Эпоха военной экспансии СССР на БСВ закончилась в конце 80-х годов войной в Афганистане. Сегодня там воюют другие силы. Насколько успешно и какие это создаёт проблемы в самом регионе и у его соседей – особый вопрос. Преимуществом современной России является прагматичность руководства страны и его дистанцированность от непосредственного участия в нарастающих на Ближнем и Среднем Востоке конфликтах. Опыт разрыва отношений с Израилем в 1967 году доказал спорность ставки на одну сторону, вне зависимости от того, какую именно. При этом Сирия с осени 2015 года, а потом и Ливия стали тем местом, где возродилась активная ближневосточная политика Москвы. Посмотрим, к чему она приведёт.

Основным торговым партнером России в регионе является Турция, по крайней мере пока. Она же – основной конкурент. Важнейшим стратегическим партнёром в противостоянии исламистскому терроризму и в модернизации страны – Израиль. Главным союзником в борьбе с распространением афганских наркотиков и салафитского радикализма – Иран. Арабские монархии – основной конкурент России по экспорту нефти и природного газа на европейский рынок (хотя с ними удалось наладить взаимовыгодное партнёрство в этом вопросе) и главный источник организации и финансирования исламистского джихада на Северном Кавказе и в Поволжье, но потенциальный инвестор и рынок сбыта военно-технической продукции. Авторитарные арабские республики – партнёры в противостоянии с исламистами, заинтересованные в военно-техническом сотрудничестве и торговле с Москвой.

Москва поддерживает по мере возможностей отношения с Западом – источником инвестиций (до кризиса 2014 года, спровоцированного поддержкой США и ЕС переворота на Украине) и рынком сбыта российских энергоносителей. Россия стремится дистанцироваться от проблем, которые военно-политические провалы в Ираке, Афганистане, а также поддержка «Арабской весны» навлекли на ЕС и США. Неосмотрительно поддержав Запад в ООН в отношении Ливии, результатом чего стала интервенция, распад этой страны, убийство её лидера Муаммара Каддафи и превращение Ливии в территорию неконтролируемого транзита нелегальных эмигрантов из Африки и стран БСВ в Европу, Россия воздерживается от автоматической поддержки западных инициатив, а в случае Сирии последовательно блокирует их в ООН.

При этом Россия пока не ввязывается в обычное для СССР лобовое противостояние с Западом, которое традиционно инициировалось режимами БСВ, а по таким вопросам, как сирийская химическая или иранская ядерная программа, выступила единым фронтом с «мировым сообществом», расходясь со странами западного блока лишь в частностях. Подписание в июле 2015 года соглашения «Шестёрки» переговорщиков с Ираном без активного участия Москвы не было бы возможным и для возвращения к этому соглашению, из которого президент США Дональд Трамп вывел Соединённые Штаты, Россия сменившему его президенту Джозефу Байдену важна.

Присутствие России в G-8 до украинского кризиса 2014 года, начала по инициативе администрации президента США Барака Обамы новой «холодной войны» и в G-20 позволяло ей координировать ближневосточную политику с государствами развитого мира теснее, чем когда бы то ни было в период после Октябрьской революции. Переориентация отечественной политики на БРИКС и ШОС в рамках «разворота на Восток» стала ответом на антироссийский курс стран НАТО и ЕС. В то же время это именно российская политика и с этим связаны её расхождения с политикой США и ЕС, в основном объективные, хотя иногда имеющие личностную или ведомственную основу.

Дестабилизация и радикальная исламизация арабских стран, победа талибов и рост производства наркотиков в Афганистане, деятельность Саудовской Аравии и Катара как центров обеспечения и координации радикальных исламистов на Северном Кавказе и в других российских регионах, перспективы утечки за пределы Пакистана составляющих его ядерного комплекса относятся к главным ближневосточным угрозам России. Это же можно сказать об опасности радикальной исламизации Центральной Азии и надвигающейся из Афганистана «Центральноазиатской весне».

