– Прижмись к стене, не высовывайся! – скомандовал Березин.

Аркадий послушался. Они встали рядом, плечо к плечу, притаившись у стены «теплой» церкви. Напротив высилась громада Воскресенского собора, который ночью выглядел еще более величественно, чем днем.

Минуту-другую они стояли в полной тишине, нарушаемой, разве что, их собственным дыханием. За это время Аркаша успел подумать о том, что на фоне белой стены их, одетых во все черное, даже в темноте видно чуть ли не с любой точки площади. Если бы тут, кроме них, находился кто-нибудь еще, кто захотел бы с ними расправиться, он уже давно бы это сделал.

Видимо, та же мысль пришла в голову и Николаю. Отделившись от стены, он огляделся, внимательно всматриваясь в каждое здание, в каждый закоулок, и сказал:

– Нет никого. Показалось, наверное. Или удрали, сволочи.

Потом, задрав голову кверху, Березин остановил свой взор на куполах Воскресенского собора, контуры которых выделялись на фоне темного ночного неба.

– Красота-то какая! Надо же такое соорудить, – похвалил создателей собора Аркашин товарищ. – У нас, в Нижнем, где я в детстве жил, тоже много красивых храмов, но этот… Ночью он особенно красив. Давай постоим тут еще немного.

Он снова принялся рассматривать купола, фронтоны и поддерживающие их колонны Воскресенского храма.

Аркаше вспомнилось, как в училище батюшка на законе божьем рассказывал реалистам об этом соборе, который построили в честь победы русского народа в войне с Наполеоном. Проект храма выполнил какой-то местный архитектор, уроженец Арзамаса, который, видимо, всю душу вложил в свое детище. Собор, построенный на высоком холме, стал главным украшением города. Каждый, кто сюда приезжал, любовался его величавой красотой.

Вот и Березин все никак не мог оторвать от него глаз. Аркадий даже удивился, что его товарищ оказался таким сентиментальным – всего несколько минут назад они неслись по городским улицам за предполагаемыми бандитами, готовы были вступить с ними в бой, а теперь – нате, пожалуйста! – он купола рассматривает.

«И все-таки Колька – настоящий революционер», – подумал Аркаша.

Березина он очень уважал. Считал его одним из самых дисциплинированных и ответственных среди арзамасских большевиков. Ведь недаром товарищи избрали Николая председателем городского комитета РКП (б). И это несмотря на молодость – Березин был всего на четыре года старше Аркадия и только в прошлом году окончил реальное училище. А еще он был членом исполкома Арзамасского городского Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов и членом редколлегии газеты «Молот», выпуск которой большевики наладили в первые дни установления Советской власти в городе.

Сердце Аркадия наполнилось чувством гордости, оттого что он вместе с таким человеком на равных – ну, или почти на равных – участвует в одном большом, можно сказать, великом деле: утверждении новой жизни в обновленной, свободной от предрассудков России. Конечно, по молодости лет ему самому пока не доверяют серьезных поручений. Но разве сбор пожертвований в пользу солдат, а теперь – и патрулирование городских улиц в ночное время суток, на которое он получил специальное разрешение Революционного штаба, – разве все это не считается настоящей революционной работой? А что его ждет впереди?

– Голиков, от отца-то есть какие известия? – оторвавшись, наконец, от созерцания собора, спросил, прервав Аркашины мысли, Березин. – Ты говорил, он сейчас в Пензе. Там, я слышал, суета какая-то происходит, но никто толком ничего не знает. Отец-то что-нибудь об этом пишет?

В почти кромешной тьме Николай не увидел, как с лица его товарища вмиг слетело восторженно-романтичное выражение, появившееся на нем при мыслях о великих делах и революционных преобразованиях.

– Отец-то ничего про это не пишет, – почти шепотом, как будто их могли подслушать, ответил Аркадий. – Ты же понимаешь, что не обо всем можно рассказывать в письмах. Даже родным и друзьям.

Он сделал многозначительную паузу и, придав своему голосу некоторую таинственность, все так же тихо продолжил:

– Но кое-что мне известно. Не из писем, конечно. Я сам в марте к па…, к отцу ездил, в Пензу. И не один раз!

