– Нет, – дружно взорвался класс.

– Лучше про Африку расскажите, – попросила Вера Кононенко и одарила И. А. томной улыбкой.

– «Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд», – начал И. А., обращаясь к Вере. – «И руки особенно тонки, колени обняв».

Фил не сразу догадался, что это стихи, и покосился на Верины коленки.

– «Послушай, далеко, далеко, на озере Чад изысканный бродит жираф»1.

Все затихли. Что и говорить, чтец И. А. был отменный. Ученики слушали его, затаив дыхание, даже те, кто сидел на задних партах и чертил замысловатые фигурки в тетрадях. Фил с интересом разглядывал И. А. Одетый в джинсы и белую рубашку-поло, он выглядел совсем не так, как привычный учитель. Что-то в его манере речи и тембре голоса гипнотизировало. Он походил на факира, заклинателя змей. На нем были красные замшевые мокасины, и он раскачивал одной ногой в такт стихотворению, вводя слушателей в легкое состояние транса.

Потом И. А. весь урок рассказывал про Танзанию. Про то, как поднимался на вулкан Килиманджаро. Про то, как разбили лагерь рядом с тропой, по которой на водопой шли бегемоты, и их чуть не затоптали. Про то, как выманивали из реки крокодила, привязав тушку курицы за веревку к бамперу джипа. Самое невероятное, что все это было чистой правдой. Телефон  И. А. ходил по рукам, и со всех концов раздавались восторженные возгласы.

Каких только фоток там не было: и смешные слонята с волосатыми макушками, и жирафы с длинными ресницами, и хмурое семейство горилл.

Филу казалось, что все просто боготворили И. А., но в тот же день он убедился, что это далеко не так. Фил спешил домой, запихивая на ходу в рюкзак учебники, когда увидел, как завуч подозвала к себе И. А. Вид у нее был крайне недовольный. Розалия Рамильевна, или просто Розалия, как ее называли за глаза, была женщиной строгой, образца прошлого века. У нее была грузная фигура и тяжелая, медленная походка человека, которому все дается с трудом. Перед тем как заговорить, она всегда презрительно морщилась и поправляла очки, висевшие на цепочке у нее на шее, вернее, лежавшие у нее на груди. Она была обладательницей невероятного размера бюста и когда заходила в аудиторию, то сначала появлялись ее бюст и очки, а потом уже сама Розалия. Она преподавала физику, на уроках было нестерпимо скучно, но приходилось терпеть.

– Илья Алексеевич, можно вас на минуточку, нужно поговорить.

– Я весь внимание, Розалия Рамильевна.

И. А. расплылся в улыбке.

– Если вы не заметили, то прошла целая неделя учебного года.

– Я предупреждал…

– Не перебивайте. – Розалия бросила на И. А. один из своих уничижающих взглядов, от которых ученикам хотелось сделаться невидимыми. Но И. А., напротив, продолжал улыбаться. Фил положил рюкзак на подоконник и сделал вид, что что-то ищет. Петя остался на дополнительные занятия по алгебре, а Лизу утащила с собой Вера Кононенко, и Фил никуда не спешил.

– И в мыслях не было нанести урон школьному процессу. Но форс-мажор, сами понимаете.

– И потом, во время урока я проходила мимо вашего класса. Что это за стихи? Это не по программе.

– Не волнуйтесь, Розалия Рамильевна, мы все успеем. Впрочем, как всегда. Ведь так?

И. А. даже слегка по-дружески похлопал Розалию по руке.

«Что он делает? – пронеслось в голове у Фила. – Сейчас она ему врежет».

Но с удивлением отметил, что Розалия сдает позиции.

– Знаю, и все же… И потом, срочно верните проектор! – Розалия опять приняла угрожающую позу. – Безобразие, где это видано: забирать казенное имущество домой?

– Сегодня же верну.

И. А. обратил внимание на стоящего у подоконника Фила, который, уже не скрываясь, на них пялился, и подмигнул ему. Фил отвел глаза.

– Ты новенький? Как зовут?

– Филипп, Филипп Старков.

От волнения Фил никак не мог закрыть молнию на рюкзаке.

– Поможешь мне донести проектор и экран? Ты ведь не торопишься, Филипп Старков?

– Я? Нет, конечно.