В то же время отечественные инициативы на Ближнем и Среднем Востоке, как правило, имеют инерционный характер – по крайней мере за пределами непосредственной сферы интересов президента Путина. Часть этих инициатив связаны с традицией внешнеполитических ведомств и международных организаций, не имеющей отношения ни к российским интересам, ни к региональной реальности. Именно к этой категории относятся ближневосточное урегулирование, конференции по правам человека и миротворческие миссии ООН, а также вопрос безъядерной зоны на Ближнем Востоке.

Нужно отметить, что российские интересы в регионе, в том числе в вопросах транзита энергоносителей Прикаспия и Центральной Азии, более или менее вежливо игнорируют не только конкуренты, но и партнёры Москвы, включая Турцию, Азербайджан и Туркменистан. Мировой экономический кризис временно повысил интерес «мирового сообщества» к России как источнику финансов – до введения в её отношении санкций США и ЕС. Успешные попытки втянуть российское руководство в затратные проекты провела Турция – в свою энергетическую инфраструктуру (АЭС «Аккую» и «Турецкий поток»). Эти проекты не стали жертвами обострения отношений Москвы и Анкары ни после уничтожения турецкими ВВС российского самолёта в ноябре 2015-го, ни после Карабахской войны 2020 года.

Лоббирование арабских стран и Ирана включает преимущественно сферу поставок вооружений и военной техники и активно поддерживается профильными отечественными ведомствами. Поставки оружия, запчастей и комплектующих Ливану, Сирии и Ирану, как правило, сопровождаются возражениями Израиля, столь же традиционными, сколь бесполезными – за редкими исключениями. С другой стороны, «ядерная сделка» с Ираном «Шестёрки» позволила реанимировать поставку Тегерану С-300, а угроза воинскому контингенту ВКС РФ в Сирии со стороны Турции привела к поставке в Латакию комплекса С-400 (хотя Турция, несмотря на все возражения США, С-400 тоже получила).

В то же время контакты на высшем и среднем уровнях российского истеблишмента с руководством стран региона создают систему сдержек и противовесов, в достаточной мере напоминающую построенную странами западного мира. Именно эта система наряду с геополитической и экономической реальностью, корпоративными и ведомственными интересами, фобиями, стереотипами, а также личными предпочтениями и наработанными системами связей и создают то, что можно назвать отечественной ближневосточной политикой. Причём в ряде случаев политика эта, при всей её взвешенности, торпедируется волюнтаризмом местных лидеров.

При этом политика России на БСВ мало чем похожа на последовательную советскую – в чём можно найти и положительные и отрицательные стороны. Она не повторяет и не может копировать её по определению. Необходимых для этого резервов – технических, финансовых и кадровых – сегодня не существует не только у Москвы, но и у всех вместе взятых стран Запада, Китая, Индии, государств Юго-Восточной Азии, Кореи и Японии, которых всё, происходящее на Ближнем и Среднем Востоке, так или иначе касается. Новое время – новые песни…

За время, прошедшее с 60–80-х годов – пика региональной активности СССР, произошёл не только распад социалистической системы и нашей страны. Сам регион изменился коренным образом. Численность его населения выросла в разы. Проблемы увеличились на порядок. Элита деградировала. Конфликтный потенциал реализовался в войнах и внутренних столкновениях, последствия которых сопоставимы с проблемами, возникшими в Европе по окончании Второй мировой войны. БСВ, за немногими исключениями, не обладает и в обозримой перспективе вряд ли будет обладать промышленной, интеллектуальной и аграрной базой, которая позволила возродить послевоенную Европу. Скорее следует ждать нескольких десятилетий государственных переворотов, революций, этнических и конфессиональных чисток, гражданских войн, межгосударственных конфликтов там, где отечественные специалисты строили металлургические заводы и плотины…