Парни, с которыми приходилось сталкиваться в училище, не вызывали у Кристины ничего кроме презрения. Времена были «пацанские», и даже тщедушный «ботан» в очёчках пытался гнуть пальцы веером и ботать по фене.

Рисовались друг перед другом, стоили из себя крутых самцов: «Ничё так, тёла. Зацени корму». С видом знатоков нагло разглядывали Кристину, пренебрежительными струйками пускали сигаретный дым, а потом злобно шипели ей вслед: «С-сучка!». Но последнее это уже так… лекарство для души после её категоричного: «Туалет в конце коридора, шли бы передёрнули коллективно. Сухостой, говорят, вреден для здоровья».

Исключение составлял Серик – от фамилии Сериков. Щупленький, невысокий, без понтов. В тот день четверо однокурсников прижали его к стене позади главного учебного корпуса. Кристина курила неподалёку, равнодушно наблюдая за разборкой, потом не выдержала – смяла о шершавую бетонную стену окурок:

– Эй, убогие! Может, помочь? А то чё-то маловато вас против одного.

Парни насторожились. Ей и раньше доводилось строить их по струнке. Робели перед её красотой, перед недоступностью, перед уверенностью, граничащей с наглостью. Боялись возможных последствий, – много «крутых» пыталось добиться взаимности Кристины. А ещё была она на год старше, плюс пара-тройка условных лет на опережающее женское развитие. Она-то и не думала о них иначе, как «щенки».

Презрительно оглядев притихших парней, Кристина поманила Серика пальцем.

– Иди за мной.

– Чеши, пока трамваи ходят, – запоздало осмелел кто-то за её спиной.

Кристина не обернулась, и Серика за рукав дёрнула, чтобы не оглядывался. Много чести.

Уведя парнишку на безопасное расстояние, посоветовала на прощание:

– Держись от них подальше, если не можешь за себя постоять.

Серик молчал, глядя на неё таким растерянным и вместе с тем преданным взглядом, что Кристина вместо того чтобы уйти невольно рассмеялась:

– Ладно, кофе угостишь?

Парнишка нелепо засуетился, испуганно полез рукой в карман джинсов.

– Не парься, – она повела плечом, поправляя ремешок сумки. – Деньги есть, пошли.

Столик приткнулся у витрины, густо испещрённой пыльными следами давешнего ливня. Солнце било рикошетом из стеклянной пепельницы. Небритый ковбой, собрав у глаз дружелюбные морщины, смотрел с рекламного билборда у перекрёстка.

Разговор не клеился. Серик растеряно хлопал ресницами, убегал взглядом к витрине, отвечал на расспросы немногословно и часто невпопад: «Сам-то? Из райцентра… та ещё дыра… С этими? Да, так… проблемы в общаге. Предъяву кинули, будто бы я им денег должен».

Задумчиво позванивала кофейная ложечка. Ковбой улыбался с чувством выполненного долга – две сигареты из той страны, в которую он зазывал, исправно дымили над столом, изредка кланяясь пепельнице…

На следующий день Серик пришёл в училище с синяком под глазом. Кристина чувствовала себя виноватой: влезла в чужую разборку и вместо реальной помощи добавила парнишке проблем. После занятий она дождалась Серика у выхода из училища. Решительно терзая зубами жвачку, приказала:

– Иди в общагу, пакуй манатки. Поживёшь у меня, пока твои проблемы не уладятся.

В то время она уже жила одна, – мать устраивала свою личную жизнь где-то в Питере.

Серик заявился к вечеру с тощей спортивной сумкой на плече. Кристина провела его в гостиную.

– Короче, так. Жить будешь здесь. Диван, телевизор… Журнальный столик освобожу под тетрадки.

Уже от кухонной двери обернулась, крикнула в комнату:

– Чуть не забыла – посуду моем по очереди.

Ночью её разбудил тонкий скрип двери. Ёлочка паркета лоснилась в лунном свете, где-то далеко за окном бродили призраки милицейских сирен. Серик стоял на пороге, робко переминаясь с ноги на ногу. Одна коленка заметно дрожала, и Кристина вместо заготовленного: «Чего припёрся?», откинула край одеяла.

– Лезь, согреешься. Замёрз весь.

Серика била мелкая, но такая сильная дрожь, что Кристина испугалась, что с парнишкой что-нибудь случится от перевозбуждения.

