Кристина не сходила по нему сума как по Мещерскому или Артему, он не вызывал в ней той звериной страсти, какую вызывал Шульгин, с Егором она просто хотела прожить тихую, спокойную жизнь. Чтобы всё как у людей: пустышки, подгузники, первые шаги, первые слова. Прогулки втроём, мороженное, детские аттракционы.
Впервые сошлись уточки «весов». Кристина знала – Егор любит её по настоящему, хочет семью и детей. Только две вещи не принимал он в ней: жаргонные словечки и манеру сравнивать всё с американскими фильмами: «Хочу стрижку как у Шарлизки в «Сладком ноябре» … страшный, как Шрек… Аста ла виста».
– Поколение, воспитанное русской зоной и американской фабрикой грёз! – возмущался он. – Ядерная смесь, блин… – досадливо хватался крепкой рукой за бритую голову. – Тьфу ты! И я уже с тобой «блины» к месту и не к месту лепить стал.
Избавиться от этих недостатков не составило труда, но был ещё и третий, о котором Егор пока – ни духом. Кристине долго не удавалось забеременеть, а недавно, наблюдавший её врач-гинеколог, окончательно признавая своё бессилие, развёл руками. Кристина уже полгода как бросила курить, а тут потянулась за сигаретой.
Прошлое стреляло без промаха, подло, в спину: Тимур не хотел детей – были аборты.
Кристина долго не раскрывалась перед Егором, ждала удобного момента, но случай всё не приходил, – Егор в последние дни был каким-то хмурым, необщительным. Только потом Кристина узнала, – соседка, тётя Галя, нашёптывает ему чуть ли не каждый день: «Ты видный мужик, зачем тебе эта лебядь?.. Да, ты знаешь, что здесь творилось до тебя?.. Не пара она тебе. Найдёшь другую». И много ещё чего рассказывала.
И приятели-соседи за кружкой пива или за партией в преферанс гнули ту же линию: «Ну, если там поразвлечься или ещё чего – флаг тебе в руки, но на постоянку и не думай. Она не тот человек, который тебе нужен».
И однажды вечером он начал этот разговор. Говорил долго путано – Кристина не сразу поняла, в чём дело. Оказывается, есть четвёртый недостаток, который мил друг не сразу и разглядел, а Кристина так и вовсе не ждала, что проблемы придут с этой стороны.
– Я тебе не изменяю и не собираюсь изменять, – подвела она итог его сбивчивой речи. – Тебя это интересует, или то, что было до тебя?
Он досадливо водил ладонью по бритой голове.
– Боюсь, ты этого не поймёшь.
– Что тебе наплела эта карга старая? Да! У меня были мужчины. Может, больше, чем допускает твоё представление о порядочной женщине. Но никогда я не имела дело с двумя мужчинами одновременно. Если не считать единственного раза по молодости, да и то это было недоразумение. С твоей точки зрения правильная женщина это такая как тётя Галя? Всю жизнь с одним мужем? Сколько её помню и любовник у неё всего один, лет двадцать уже. Завидное постоянство.
– Ладно, извини! – Он целовал её в лоб и искренне хотел забыть всё, но что-то у него не получалось.
Была одна вещь сильнее его любви.
– Офицерская честь? – с трудом сдерживая иронию, допытывалась Кристина.
– Причём здесь офицерская честь, – сердился он. – Простая мужская честь. Когда мужчина женится, он отдаёт половину своей чести в женские руки.
– Даже так! – усмехалась Кристина. – А я плохая хранительница. Ага?
– Да нет, пойми же. Я устал от этих взглядов, от этих затаённых ухмылок. Я под прицелом духовских калашей чувствовал себя уютнее, чем под этими взглядами.
– Да у тебя просто комплексы, – неосторожно рассмеялась Кристина. – Тебе бывшая жена не изменяла?
Не закончив ужин, он отодвинул тарелку, ушёл в другую комнату и не разговаривал с Кристиной до утра.
Что-то было отравлено. Он знал наверняка, что именно. Кристина угадывала это смутно, самой отдалённой частью души.
Егор задержался в её жизни на год, два месяца и семь дней. Кристина могла бы вспомнить часы и даже минуты, если бы не накатила полная апатия к жизни. Пустоту квартиры не могла заполнить ни верная вот уже пятнадцать лет Тони Брэкстон, ни сообщения от одноклассников. В соцсетях все благополучны. Кристина читала сообщения от полузабытых людей, рассматривала фотографии. Жёны, мужья, дети, дома, машины – ярмарка тщеславия. Все состоявшиеся. Хороший фон для депрессии.
