— Я хотела, но… Это всё равно не изменило бы хоть что-нибудь, — Гермиона виновато поджала губы и с надеждой на понимание посмотрела на Люпина.
— Ты права, — кивнул Ремус. — Это не изменило бы «что-нибудь». Это изменило бы всё.
Он наконец повернулся к ней и коснулся ладонью её щеки. В его глазах, помутневших от усталости и грусти, затаилась вся нежность, на которую он когда-либо был способен. О таком взгляде можно было только мечтать. Как у Фицджеральда: «Он смотрел на неё таким взглядом, о котором мечтает каждая девушка». Гермиона и представить себе не могла, что на неё могут так смотреть.
— Я говорил тебе, как красивы твои глаза? — полушёпотом спросил Люпин. Чуть согнув кисть, он очертил пальцами линию её скул.
— Нет, — затаив дыхание, ответила Гермиона.
Тогда Ремус подался вперёд и по очереди поцеловал её закрытые веки.
— Я говорил тебе, какая нежная у тебя кожа?
Она снова услышала его голос, но теперь у самого уха. Избегая прямого контакта с ней, он щекотал своим тёплым дыханием её шею. Его шумные вздохи были созвучны морскому прибою: с каждой новой волной надвигался шторм, и морская сила тянула в самый тёмный омут. От этих ощущений у Гермионы закружилась голова. Нервно облизав губы, она снова ответила:
— Нет.
Что может чувствовать человек после того, как узнает, что ему осталось жить не больше одного дня? Иногда Гермионе приходили в голову подобные мысли. Чем бы она занялась, получив такое пророчество? Как и все, наверняка она поспешила бы завершить начатые дела, расставить все точки над «i» с теми, кому она что-то недоговорила, постаралась бы успеть то, что долго откладывала. Она торопилась бы жить, жить так, как всем всегда хочется, но не можется из-за каких-то правил, принципов и ощущения, что на это ещё найдётся время. Именно эту спешку Гермиона ощутила в прикосновениях Ремуса, в его торопливых поцелуях и дразнящих вопросах. Он был прав — это изменило бы всё. Быть может, его сомнения были бы развеяны раньше и ему хватило бы смелости первому проявить инициативу. Но могло быть и наоборот. Зная о скорой смерти, Люпин мог и вовсе оттолкнуть её под предлогом того, что с ним у неё точно не будет никакого будущего. Так, может быть, хорошо, что она ему ничего не сказала?
Гипотетическая реальность, временной парадокс, вся жизнь, сотканная из «если» — как же она устала от всего этого. Ей хотелось просто забыть о своих снах, о страхах, о боли, потерять способность думать и сбросить с себя эту чёртову ответственность за каждое слово. К счастью, сейчас ей услужливо предоставили такую возможность.
Ремус ушёл перед полуночью, за несколько минут до того, как вернулась Джинни. Подходя к двери, он всё ещё шутил о духе авантюризма и неустанно сыпал комплиментами.
— Ты совсем меня избалуешь, — улыбалась Гермиона. — Девушке нельзя так много говорить, что она красива. Не боишься, что я зазнаюсь?
— Я говорил тебе об этом слишком мало, чтобы ты зазналась, — усмехнулся Ремус. — К тому же, когда ещё я успею наверстать упущенное?
Неловкость, посеянная случайно всплывшей темой смерти, могла всё испортить, но Люпин не дал этому случиться. Прежде, чем Гермиона успела почувствовать себя виноватой, он широко улыбнулся ей, а затем коснулся губами её виска. Почти неразличимый шёпот раздался над её ухом:
— Я люблю тебя, Гермиона Грейнджер.
========== Глава 36 ==========
2 мая 1998 года. Этот день был обречён стать самым чудовищным и великим во всей магической истории. Гарри Поттер, проникнув в Хогвартс, запустит механизм бомбы замедленного действия, последствия которой будут необратимыми. Все это знали, но никто не выступил против. Так оно и должно было быть.
Для Гермионы он начался так, словно она рухнула головой вниз с обрыва. Едва открыв глаза, она уже знала, что не сомкнёт их в ближайшие сутки ни на минуту. Аппетита с утра совершенно не было, но не спуститься к завтраку означало доставить лишние хлопоты миссис Уизли и вызвать ненужное внимание к собственной персоне. Гермиона предпочла этого избежать.
