.

Только как ни готовься, а рождение ребенка – известный стресс для любой пары, тут тебе полноценное «испытание любовью». Ольгу словно подменили. Из легкой, общительной хохотушки, ухоженной по последнему слову косметологии девушки Олечки она превратилась в вечно недовольную грымзу, которой стало совершенно плевать на свой внешний вид.

Беременность не испортила Ольгину фигуру, но одевалась жена теперь в растянутые треники и застиранные футболки, а волосы лежали не красивой укладкой, а были забраны сзади в куцый хвостик. Все разговоры Оля заводила на тему «мне нужна помощь, я ничего не успеваю». Не забывала упрекнуть мужа за отсутствие внимания к себе и дочери. Рассказывала, как дочка покушала и какого цвета было содержимое ее подгузника. А какое тут внимание, когда на ее футболке постоянно какие-то непонятные пятна отрыжки или еще чего поинтереснее? Пачкаться об жену совсем не хочется, тем более теперь, когда она регулярно злилась.

А Иришка? Иннокентий воспринимал собственную дочь только в одном виде – когда она спала в коляске. Это было тихо, чисто и безопасно. Если вдруг во время прогулки Ириша просыпалась и начинала плакать, счастливый папаша бегом тащил коляску с дочерью обратно домой.

Единственное, что он искренне ценил в своей, еще совсем маленькой, дочери, так это вкус к хорошей музыке. Дело в том, что сосед из шестьдесят девятой квартиры, расположенной этажом выше, очень часто включал музыку и делал это громко, совершенно, никого не стесняясь. От того Потаповы, несмотря на расположение наискосок от шестьдесят девятой, были прекрасно знакомы с музыкальными вкусами соседа. А уважал он исключительно композиции, большинству людей известные в привязке со словосочетанием «тяжелый рок». Это легко могло бы стать поводом для междуусобных войн – у них ведь ребёнок, если бы не одно «но»: малышка Иришка лучше всего спала под звуки этого самого тяжелого рока. Когда Кеша с Ольгой отследили эту закономерность (ну ладно, Ольга отследила), они мысленно возблагодарили своего соседа, решив при случае с ним познакомиться. Хорошо бы, чтобы он никуда не переехал.

– Кеша-а-а, ты что, не слышишь?

Недовольный Ольгин голос ворвался в поток размышлений ее мужа. Он лениво пошел на голос, подозревая, что ничего хорошего его там не ждет. Как в воду глядел.

– Ты что, опять забыл купить памперсы? Кеш, ты издеваешься?

Засада… Совершенно же вылетело из головы!

У Иннокентия голова болела не о том. Фирма, в которой он занимал почетную должность заместителя генерального директора, за время пандемии пришла в упадок. Заказов практически не было, визитки перестали быть предметом первой необходимости, а за время карантина у постоянных клиентов было время пересмотреть свои траты.

И теперь Иннокентий просто не знал, что ему делать. Генеральный сбежал с тонущего корабля, и отвечать перед учредителем приходилось ему, Иннокентию. Учредитель, конечно, глупцом не был и быстренько вложился в производство сосисок, но и фирмочку свою аккуратненькую не забросил – она занимала его, как любимая игрушка. Он любил позвонить Иннокентию и подергать того за нервные окончания: как там, мол, продажи поживают, заказы-то хорошие имеются? Иннокентий был готов сам встать на улице и раздавать рекламки для привлечения клиентов и спасения фирмы. Уволиться ему не позволяла гордость, что не справился и фирму не вытянул.

А еще между такой работой и совсем никакой Кеша выбирал именно такую, опасаясь не найти подходящую замену с достойным в современных реалиях заработком. Он постоянно крутил это все в голове и так, и сяк, а тут еще Оля: вместо поддержки – сплошные упреки!

– Ну и что я буду на нее надевать?

Кеша вздрогнул: Ольга злилась все сильнее.

– Да сейчас я, сейчас!

На ходу натягивая джинсы с кедами, Кеша быстренько ретировался из квартиры, пока конфликт не приобрел масштабы урагана. Он заскочил в лифт и увидел того самого соседа из шестьдесят девятой квартиры. Сосед белозубо улыбался.

