– Господин аббат, посмотрите мне в глаза, – сказал епископ.

Аббат поднял голову. Но смог глядеть на епископа только искоса.

– Будете ли вы мне преданы или же нет, господин аббат, – сурово произнес монсеньор Колетти, – это не имеет ни малейшего значения! Я уже давно знаком с людской неблагодарностью. Важно лишь то, чтобы вы хранили по отношению ко мне внешнюю преданность, то есть преданность глухую и слепую. Вы должны будете исполнять мою волю, быть орудием для воплощения в жизнь моих замыслов. Чувствуете ли вы в себе смелость, несмотря на вашу гордыню (а она в вас велика), пассивно подчиняться мне? Заметьте, это было бы в ваших интересах. Ваши прошлые грехи будут прощены только при этом условии.

Аббат собрался уже было отвечать.

Епископ остановил его.

– Подумайте, прежде чем отвечать, – сказал он ему. – Поймите, какое вы берете на себя обязательство, и отвечайте только в том случае, если находите в себе силы сдержать данное мне обещание.

– Я пойду туда, куда вы мне прикажете, монсеньор, и буду делать то, что вы скажете, – уверенным голосом ответил аббат Букемон после минутного размышления.

– Отлично! – сказал епископ, вставая. – Увидевшись с женой маршала де Ламот-Удана, немедленно приезжайте ко мне. Я дам вам надлежащие инструкции.

– Которые я клянусь выполнять так, чтобы вы были всецело довольны, монсеньор, – сказал с поклоном аббат.

В этот момент в комнате вновь появилась маркиза. Почтительно поклонившись епископу, она повлекла аббата в дом маршала де Ламот-Удана.

Вы, вероятно, помните, а если нет, то мы нижайше просим вас вспомнить, дорогие читатели, ту восхитительную жительницу Северного Кавказа, которую мы в общих чертах обрисовали и которую вы некоторое время видели, принцессу Рину Чувадиевскую, жену маршала де Ламот-Удана, которая, лениво вытянувшись в сумерках ночи на мягких подушках своей оттоманки, проводила все дни напролет в мечтах, питаясь, подобно пери, лепестками роз и задумчиво перебирая свои ароматные четки.

На голубом небосводе Парижа, где ее муж, маршал де Ламот-Удан, являл собой одну из крупнейших планет, принцесса Чувадиевская была едва видна. Как нежная, смутная, расплывчатая, почти всегда затянутая облаками звездочка, неразличимая для невооруженного глаза парижан.

О ней после ее приезда долгое время говорили в высшем обществе. Но говорили, как о жителях фантастической страны, как говорят о духах или эльфах, о джиннах или домовых.

И напрасно все стремились ее увидеть: она нигде не бывала. Ее никто нигде не видел вблизи. Все видели только ее тень. Даже скорее не видели, а догадывались, что это была она.

Естественно, тысячи самых невероятных и странных слухов ходили о ней, о ее апартаментах. Но слухи эти, похожие на сказки, не были основаны на каких-либо фактах. А следовательно, будучи безосновательными, были лживыми, придуманными для своего удовольствия всё отрицающими и завистливыми салонными сплетниками.

Оговоримся сразу же, что отзвуки этих злых сплетен не доходили даже до порога молчаливого дворца принцессы, закрывшейся или, лучше сказать, замуровавшейся в своем будуаре и не выходившей из него ни для того, чтобы подышать свежим воздухом, ни для того, чтобы развеяться.

Поскольку она ничего не сказала и ничего не сделала такого, что могли бы подметить другие, она не слышала и того, что эти другие о ней говорили.

Она принимала очень немногих: мужа, его дочь, маркизу де Латурнель, монсеньора Колетти, своего духовника, и господина Рапта. Хотя визиты последнего становились все более редкими.

Помимо этих визитов она жила в абсолютном одиночестве, словно растение, окруженное четырьмя-пятью кустарниками, которые не давали упасть на нее животворному свету и теплу, не давали проникнуть к ней ни аромату, ни живительному ветерку. Можно было подумать, что она не глядела ни вокруг себя, ни наружу, а только над собой.

