– Самое главное, чтобы после такой операции человек был способен самостоятельно дышать, – повторил врач. – Я выписываю вам направление в институт нейрохирургии, там есть и специалисты по этой части, и необходимое оборудование. Операция будет по квоте. Вот список документов, которые вам необходимо собрать…

Леля приехала, не раздумывая. Бросила все и приехала. Вика и Леля были погодками, поэтому с детства росли дружно, а все неприятности решали с помощью самого эффективного средства – смеха. Жизнь раскидала их по разным городам, и в последнее время все их общение сводилось к звонкам друг другу. Когда Вика позвонила и рассказала о своем страшном диагнозе, Леля сразу сказала:

– Я приеду ближайшим поездом, а на работе возьму административный на месяц. Если понадобится – еще продлю. – Леля до жути боялась самолетов, поэтому предпочитала пользоваться любыми другими видами транспорта.

– Лель, операцию на послезавтра назначили. Я все равно в больнице буду под присмотром, может, не будешь спешить и попозже приедешь? – Вика очень ждала приезда сестры, но не хотела становиться обузой.

– А задницу тебе кто вытирать будет? А памперсы менять? А кормить с ложечки? Тебе же сказали – все, что ниже шеи может атрофироваться. Кому ты сдалась там. Не хочу даже и думать о том, что ты там грязная, вонючая и никому не нужная валяешься. Я позабочусь о тебе.

Обе помолчали, раздумывая о своем.

– Лель, мне еще исповедаться и причаститься нужно. Мало ли чего… – сказала Вика и стала всхлипывать, Леля тут же подхватила.

– Я с тобой пойду. Я прямо сейчас возьму билет на самолет, а с утра мы вместе пойдем в церковь. Только ты скажи, как там себя вести, а то я там не бываю.

– Скажу. Я тебя очень жду! Но пообещай мне не плакать. Даже если я буду плакать, ты все равно не плач!

– Ладно, – пообещала Леля и тут же тихонько завыла в кулачок.

Не то, чтобы Вика сама часто ходила в церковь. Нет, наоборот, очень редко. Но столкнувшись с такой бедой, ей больше не на кого было надеяться. Она отказывалась верить, что может умереть. Это просто не укладывалось в ее голове: как это, ты живешь-живешь, строишь планы, а тут – на тебе, пожалуйста. Еще и до старости далеко, поэтому ты вовсе не планируешь саваны там разные покупать, да о помине души думать. Ни даже Боже мой. Ты как-то больше наоборот, о земных удовольствиях грезишь. На отдых там в заграницу съездить. Покупки, развлечения, карьера. И неожиданно тебе сообщают: пятьдесят на пятьдесят, мол, гарантий много отсыпать не можем, извиняйте. И куда бежать? Кого просить? Кто может повлиять и поспособствовать в таком деле?

Все последние дни Вика часто мысленно обращалась к Всевышнему. Сначала она как-бы даже торговалась с ним. «Господи, ну сделай, пожалуйста, так, чтобы все идеально прошло. Чтобы я уже через недельку-другую была как прежняя. А я какую-нибудь благотворительность сделаю». Подумав, что это сильно смахивает на платную индульгенцию, ей стало стыдно. Она вспомнила, что много лет назад, рожая сына, уже давала подобные обещания. У нее были сложные роды, и врачи сказали, что ребенок умер, нужно срочно спасать роженицу, ее, то есть, Вику. Тогда она взмолилась и внутренне пообещала взять ребенка из детдома на воспитание, лишь бы ее малыш выжил. Сынок ее все же благополучно родился и сейчас вырос здоровым красавцем, а ребеночка из детдома она так и не взяла. Сейчас это несдержанное обещание тяготило ее.

Чем ближе подходил день операции, тем больше Вика понимала, что никак не сможет повлиять на неизбежное. В какой-то момент она смирилась, будь что будет, на все воля Божья. Тем не менее, она дала себе слово, что будет до последнего бороться за свою жизнь. Но если Всевышним уготовано иное, то нужно с достоинством пройти последнее испытание. И теперь, когда настало время позаботиться о душе, Вика и Леля, повязав платочки, робко вошли в церковь. Служба только началась, и они встали позади других присутствующих, вслушиваясь в древние молитвы, произносимые священнослужителем на церковнославянском. Леля не знала, как себя вести и куда встать, поэтому постоянно озиралась по сторонам и чувствовала неловкость.