– Здравствуйте! Это ведь вы живете в шестьдесят восьмой?

– Да, а вы – в шестьдесят девятой. Любите рок.

– Каюсь, грешен. Эта музыка помогает мне расслабиться после работы и разных дел, – он протянул руку. – Михаил.

– Иннокентий. Да ничего, наша дочка, как ни странно, засыпает под вашу музыку, так что я вам даже в некотором роде благодарен.

Сосед усмехнулся:

– Хороший у девочки вкус. Сколько ей? Лет пятнадцать?

– Ей десять месяцев, – улыбнулся Потапов.

– А-а-а, вон что. А я думаю, чего ты все время такой помятый, с бодуна, чтоль… А ты счастливый молодой отец, выходит!

– Да уж, счастливый… – Кеша насупился.

– Что, будни отцовства оказались не такими уж веселыми?

– Да не говори… – Кеша и сам не заметил, как они перешли на «ты». – Ты не представляешь, что это такое! Она все время плачет, в смысле, дочь, очень беспокойная. Везде ползает, срыгивает, бесконечно пачкает памперсы! А жена стала похожа на вечно злую бабу Ягу, ни «как дела» не спросит, ни поцелует, одни претензии: почему все время на работе, да почему не играю с дочкой, да почему внимания им не уделяю. А у меня фирма прогорела, то есть не у меня, но я-то ее так и не спас! А она и слышать ничего не хочет, я – плохой муж, и постоянно плачет, в смысле, жена…

– Стой, стой, я понял. Пошли-ка, на крылечке постоим, я покурю. Ты ведь не куришь?

– Еще чего!

– Я так и думал. Я, конечно, советчик еще тот, сам разведен и не отец, но ты мне скажи: ты что, ребенком совсем не занимаешься?

– Как это?.. Я с ней гуляю. Жена уложит – вот и гуляю, пока Иришка не проснется.

– И все? А жену, жену-то часто обнимаешь?

– Какое там: у нее футболка вечно грязная, и взгляд какой-то затравленный.

– А почему грязная?

– Да мелкая то срыгнет, то испачкается – моя не успевает переодеваться.

– Вот видишь, то есть жена сама по себе – не неряха?

– Конечно, нет! Моя Олька, она знаешь, какая красивая была.

– Почему была?

– Раньше следила за собой. Пахла вкусно, прически интересные, ногти, губы, то, сё…

– Поговорить с ней не пробовал?

– Пробовал… Она то плачет, то орет. Времени, говорит, не хватает.

– Ну а ты?

– А что – я? Я знаешь, как на работе устаю? А она только дома с ребенком сидит.

– Угу…

Сосед Миша задумчиво ковырял носком кроссовка землю в клумбе у подъезда.

– Скажи мне, Иннокентий, ты жену свою любишь?

– Странный вопрос! Люблю, конечно. И жену, и дочь. У меня и нет больше никого, я сирота.

– А у нее?

– Ее родители живут на Камчатке. Туда не наездишься, да и им тоже не особо с руки к нам кататься – дорого.

– Угу-угу…

Миша покивал. Кеша опомнился:

– Блин, памперсы!

– Подожди-ка… Послушай, что скажу: найди нормальную няню. А еще, постарайся слушать и слышать (это главное), что говорит тебе твоя жена. И у нее должно быть время на себя. Понимаешь, я хоть и не отец – во всяком случае, мне об этом ничего не известно, но я где-то читал, что молодые матери, они как бы… растворяются в ребенке. Ну, то есть на себя как бы забивают, понимаешь? Она по-любому думает, что плохая мать, и старается, как может. А идеальных-то ведь нет… Ты, короче, делай, как она просит, и будет тебе счастье. И няню, няню найди!

Последние слова были выкрикнуты в спину Иннокентию: не став слушать эту чушь, тот уже побежал за памперсами.

Вернувшись домой, Кеша в очередной раз узнал, что он совершенно не старается для семьи, даже в свой выходной ушел в магазин и пропал на целых двадцать минут.