Она взяла на работе две недели за свой счёт. Из дома выходила только в магазин. Во время одной из таких вылазок, её остановила возле подъезда одна из соседок.
– Видела вчера твоего. Там, на углу дома стоял. Темно уже было, а он всё в тени прятался. Сигареты четыре скурил, не меньше. Несколько раз окурок отшвырнёт, к подъезду направится, а потом с полпути – обратно. И опять курит.
Кристина пошла к углу дома. На асфальте – четыре окурка, фильтры искусаны в вату. Кинулась звонить, – сотовый вне зоны. Поехала в другой конец города, туда, где Егор до встречи с ней жил у приятеля в частном доме.
Напрасная дорога: «Уехал… не знаю… ничего не оставлял… если узнаю, сообщу». Бумажку с номером её телефона приятель выкинул здесь же у калитки, едва Кристина отвернулась, чтобы уйти.
Кинулась к бывшей жене Егора, с которой он три года уж как был в разводе. Та только непонятливо кривила презрительные губы.
Кристина выть была готова… Где ты, чёрт тебя побери! Ведь будешь всю жизнь маяться, пережиток совковый!..
Два дня металась по городу – тщетно. Ушёл, не оставляя следов. Разведбат, блин.
Неделю Кристина не выходила из дома. Волосы не чёсаны, желудок ноет, в холодильнике пусто. Всё же заставила себя оторваться от неприбранной постели, вышла в магазин. Город чужой, будто она не выходила из дома несколько лет. Вернулась спешно, словно гнались за ней.
Торопливые звонкие ступени, карцер лифта, неподатливый замок.
В прихожей шарахнулась от зеркала – чужое лицо! Кинулась умываться. Провела руками по лицу сверху вниз. На секунду из-под пальцев показались прежние молодые глаза, но мокрые ладони скользили ниже, натянувшаяся кожа возвращалась на место, обозначая припухлости под глазами, первые морщины. Кристина устало опёрлась о края фаянсовой раковины, скривила в усмешке губы.
Кэтрин Зета-Джонс мухосранского масштаба…
Пошла в комнату, переоделась в свежую футболку. Швыряла с полки на пол стринги, пока не нашла пару новых, неношеных. Переодела. Хотела надеть джинсы, но подумав, швырнула их на диван, лунатичной походкой голоногая пошла на кухню.
За окном расхлестался ливень, гром покатился мимо, краешком задев задребезжавшую оконную створку. Кристина выпила рюмку водки, закурила сигарету, бессмысленно глядя в пустую пепельницу.
Сколько не катайте пальцем кристаллики соли, а не почувствуете ничего кроме острых граней. Только содрав с пальца кожу, можно по-настоящему почувствовать, что такое соль. С души тоже можно снять «кожу». В тот момент Кристина чувствовала это очень остро.
Мир плывёт в лёгком тумане. Сигаретный дым как вьюнок ищет опору, но не находит и, прогибаясь, утягивается под верхний край открытой форточки. Прочь с «седьмого неба», туда, где провинциальные девятиэтажки тают за марлёвкой летнего ливня.
Ни водка, ни телефон, ни верная Тони Брэкстон, уже не спасут от пустоты. Но попытка, не пытка.
Ноготок с ободранным лаком тычется в «иконки» на дисплее смартфона. Петракова вне зоны уже два месяца. Укатила с новой «любовью» к чёрту на кулички. За всё время от неё только одна эсэмэска: «Инета и моб связи нет, зато природа! Зашибись! У меня всё класс. Люблю вас».
Может, в этот раз у неё всё образуется?
Палец гонит по дисплею строки. «Белочка Париж» – ноготок клюёт, вызов пожирает километры.
К тридцати годам Белка и удача, наконец, встретились на одном направлении. Курс зюйд-вест: Эйфелева башня, Сена, Монмартр, что там ещё?
– Крыська-а-аа!!! Ты-ы?! – Белка едва не визжит от восторга на том конце Европы, как сопля малолетняя, будто у неё там белый пушистый щенок, которого она тискает и чуть ли не съесть хочет от обожания, но в то же время сдерживает чувства, боясь сделать ему больно. – У-уу… как я рада тебя слышать. Ты как?.. Да ладно, что я – я в порядке. Ты не представляешь себе, какой он классный! Не миллиардер, конечно, но нам и миллионов хватит. Правильно?