Эта заурядная, ни на что не претендующая мыслишка Олега несколько ободрила. Ему показалось, что он достаточно собран и готов принять вердикт судьбы, каким бы суровым тот ни был. Нужно лишь привести себя в порядок и двигать на работу, как он это делает каждый божий день. Олег понимал: это все, на что он способен. Ведь тягаться с его кураторами, жонглирующими судьбами мира, не получалось – хоть вой…

На сборы ушло не более четверти часа и, надевая часы, он удовлетворенно отметил, что в привычный график укладывается. По привычке похлопал себя по карманам, удостоверился, что все на месте, устремился к выходу. Почти взялся за дверную ручку, когда прошибло: «Светлана! Как же так…Я что – оставлю ее одну, по сути дела, беззащитную? Неужели все так по-скотски устроено, что в сокровеннейший для души момент ты подобен киборгу с впаянным чипом, неотвратимо ведущим на «списание»?

На лице заходили желваки, а губы скривились – то ли в презрении, то ли от отчаяния – было не разобрать. Олег резко повернулся, сделал уже первый шаг к Светлане, но застыл, переваривая ее новый лик. Он видел лицо женщины, означенное гордой миссией воспроизводить себе подобных, сочащееся весной, но с побегами увядания, и ко всему прочему – незамысловатое, как искренность примата. Лицо, заземленное повседневностью бытия, и, может, потому столь манящее к себе, истоку.

Глубоко взволнованный, он услышал внутренний голос: «Хорошо, порушишь ты ее живительный сон, но как посмотришь в глаза, что скажешь? От твоей влюбленности не осталось и следа. Хоть и не дрожишь от страха, но весь там – один на один с Хью и его командой, в потливом напряжении души и конечностей. Может, расскажешь ей о «Стандарт Ойл», азербайджанской нефти, да она, не исключено, что за зверь такой «Лупойл» не знает. Есть еще средство: мычать либо дозировано врать, чего ты никогда не делал. Напиши записку, так будет лучше».

Олег подошел к столу, вырвал из кляссера лист и размашисто написал: «Вернусь через три-четыре часа. Еда и напитки в холодильнике. Не скучай, дождись. Целую». Но когда он просунул лист под настольную лампу, его словно за шкирку приподняло: «А ты уверен, что вернешься? Не отправят ли тебя первым же самолетом в Америку или в местную психушку, а то и к праотцам – волею обстоятельств?». Олег жестко скомкал бумагу, бросил ее в стоявшее под письменным столом мусорное ведро.

«Перспектива» настолько Олега сразила, что всю дорогу он пребывал в полузаторможенном состоянии, мало что видя вокруг. Не заметил даже, что в лобби его дожидались двое – мужчина и женщина. Запечатлев «объект», пара разделилась. Мужчина отправился на внешнюю, примыкавшую к отелю стоянку, где сел в красную «Тойоту»; та висела у Олега на хвосте до тех пор, пока он добирался на работу. А одетая в форму горничной женщина вошла в лифт и нажала на кнопку одиннадцатого этажа, откуда Олег только что прибыл.

Глава 3

Стандартные, необходимые для покрытия расстояния полчаса пролетели для референта незаметно, и он слегка подивился, обнаружив себя перед воротами штаб-квартиры переговоров – особняком, укрытым от людских глаз высокой оградой и буйной южной растительностью. Когда успел? Будто из «Карлтон Риц» катапультировался… Очередной сюрприз – расторопность секьюрити, поспешно и даже угодливо распахнувших створки. Между тем, въехав на территорию, он насторожился. На стоянке – ни одной машины азербайджанской делегации, да и прочих всего четыре… Но голову ломать себе не стал – мало ли что…

В прихожей он уже физически ощутил несходство сегодняшнего утра с привычной атмосферой: из огромной приемной, где в это время жизнь бьет ключом и снует вспомогательный персонал, не доносилось ни звука.

Заливавшее зал – через панорамное окно – солнце его ослепило, так что поначалу он не заметил двух мускулистых парней, подпиравших массивный стол секретариата, у дальней стены справа. Приспособившись к свету и оглядевшись, откровенно растерялся: а эти кто? Да и как понимать: помимо них троих, в приемной пусто…

В замешательстве он рассматривал незнакомцев. Через секунду-другую заключил, что молодцы – прирожденные специалисты рукопашных «переговоров», ну а сам переговорный процесс с азербайджанцами приостановлен, коль раз зал пуст.