Когда Гарри с Невиллом и Джинни отправились в Хогвартс по тайному ходу, члены Ордена аппарировали в Запретный лес, на границу защищаемой зоны. Идти по одному пути было опасно, поэтому все волшебники разбились по группам. Кингсли предупредил всех, что в случае нападения обязательно нужно послать патронус — чтобы другие члены Ордена знали об опасности. Никто не исключал того, что Пожирателей в Хогвартсе больше, чем им было известно. К счастью, все опасения оказались напрасными, и до замка добрались все в целости и сохранности.
Они вошли в Большой зал как раз в тот момент, когда Гарри появился из строя гриффиндорцев. Вся его ненависть, вся боль и обида обрушились на человека, убившего Альбуса Дамблдора. Казалось, Гарри готов был расквитаться с ним один раз за все прошедшие семь лет. Он был ослеплён своей ненавистью к Снейпу, этого ничто не могло изменить.
Едва шагнув из-за спины Кингсли, Гермиона с трудом сдержалась, чтобы не броситься между ними. Она была единственной в этом зале, кто знал о Снейпе то, о чём другие и догадаться не могли. Его тайна — тайна, которая могла бы очень многое изменить, оставалась нераскрытой, и выдать её сейчас было бы просто немыслимо. Гермионе оставалось лишь молча наблюдать за тем, что происходило между её лучшим другом и мужчиной, которого она всё-таки любила.
Снейп направил палочку на Гарри, но не торопился атаковать. Поттера тут же оттолкнула профессор МакГонагалл — именно она начала дуэль. Снейп легко отбивал её атаки и всё же отступал. Гермиона сначала не могла понять, в чём дело: поединок выглядел так, словно это МакГонагалл оттесняет противника назад. Но только присмотревшись, она разглядела совсем другой план этой схватки: Снейп сам отступал. Отбивая первую атаку, он вывел из строя обоих Кэрроу, а затем предпочёл только защищаться. У него была возможность атаковать и кардинально изменить перевес в свою пользу — Гермиона прекрасно помнила его дуэль с Ремусом. При всём уважении к профессору Макгонагалл, она действовала значительно медленнее и поначалу не очень решительно, поэтому справиться с ней Снейпу не составило бы большого труда. Если бы он того хотел.
— Трус! — воскликнула Минерва, когда её противник обернулся чёрной тенью и поспешно ретировался. — Трус!
Гермиона рефлекторно дёрнулась вперёд вслед за Снейпом, но вовремя опомнилась. У него не было выбора: он должен был сбежать. Не потому, что испугался — едва ли его удивило появление Ордена в Хогвартсе. Когда профессор МакГонагалл назвала его трусом, Гермионе с трудом удалось прикусить язык. И это было ужасно несправедливо! Сколько раз Снейп слышал это оскорбительное слово в свой адрес, совершенно неприменимое к нему! Ведь на самом деле он был… самым храбрым человеком, которого она знала.
В этот же мгновение Гермиона почувствовала прикосновение к своей руке: ещё не обернувшись, она знала, что это Ремус. Разумеется, он всё понимал. Удивительным образом он оказался единственным человеком, который не торопился обвинять Снейпа во всех смертных грехах. Даже после того случая в Малфой-мэноре Люпин не выказывал никакого презрения, защищал его на собрании. Даже его ревность, так старательно им подавляемая, но проскальзывающая между строк, не изменила его отношения к зельевару. Ремус был так… великодушен?
С исчезновением Снейпа Хогвартс на несколько мгновений снова стал прежним: профессор МакГонагалл вернула свечи, столы, зачарованный потолок. Даже солнце ненадолго вышло из-за туч, но так же быстро утонуло за горами. Впрочем, ликовать времени не было: все понимали, что обратный отсчёт до великой битвы уже начался. В подтверждение этому Волдеморт обратился ко всем защитникам Хогвартса, выдвигая свой первый ультиматум. Он требовал выдать ему Гарри и уверял, что в этом случае никого больше не тронет. Вполне возможно эти слова были только ловушкой. Орден в экстренном порядке принялся обсуждать план дальнейших действий.
— Волдеморт наверняка начал догадываться, что ты уничтожаешь крестражи, — произнёс Сириус. — У нас мало времени, Гарри, поэтому нужно поспешить.