Ее глаза, словно взор ее души, то есть ее мысли, казалось, тонули в безоблачных пространствах высоких сфер. Куда бы она ни бросила свой взгляд, она, казалось, видела то, что хотела, как бы далеко это ни было для других. Она презрительно забывала о существовании земли, раскрывала свои крылья и улетала бог знает куда! Еще выше неба, в неизведанные миры!

Одним словом, это была женщина вялая, безразличная ко всему, мечтательная и склонная к созерцанию. Она жила мечтами, которые длились до самой ее смерти, и она готова была в любой момент умереть, оставаясь во власти своих мечтаний. Ничто в жизни ее не удерживало, но все манило в потусторонний мир. Господь мог призвать ее к себе в любую минуту, и она с удовольствием откликнулась бы на его призыв, поскольку уже давно была к этому готова. И ответила бы она точно так же, как сказал траппер из «Могикан» Купера в момент своей смерти: «Вот он я, Господи! Что вы от меня хотите?»

Если, кроме того, наши дорогие читатели захотят вспомнить о том, что эта молодая, благородная и очаровательная принцесса являлась потомком старого ханского рода, то есть отпрыском самого древнего семейства, и о том, что вышла она замуж за маршала де Ламот-Удана вопреки своей воле, когда никто не пожелал спросить ее согласия, а для того, чтобы доставить удовольствие императору России и императору Франции, то станет понятным, что маршал де Ламот-Удан, преждевременно состарившийся под палящим солнцем на полях битв, вовсе не был человеком, который мог бы стать воплощением мечты девушки, обладавшей пылкой натурой и темпераментом.

Но именно так захотели боги.

Кстати, мы напоминаем вам обо всех этих подробностях только лишь потому, что длительность нашего повествования заставляет иногда наших читателей позабыть о действующих лицах книги. И читатель может легко забыть те персонажи, которые в ней появляются снова.

Итак, такова была принцесса Рина, когда к ней пришел Граф Рапт, этот молодой красавец-мужчина, в глазах которого горела смелость, которая вполне могла быть принята женщиной за страсть, сумел оживить уже засохшее сердце и посеять в нем надежду на счастье.

Принцессе на мгновение привиделась любовь, эта земля обетованная всех женщин, и она с радостью отправилась с ним в сладостное паломничество. Но на полпути к вершине она поняла, с каким спутником ей приходится иметь дело. Она быстро поняла всю чванливость, честолюбие, холодность, эгоизм графа. Граф Рапт оказался для нее вторым мужем, но менее добрым, менее благородным, менее терпимым и даже более тираничным, чем ее первый муж.

Рождение Регины породило на некоторое время искорку жизни в пепле затухшего сердца. Но это продлилось не дольше всполоха молнии. Первый поцелуй маршала де Ламот-Удана в головку ребенка заставил мать вздрогнуть всем телом. Вся ее душа возмутилась против этого. И, начиная с этого момента, бедняжка Регина стала ей не то чтобы ненавистна, но, во всяком случае, безразлична.

Рождение маленькой Абей, последовавшее через несколько лет после этого, произвело на принцессу такое же действие. Сердце ее навсегда закрылось.

Вот в чем истинная причина ее затворничества: это был продолжительный акт раскаяния, раскаяния внутреннего, молчаливого, раскаяния без ропота и сожаления.

Единственным человеком, посвященным в тайну этой гибнущей души, был монсеньор Колетти. Ему одному она призналась в своих грехах, и только он один понял всю ее немую боль.

Чтобы показать, до чего она дошла в своей бесчувственности, нам достаточно будет признаться читателю в том, что она только вздрогнула в душе при известии о женитьбе графа Рапта на дочери, без того чтобы противостоять доводам, которые привел ей граф, чтобы уменьшить величину своего преступления.

В этой покорности было нечто от мусульманской фатальности.

Начиная с этого момента ее тело, отвечая состоянию ее души, начало день ото дня увядать. Она не говорила ни слова, не высказывала ни единой жалобы. Она чувствовала, что умирает, и мысль о смерти производила на нее только то действие, что она начала вспоминать о своей жизни.