– Да? – удивился Березин. – И чего тебя туда понесло? Во время учебного года-то?

– Ну, во-первых, я давно не видел отца. Когда он на Рижском фронте воевал, кто бы меня туда пустил? А Пенза – это ведь совсем другое дело, это же глубокий тыл, да и находится недалеко от нас: верст триста, может, чуть больше. Ехать-то одну ночь! – бойко отчитался Аркаша и неожиданно замолчал, словно забыл, о чем еще хотел поведать товарищу.

– А во-вторых? – «подсказал» ему Николай.

– Во-вторых… Во-вторых… – замялся Аркадий. – Да, это неважно…

Он сделал глубокий вдох, набрав полную грудь прохладного ночного воздуха, медленно его выдохнул, успев за это время преодолеть появившуюся у него растерянность, и продолжил начатый Березиным разговор:

– Так вот, о событиях в Пензе. Но начать придется издалека. Как ты знаешь, Чехия входила в состав Австро-Венгрии и вместе с ней вступила в войну против Антанты. Еще в первые месяцы войны много чехословаков попало к нам в плен, некоторые даже специально сдавались. Вроде как предателями становились. Но на самом деле никакими предателями они не были!

– Голиков, ты за дурака меня держишь? – возмутился Березин. – Как будто я газет не читал и не знаю, что многие чехословаки хотели освободиться от своих эксплуататоров – австро-венгров – и создать свое, независимое государство. Поэтому и сдавались в плен – и не только нам, но и французам, и англичанам, – чтобы бороться со своими угнетателями на стороне Антанты. Кстати, я помню, как еще в четырнадцатом году газеты писали о том, что из чехословацких военнопленных формируются вооруженные отряды, которые участвуют в боевых действиях в составе русской армии. Так что понятно, почему они себя предателями не считали и не считают. Я все это знаю! Но Пенза-то тут причем?

– Если ты такой умный, то чего спрашиваешь? – обиделся Аркадий.

– Так я про чехословаков знаю и про то, что часть из них на нашей стороне воевала. А про Пензу мне ничего не известно, – пожал плечами Березин и попросил:

– Ладно, Аркаш, не обижайся. Расскажи, пожалуйста, что там происходит.

– Хорошо, – согласился Аркадий. – Только больше не перебивай, а то не буду рассказывать. И из газет ничего не узнаешь – в них не все пишут. А вот мой отец много чего знает. Его специально направили в Пензу, чтобы в важном деле участвовать. В общем, слушай…

Конечно, если бы на месте Березина был кто-то еще – пусть даже из его лучших друзей по училищу или проживающих по соседству ребят, от которых у него раньше никогда не было секретов, – Аркаша бы никаким уговорам не поддался. Но Николай – другое дело. Уж ему-то любую тайну можно доверить!

И он поделился с Березиным всем, что узнал от Петра Исидоровича во время своих поездок в Пензу и что увидел в этом городе сам.

…Когда поезд, скрипя тормозами и лязгая сцепками, начал замедлять ход, стало понятно, что до станции осталось несколько минут езды. Аркаша посмотрел на заиндевевшее оконное стекло и, не увидев на нем ничего, кроме нарисованной ночным морозцем картины, напоминающей зимний лес, сначала выпустил в середину этого «леса» струю горячего воздуха изо рта, потом пальцем протер в «картине» дырку – достаточно большую для того, чтобы можно было разглядеть проплывающий за окном пейзаж. За стеклом мелькали заснеженные, с появившимися кое-где проталинами поля, покачивающие голыми ветками деревья и кустарники, потом замелькали такие же, как и на окраинах Арзамаса, домики – одноэтажные, деревянные, с вьющимся из печных труб синевато-серым дымком.

Вскоре раздался последний, долгий и пронзительный скрип тормозных колодок, и состав, наконец, остановился. Вдоль всей платформы тянулся красивый каменный вокзал с возвышающимся в центре куполом и большими арочными окнами. Пассажиры, для которых станция Пенза была конечной, позевывая и поеживаясь от утреннего холода, прихватив свои мешки, баулы и корзинки, устремились к выходу.