Я вижу человека на берегу. Он играет на ханге, и мне кажется, что эти танцующие звуки способны исцелить любые раны. Не решаюсь заговорить, потому что не хочу прерывать музыку – наслаждаюсь издалека. Мы, конечно, виделись раньше, но я почему-то никогда не могу запомнить выражение его лица…
После прогулки прячусь в хижине, затерянной в глуши, возле скульптуры в виде ленты Мёбиуса. Если решитесь заглянуть в гости – буду рада, но знайте: здесь нет места вражде, ненависти и жестокости. Я создала свою хижину с помощью энергии ослепительного света и пламенного добра.
Сажусь за письменный стол, старательно вывожу буквы на страницах пожелтевшей тетради и снова вычёркиваю… Не ради совершенства (это лишь скучная выдумка, и я больше не хочу становиться пленником мнимых эталонов), но ради опрокидывающей искренности. Быть предельно честным – так глупо и прекрасно.
За пыльным стеклом скользит по уставшему небу последний упрямый луч. Красное колесо скрывается в чертогах нежного покоя. Наступает вечер – и мне снова хочется танцевать. В эту едва уловимую миллисекунду встречаешься с собственным двойником – настоящим и освобождённым. Душа выбирается из телесного плена и снова поёт… о тысяче бумажных журавликов, которые однажды спасут наш стоящий на краю пропасти мир.
Не думай, что ты слаб…
Не думай, что ты слаб,
Пожалуйста, борись,
Всё это лишь этап,
Всё это только жизнь.
В объятиях зеркал
Терять своё лицо,
Я знаю, ты устал
Во ржи искать ловцов.
Над пропастью – взлететь,
Касаться звёздных рун,
Не бойся не успеть
Взять штурмом высоту.
И даже вопреки
Не прекращай сиять,
Затмив все маяки,
Не вздумай проиграть.
Твой голос – тишина,
Твой взгляд – слепая ночь,
Когда взойдёт луна,
Душевный мрак отсрочь,
А лучше – прогони
И снова будь собой,
Придут другие дни
И смоют боль волной.
Послушай, как силён,
Сам для себя ты щит,
И для Любви рождён,
Как для Cвободы – кит.
Не думай, что ты слаб,
За терниями – рай,
Не бойся – невпопад,
Круши и созидай.
Притча о любви
Ночь накидывала тёплый плащ на обнажённые плечи города. Смиренные жители засыпали в тесных кроватях, прячась под одеялами, как тревожные зверьки – в норках. И можно было позавидовать олимпийскому спокойствию иных существ, умеющих забываться бесцветным сном до очередного звона будильника.
Мартин не мог – он бодрствовал несколько длинных ночей подряд. Пробовал вставать на колени, склоняя голову к сложенным вместе ладоням, и молиться тому танцующему богу, в которого всё ещё немного верил. Но ничего не происходило, и, казалось, ничто не могло разрушить даже самую хрупкую тишину в этой маленькой комнате, освещённой единственной лампочкой.
Однажды, когда бедный человек обвинил молчаливого собеседника в беспощадном равнодушии, случилось долгожданное чудо. Мартин отчётливо услышал немного охрипший и недовольный голос:
– Неужели тебе до сих пор не ясно, глупый человек? Полюби!
– Но кого? И как? И вообще, я же многих люблю… – залепетал Мартин, облизывая пересохшие губы. Однако никто больше не собирался продолжать скупой диалог.
Мартин решил во что бы то ни стало научиться любить.
Он наконец-то полюбил жену. Он полюбил товарищей-коллег. Он полюбил бродячую собаку, которая постоянно лаяла под окном. Он полюбил нахамившего ему начальника. Он полюбил врага своего, как <…>
Но почему-то никто не полюбил самого Мартина в ответ. Люди пользовались добротой и любовью удобного человека и бросали – мимо урны – как ненужную влажную салфетку.
И снова ночь накидывает тёплый плащ на горбатую спину города, и тревожные жители замирают в тесных берлогах. А Мартин опять не может уснуть: встаёт на колени, склоняя голову к сложенным вместе ладоням, и срывающимся голосом оглушает пустоту. Он всё ещё пытается достучаться до того танцующего бога, в которого уже почти не верит:
– Я всё делал так, как ты говорил! Я полюбил жену, коллег, бродячую собаку, начальника и даже своего врага! Но ничего не изменилось! Мне стало только хуже! – Мартин принялся плакать от жалости к самому себе. И снова он услышал тихий и разочарованный голос:
– Как же ты глуп, человек! Как же ты глуп! Подойди к зеркалу.
Мартин поспешно вскочил на ноги. За толстым слоем пыли он едва мог разглядеть собственное осунувшееся лицо
– Что ты видишь? – послышался строгий вопрос
– Своё отражение, – пожал плечами Мартин. Он стёр пыль рукавом и только сейчас заметил тёмно-фиолетовые круги под глазами и паутину морщинок на лбу. В волосах запутались тонкие серебряные нити.
«Неужели это… я? – хотелось кричать глупцу. – Когда это я успел так… постареть? И это что, седые пряди?» – он отшатнулся от зеркала и закрыл лицо руками.
– Ты дурак, Мартин, – с тяжёлым вздохом сказал мудрый собеседник. – Ты видишь того человека, которого и должен был полюбить.
Очередной звон будильника. Робкий солнечный луч стучится в окно, приветствуя тёплое весеннее утро. А жизнь, кажется, продолжается…
Выбор
За путеводной звездой на востоке
Шли поклониться волхвы-пилигримы,
Странники знали, что люди жестоки,
Чуда боятся и неисцелимы.
Горькая смирна – страданий предвестник,
Золото – власть и печальная слава,
Ладан – дар Богу, но видит кудесник,
Что неминуемы суд и расправа.
Преданный другом, покинутый всеми
Путник-мечтатель с дороги не сбился,
Будет присматривать с неба за теми,
Кто обособился и заблудился.
Будет присматривать… Чувствуешь, ночью
Стало как будто немного теплее?
Кто-то зовёт за окном: «Авва Отче!»
Может, и я стану лучше… (сильнее)?