Олег все еще переваривал смену декораций, когда услышал от одного из бойцов:

– Доброе утро, господин Левин. Господин Кейдж (фамилия Хью) намерен с вами встретиться. Но сейчас, к сожалению, занят и просил оказать вам всяческое содействие. Мы проводим вас и будем в вашем полном распоряжении. Кстати, вы завтракали? Если нет, мы позаботимся об этом.

Олег понуро направился к ведшей на цокольный этаж лестнице, именно там, внизу, квартировалась служба безопасности. Поворачиваясь, он увидел, что «дозорные» удивленно переглянулись, но заторопились за ним вслед.

В ожидании «собеседования» Олег просидел добрых два часа, не ощущая практически ничего. Да и немудрено после столь бурной, полной душевных зигзагов ночи: фиаско отвергнутого, нежданное обретение возлюбленной и, наконец, съезд в бездну, где карусель искрометного восторга оборвало хмурое прозрение, что он – отнюдь не зависимый поденщик, а узник просвечиваемой одиночки, откуда пока выпускают «проветриться». Подустав от рулетки метаморфоз, Олег напоминал безликое производное, скатившееся к вялым, едва овеществляемым рефлексам. Глаза глядели в одну точку, губы шевелились, проговаривая нечто невразумительное, а руки то обхватывали затылок, то скрещивались на груди. Отрешенность казалась столь всеобъемлющей, что соглядатаи, едва расположившись с ним в комнате с решетчатыми окнами, об обещанных жестах внимания забыли и лишь с ленцой поглядывали на него. Довлело ощущение, что они сами невольно погружаются в состояние подопечного.

Атмосферу убаюкивающего пофигизма нарушил скрип открывающейся двери. В проеме – Хью, изможденный, растрепанный, да еще небритый. Явно разомлевшие церберы как ошпаренные вскочили со своих мест. Крайний к двери просеменил к Хью и добрую минуту нашептывал шефу на ухо, второй же – в профессиональном раже – демонстративно придвинулся к «подследственному». Самому «объекту» на весь переполох было наплевать. Лишь мельком взглянув на «генинспектора»”, продолжил бесстрастно буравить стену напротив.

В это утро Хью был неузнаваем не только фасадом: порывался то сесть, то прислониться к стене, в конце концов, не нашел ничего лучшего, как взгромоздиться на стоявшую в углу амфору. В столь странной позе напоминал нечто среднее между поставленным в угол школяром и нераскаявшимся, посаженным на кол злодеем.

– Знаете, Олег, мне всегда с трудом давались русские имена, видно, из-за их языческой многосложности или из-за чего-то другого. Да и сами русские, с их разболтанностью и непредсказуемостью, не вписываются в рамки разумного, – с мало скрываемым раздражением изрек, морщась, Хью.

«Подследственный» безвольно просунул руки между колен и, казалось, не намерен отзываться. Чем-то смахивал на буку, разобидевшегося на всех и вся. Между тем вдруг выпрямился и с места в карьер выдал:

– К чему вы клоните?! Я не русский, о чем вам хорошо известно, да и при чем здесь русские?! Вы что, разворачиваете диспут о вкладе этносов в мировой прогресс или в голову ударила кровь предков-южан? А, Хью?

Впервые услышав голос «подследственного», сторожа захлопали очами – тот звучал явным диссонансом состоянию, в котором Олег еще недавно пребывал.

Должно быть, этот резкий, как пощечина, ответ помог Хью собраться. Он встал, властным жестом потребовал у ближнего к Олегу цербера освободить стул и уселся напротив явно непраздного спорщика. Когда их взгляды сошлись, на референта глядел прежний Хью, холодный, жесткий, отреставрировавший свой привычный имидж – гробокопателя в строгой судейской мантии.

– Олег, мне нужно все об этой женщине, во всех деталях, от начала и до конца! Как ее зовут? Cвит…лэн (читая по бумажке). My God! What’s that?* Sweet lane?!* – запнувшись на «Cвит…лэн» Хью словно раздвоился, изображая то начальственный гонор, то рвущийся изнутри, едва сдерживаемый смех. Его глаза охамели, линия губ заиграла и, наконец, он, полный ехидства, спросил: «Is this lane really sweet, buddy?»*