– Ты, что первый раз?

Вместо ответа Серик с присвистом дышал, всхлипывал, будто собирался расплакаться, и бестолково шарил дрожащими нетерпеливыми губами по её шее, по груди. Кристина поняла, что и здесь ей придётся взять «шефство».

– Тихо-тихо, – шёпотом успокаивала она, осторожно просовывая руку между телами к низу его живота, и в ту же секунду почувствовала на внутренней стороне бедра горячую влагу. Парнишка на секунду замер как парализованный, в лунном свете запечатлелась картина, навсегда оставшаяся в памяти Кристины: искажённое мукой лицо, вспухшая на виске извилистая вена, отчаянно зажмуренные глаза. Серик бессильно уронил голову ей на плечо, но в ту же секунду схватился как на пожар, – вскочил с дивана, суетливо вороша скомканные простыни в поисках своих трусов.

– Не переживай не ты один такой, – успокоила его Кристина. – Сначала у всех так, потом нормализуется.

– Откуда знаешь? – недоверчиво буркнул он, стоя к ней спиной и пытаясь ногой попасть в перекрученные трусы.

– Так говорят, – Кристина пожала плечами, вытирая простынёю влажную ногу. – Ладно, иди сюда…

Только с третьего раза Серику удалось обуздать свою страсть, и он, наконец, сделал «дело» – поспешно, неумело.

– Слушай, – сказала утром Кристина, подворачивая на сковороде пригоревшие гренки. – На серьёзные отношения не настраивайся. Это было так, – недоразумение.

Не поднимая глаз, Серик шмыгал носом, кивал головой: да, мол, понимаю, конечно…

Недоразумение длилось почти год. Никто не понимал их отношений. Увидев Серика в первый раз, Белинская и Петракова обалдело курили на кухне.

– Зиновьева, ты это серьёзно? Он же на целую голову ниже тебя и задроченный какой-то.

Белка, называла Кристину по фамилии только тогда, когда считала, что подруга совсем мозгами отъехала.

– Парню жить негде, – оправдалась Кристина. – И совсем не на целую голову, всего два сантиметра.

– Ну, прям, мать Тереза! Может, всех бездомных приютишь?

– Может и приютю… тьфу ты, блин – приючу.

Белка артистично возводила глаза к потолку в молчаливой и вместе с тем понятной как божий день молитве: «Господи, дай Зиновьевой хоть немного ума!»

У Кристины и Серика не было друг перед другом никаких обязательств, они даже спали в разных комнатах, благо на секс много времени не уходило, и когда на горизонте появился симпатичный и разбитной Димон, Кристина, не раздумывая, закрутила с ним. Стала поздно возвращаться домой.

Серик не спал, ожидая её. Угрюмо курил на балконе. Кассетник в его комнате бесконечно зависал на одной и той же песне: «Она любила летать по ночам».

– Я свободная женщина, – пьяно покачиваясь, оправдывалась Кристина, хотя Серик даже не пытался предъявлять претензий, видимо боясь спугнуть затянувшееся «недоразумение». – Куда хочу туда хожу, когда хочу тогда возвращаюсь. Да?

Серик молчал, и тогда Кристина сама пыталась начать разговор, чтобы избавиться от гадкого чувства вины и разрубить этот чёртов узел, но у парнишки был такой жалкий вид, что вместо выяснения отношений, она лишь небрежно пожимала плечами:

– Белочка с Петрой вытащили на дискарь. А потом в баре девичник устроили. Прикинь, Петракова так набралась…

Серик не слушал: дрожа от возбуждения, пытался обнять её.

– Не-не-не! – Кристина поспешно увёртывалась. – Давай не сегодня. Ага?

Покусывая губы, искала в сумочке сигареты… Нет, больше никогда в её жизни не будет двух мужчин одновременно. До чего же гадко на душе…

Димон был из мажоров: отец сидел высоко в мэрии, сынок деньги не считал – кидал «на вес». Ценности в мажорной тусовке были те же, что в бандитской среде и среди рвачей коммерсантов, – деньги, деньги и ещё раз деньги. Впрочем, отношение к баблу было другое, – говорили не о том, как его «срубить», а о том, на что потратить. Димон мог сесть в самолёт и смотаться в столицу только ради того, чтобы наведаться в первый в России бутик Версаче. По тем временам – невидаль и крутяк.