– Встань позади той бабушки, а я за тобой. Скоро с кадилом пойдут, не нужно проход занимать, – прошептала Вика Леле.

Леля послушно посторонилась. Весь ее вид выражал смирение: осунувшиеся плечи, опущенный вниз взгляд. А когда бабушка впереди нее усердно бухнулась на колени, Леля тоже стала покорно опускаться на пол.

– Ты что, это не обязательно! – зашипела Вика, и Леля поднялась.

– Так я думала, что так положено, – тоже шепотом оправдалась Леля.

Отчего-то это рассмешило Вику: неужели Лелька думает, что тут заставляют ползать на коленях, замаливая свои прегрешения? Рассмешило и порадовало. Она вдруг поняла, что сестра готова на все, лишь бы это помогло Вике выжить.

Прошли с кадилом, и сестры жадно вдыхали запах благовоний, надеясь, что, пропитавшись им насквозь, унесут частичку чего-то святого с собой в качестве оберега в тот внешний, опасный, шумный мир за стенами этой умиротворенной обители.

А духовник все не выходил. Вика думала: «Вот бы вышел седовласый старец, умудренный годами, которому легко открыться». Но тут же себя одернула: «Опять ты торгуешься! Ты же в церковь пришла. Стой и жди смиренно». И будто в ответ на ее мысли вышел он – седой, как лунь, старый, как праотец, с выражением вселенского спокойствия и мудрости на лице. Вика поразилась, ведь она именно так и представляла себе священника, который принимает исповедь. Собравшимся вокруг него страждущим очищения он начал говорить самые обыкновенные слова. О том, что в погоне за своими страстями, мы порой забываем о более важном. О том, что мы озлобляемся, становимся высокомерными и считаем себя выше других. О том, что иногда забываем истины, дающие покой и гармонию нашей душе. В его простой, но искренней речи не было ни пропаганды, ни призывов. Он как бы выкладывал свои знания и давал возможность всем присутствующим самим сделать выводы.

– Каешься ли ты в грехах своих?

– Каюсь, батюшка, – ответила просветленная его речью Вика, когда дошла ее очередь исповедоваться. Ей важно было рассказать о мучавших ее переживаниях, о том, что не усыновила ребенка, хотя давала такое обещание. Но ком в горле и накатившие слезы делали ее речь бессвязной.

– Грех ведь… Всевышнему обещала, не кому-нибудь, взять и воспитать… Лишь бы мой мальчик родился. А сейчас вот… Операция… Не знаю, перенесу ли… Как же быть то…

Исповедник терпеливо слушал, переминаясь с ноги на ногу, немного хмурился и искоса поглядывал на Вику. По всему было видно, что он растерян ее всхлипываниями и набором слов, никак не проясняющих ситуацию.

– А малец то выжил? – Святой отец решился все же перебить, потому что никак не мог уловить сути из потока рыданий Вики и смотрел на нее с жалостью и подозрением – уж не тронулась умом то баба?

– Да, выжил и вырос. Но я ведь обещания своего не исполнила.

Поняв, наконец, в чем дело, старец пожурил ее, что не сдержала слово, но грех этот отпустил, спросив напоследок:

– Врагов и обидчиков своих прощаешь?

Врагов у Вики не было, но осталась у нее одна досада. Совсем недавно на работе пересматривали кадровый резерв, и на повышение в должности претендовали два кандидата – она сама и начальник другого отдела, Рустам. Несмотря на то, что достижений в работе у Вики было больше, повысили в итоге Рустама, тем самым подчеркнув оставшееся с незапамятных времен гендерное неравенство в продвижении по карьерной лестнице. Это событие еще сидело занозой в сердце Вики. Резонно решив, что на тот свет новую должность не утащишь, Вика, мысленно отпустив эту ситуацию, ответила:

– Прощаю.

– Как имя то?

Казалось, эта не самая обыденная исповедь наконец вышла на финишную прямую и вот-вот должна закончиться, но не тут-то было. Почему-то Вика подумала, что у нее спрашивают имя обидчика. Рустам с таким именем явно не мог являться христианином, а имена, не перечисленные в Святцах, нельзя было как будто в церкви произносить. Поэтому, вытерев слезы, она решила уточнить: