– Я своё слово сказал. Собирайся, да много тряпок не бери. Дам тебе монет, там ихнее, столишное возьмёшь, – обрубил батюшка, и вышел вон.

Тут же прибежал Ясень, весь такой довольный, аж прибить захотелось.

– Веська, а ты опосля меня в столицу заберёшь?! – радостно заголосил он.

– С чего это? – подбоченилась я.

– Ну ты же ведьма! Обучишься, а там при князе служить станешь. И меня к себе возьмёшь! Я тоже во дворец хочу, – принялся он скакать по кухне, да так, что черепки забренчали.

– Ты сперва грамоте обучись, да подрасти маленько, – улыбнулась я.

– Да не обучишься ты, – обиделся Яська. – Выгонят тебя, дурёху!

– А вот и обучусь! И в столице останусь. А ты сиди здесь сиднем, дурень неучёный, – насупилась я.

– Не обучишься, не обучишься. Попрут тебя, попрут! – показал он язык и убежал, пока чем сподручным не огрела.

А мне так обидно стало. Даже этот малец сопливый в меня не верит. Отучусь на ведьму, всем назло отучусь! И не вернусь, не зазря же матушка меня грамоте обучила. Я даже разговаривать по их, по столишному умею. Матушка ведь оттуда, полюбился ей батюшка, вот и пошла за него в слободу. А родители у неё умные, но больно гордые. Отреклись от дочери, не признали её мужика, и с нами знаться не хотят. А я приеду, ведьмой стану и при князе служить начну. Пусть им совестно будет! И летать научусь, как положено, чтобы с крыши не на карачках слезать, а спускаться величаво, как и пристало ведьме.

***

Собирала меня матушка, со слезами да причитаниями, но я приметила, как у неё глаза горят. Видно, что надеется на меня. Она и прежде порой заговаривала про столицу, да батюшка всегда от разговоров тех больно серчал. А теперь матушка, по всему, надеялась, что эта оказия поможет ей детей из захудалой слободы в мир вывести.

– Вот отучишься, получишь грамоту, и устроишься в Златаре на престижную работу, – тихо говорила она, расчёсывая мои непослушные волосы перед сном. – У меня сердце болит, так страшно отпускать тебя одну. Но это к лучшему, ты достойна большего, нежели жизнь в нашей Уточной слободке. Я знаю, что ты сможешь. Как же я рада, что ты не влюбилась ни в кого из местных.

– Мам, а ты жалеешь, что за батюшку пошла? – спросила я.

– Нет, не жалею. Но вам с Ясенем хочу лучшей жизни, – с тоской улыбнулась матушка. – И не батюшка, а отец. Помнишь, как я учила тебя разговаривать? Вот так и говори, когда в школу приедешь. Позабудь про местный говор, и про традиции слободские. Там всё иначе, там совсем другая жизнь. Тебе понравится. Но помни, никому нельзя верить на слово. И деньги свои никому не доверяй, а уж жизнь и подавно. Пиши мне почаще, к нам почтарь раз в неделю заезжает, вот и пиши каждую неделю.

– Хорошо, мама, – прошептала я, давясь слезами.

Уезжать из отчего дома было страшно, но столица манила новыми впечатлениями и перспективами, как сказала бы матушка. За разговором с мамой я и не приметила, как и думать иначе стала, и речь столичную припомнила. Но родное, с детства впитанное, слободское житьё так просто из себя не выдерешь.

– Матушка, а коли выгонят, батюшка меня назад не примет же? – спросила, глаза опустивши.

– Ты мне это брось! – погрозила гребнем мама. – Постарайся уж там, чтобы не выгнали. И не сдерживайся. Я знаю, что сила ведьминсткая в тебе сильна. Поспрашивала тут у стариков, прабабка твоя была могущественной ведьмой, но она не училась, от того и пошла по тёмному пути. Поэтому и отец твой эту силу мерзостью называет. Наслушался от родни, вот и боится. А ты не бойся, не зря же князь ведьм признал и на службу княжеству приспособил. Тебе досталась редкая, можно сказать бесценная сила, вот и пользуйся ей с умом. А сейчас ложись, отец телегу засветло приготовит, даже с Ясенем не попрощаешься, спать ещё будет.

– Я не подведу тебя, мама, – прошептала, крепко матушку обнимая.

– Вот и хорошо, а я тебе напишу записочку. Глядишь, получится с моими родителями увидеться, – погладила меня по спине матушка и ушла.