И. А. жил рядом со школой. Как только вышли за ворота, он тотчас закурил. Шли молча, И. А. погрузился в свои мысли. Фил вдыхал дым от его сигареты, и даже запах был необычный, сладковато-вишневый. В подъезде пешком поднялись на второй этаж. Фил робко мялся на пороге квартиры.

– Заходи, mi casa es su casa.

И. А. подтолкнул Фила вперед.

– Обувь можешь не снимать.

Фил с сомнением посмотрел на белый ворсистый ковер и все же снял кроссовки. Мама заметила бы, что светлый цвет – это непрактично. Фил огляделся. Вроде типичная однушка, а вместе с тем сразу было понятно, что это квартира И. А. Яркий оранжевый диван с зелеными подушками стоял практически посредине и занимал большую часть пространства комнаты. На низеньком журнальном столике располагались причудливой формы пепельницы и оплавившиеся свечи в золотистых подсвечниках. Рядом на полу примостилась деревянная фигура жирафа в половину человеческого роста. В комнате пахло сандаловым деревом и немного апельсином. Филу очень захотелось потрогать длинную шею, но он не знал, прилично ли это.

– Нравится? Привез из Кении.

Фил погладил жирафа по голове.

– Вы там тоже были?

– Люблю путешествовать.

Фил прошел вглубь и стал рассматривать фигурки на полках.

– Я почти нигде не был.

И. А. подошел ближе и бережно взял упитанного слона с четырьмя человеческими руками, сидящего в позе лотоса.

– А это мой Ганеша из Индии. Бог мудрости, знания и благополучия. Можешь потереть ему пузико. Помогает преодолеть внутренние противоречия.

И. А. передал фигурку Филу.

– Пойду искать этот чертов проектор. Кстати, как тебе новая альма-матер? – спросил И. А. из коридора.

– Ничего вроде, терпимо.

Фил все еще наглаживал круглый выпуклый живот Ганеши.

– Да какое там ничего, – раздался голос И. А. из кладовки, – гнать всех оттуда! «О, славный час! О, славный вид! Еще напор – и враг бежит»2. Полностью прогнившая система.

Фил вздрогнул от неожиданности. И. А. снова возник на пороге комнаты.

– «Я волком бы выгрыз бюрократизм!» Кто сказал?

Фил пожал плечами и поставил слона обратно на полку.

– Маяковский?

– Молодец, сечешь.

Фил подумал, что, может, надо было ответить, что школа – это полный отстой. И. А. вернулся в кладовку, но и оттуда продолжал вещать:

– Школа – это моя головная боль. Менять там все надо. И оценочную систему, и пространство, да и самих учителей. Кроме меня, конечно, я другой, без ложной скромности, современный Макаренко.

И. А. принес проектор с экраном и положил на стол.

– А знаешь почему? Мне с вами интересно. Вы как гипс, а я своего рода Роден. Понимаешь?

Фил неуверенно кивнул.  И. А. встал посереди комнаты. Сейчас он был похож на оратора на митинге.

– В школах кто работает? Тетки за сорок, клуши-училки. А что им надо? Отбарабанить свое и опрометью домой, варить мужу курицу. А до учеников им дела нет. Не всем, конечно. А учиться, прежде всего, должно быть увлекательно, все остальное – это уже второстепенно.

Фил никогда не слышал, чтобы взрослые так говорили. Дома все было по-другому. Родители только и впаривали про важность ЕГЭ, что нужно определиться, приложить все усилия. А еще про маячившую в случае непоступления армию, поломанную жизнь без высшего образования и тому подобное.

– У вас на уроках интересно, – робко проговорил он.

– Спасибо за добрые слова, тебе зачтется, мой юный друг.

И. А. достал сигареты и закурил.

– Систему я, конечно, не изменю, но вдруг сделаю существование маленьких Холденов Колфилдов хоть немного веселее, а? Вот, например, что обычно спрашивают у детей?

– Не знаю. Ну, кем ты хочешь стать?

– Правильно мыслишь. А я считаю, что это вообще неважно. И мне совсем не любопытно, кем ты, Филипп Старков, станешь, когда будешь пузатым дядькой. Главное, чтобы то, чем ты будешь заниматься, тебе нравилось и приносило радость. Миру не хватает радостных людей. Верно говорю?