А я осталась одна, со своими думами да переживаниями. Привычная слободская жизнь закончится уже часов через шесть, а я так и не успела с подругами распрощаться, не сходила на пруд любимый, не сказала Мартыну, сыну кожевника, что он мне нравится… А может и хорошо то, что не сказала? Может, так и должно было случиться? Не нашла я место по себе в слободе, так может статься и не место мне тут. Поживём – увидим. А коли и в ведьмовской школе не пригожусь, так за Тарася пойду, всё равно больше никто из местных девок на него не позарится. Пущай Тарась-парась меня дожидается. Ежели я и на ведьму не сгожусь, так туда мне и дорога, за этим свином жизнь маяться.

***

Подняли меня засветло, батюшка сложил на телегу два узла с тряпьём, усадил меня сверху, обождал, пока матушка, обливаясь слезами горючими, давала последние напутственные слова (записку для своих родичей она мне тайно в руку сунула), и мы выехали со двора.

Путь до столицы был долгий. Часа через два мы добрались только до нашего городка Приточного, там батюшка заехал к местному торгашему, обменял шкуры и сушёные ягоды на монеты, тут же отдал мешочек с ними мне, и мы поехали дальше. Ночью я так и не сомкнула глаз толком, потому и сморилась. А проснулась только на вечерней зорьке, когда мы уже в столицу заехали.

– Вот это городище, – шептала я, вертя головой. – Нечета нашему Приточному.

Вкруг было столько народу, повозок, и карет даже, каких я сроду не видала, что у меня от волнения ком в горле встал, да сердце зашлось. А дороги! Дороги-то были и не пыльные накатанные, а выложенные камнем. Люд весь такой нарядный, и фонари! Настоящие фонари! Мне мама про них рассказывала. Это когда на высоком, в два роста, столбе привешан такой квадратный короб со стеклянными стенками, а внутри горит… нет, не огонь, а самая настоящая магия! И никто не ходит от столба к столбу с огнивом, они все враз загораются, от заклинания.

– Батюшка, а может, ты передумаешь? – взмолилась, испугавшись всего такого нового и непонятного. – Я подумаю про Тарася, может и сложится.

– Поздно, Весения, – покачал головой батюшка. – После твоего срама на крыше Тарась уж не хочет тебя брать.

– Ах так! Не хочет, значит? Ну и поехали тогда в ведьминскую школу! – взбеленилась я.

Надо ж, горе какое, Тарась от меня отказался! Да я и сама за него не пошла бы!

К школе мы подъехали уже затемно, но Златар ещё гудел, тут люди не ложились спать с заходом солнца. Ворота оказались заперты, но батюшка постучал, и к нам вышла дряхлая такая старушка, прямо таки заморенная. Дунь на неё и рассыплется.

– А ты попробуй дунуть, – вместо приветствия проговорила она, с улыбкою на меня глядя.

– Ой, – пискнула я, и спряталась за батюшку.

– Здравия вам и долголет, – поклонился батюшка бабушке.

– И тебе не хворать, мил человек, – ответила старушка.

– Вот, привёз вам ведьму на обучение, – проговорил отец, и отошёл в сторонку.

А я не успела следом ступить, чтобы и дальше за его спиной прятаться. Так и замерла под взглядом старушечьим пристальным.

– А с чего ты взял, что твоя дочка нам подходит? – сощурилась бабушка.

– Так мерзости в ней полно. Давеча сам её с крыши сымал. Взлетела, а слезть ума-разума не хватило. На всю слободу дом наш позорит девка. То утопленницей всплывёт, то ещё чего утворит. Парни её брать отказываются, да и сама ерепенится. Несподручно мне с ней, вот и решил свести к вам.

Пока батюшка всё это говорил, я успела покраснеть от стыда, задохнуться от обиды, и под конец разревелась. Ну за что ж он меня так не любит-то? Я же пыталась, семь лет держалась, мерзость старалась не показывать. А он…

– Ясно всё с вами. Давай сюда вещички, бумажонки какие, если есть, и пошёл вон! – осерчало проговорила старушка.

Батюшка растерялся, покосился на меня, упёр кулачищи в бока и уже открыл рот, чтобы возмутиться, а бабушка возьми и перебей его.

– Ты, мужик, езжай, откуда прибыл. А с дочкой твоей мы сами сладим, – произнесла она. – Не трави ты ей душу больше, и так отравил знатно.