— А с чего ты решила, что я что-то задумала? — спросила она сладким тоненьким голоском.

Энн скривилась.

— Ты за дуру-то меня не держи. Последней мыши это ясно, у тебя глаза бегают.

— Ну…

— Рыжая, ты или говоришь мне, что удумала, или идёшь далёко и надолго. Ко мне можешь потом даже не обращаться, поняла?

— Да ну тебя! — обиделась Эванс. — Дело есть у меня к ней, ясно?

— Точнее давай, точнее.

— Мне нужна её тетрадка, ясно тебе? Та чёрная, что она с собой вечно носит.

— Стащить хочешь? — нахмурилась Энн.

Несмотря на то, что она тоже была приютской, Салли на многие вещи смотрела не так, как Лили. В частности, она не принимала воровства и чувствовала себя неловко, перекладывая вину на других, что было вполне привычно для Эванс. Таких расхождений было не очень много, но они обычно и были теми камушками преткновения, из-за которых Салли и Лили не могли с чистыми сердцами назвать друг друга подругами. Они оставались лишь хорошими знакомыми в условно-враждебной обстановке.

— Не стащить, а позаимствовать. И вообще, меня Эванс попросил, — уже тише добавила Лили, смущённо опустив глаза.

— О, ну раз Эванс…

О любви Лили Салли, конечно же, знала. Кому как не ей знать об этом всё? Лили ей и жаловалась на не слишком эмоционального брата, и хвалилась полученными от него редкими знаками внимания, и советовалась о том, как эти знаки получить. Об отношениях Эвансов Салли знала едва ли не больше их самих. Что Лили понеслась, сшибая всё на своём пути, выполнять просьбу брата, девочку не удивило. Гораздо неприятнее было, что Лили пошла в обход привычных схем и не предупредила о своих действиях Перкс.

— Да, Эванс! — с вызовом ответила Лили. Лицо рыжей приняло непримиримое выражение, и Энн поняла, что спорить или переубеждать девочку совершенно бесполезно.

«Ну и пусть. Ей не десять лет, в конце концов. Одиннадцать…»

— Я ей не скажу. Только и от меня помощи не жди, ясно?

— Я и сама справлюсь, не волнуйся так.

На обхаживания пришлось затратить почти месяц. Лили старалась действовать неспешно, но всё равно то и дело пыталась ускорить процесс «дружбы». Когда она ловила себя на том, что слишком уж давит на Уизли, то тотчас отступала.

Естественно, она докладывала Эвансу обо всех своих успехах и неудачах. А как же иначе?

В основном это происходило в общежитии брата. Ну не в башне же Гриффиндора о подобном говорить?

— Она уже при мне спокойно в своей тетрадке пишет, — похвасталась Лили, закидывая ноги на спинку кровати. — Слушай, а у вас-то матрац жёстче нашего!

— Ты видела тетрадь?

Лили недовольно посмотрела на брата, чья одержимость чужим дневником ей уже поднадоела. Нет, Лили всегда хотела, чтобы Эванс говорил побольше, чем покойник, но вот то, что говорить он будет только об одном — этого Лили не учла, когда просила мироздание о небольшом одолжении.

«Где тетрадка?», «Что с тетрадкой?», «Видела тетрадку?» Слушать тошно, ей-богу.

— Да, да, видела. Миленько тут у вас.

Слизеринская спальня, в сущности, от спальни Гриффиндора отличалась только цветовой гаммой и более аккуратной мебелью: не было ни зарубок на кроватях, ни царапин на тумбочках, да и на полу не было невыводимых пятен от чьих-то экспериментов. Приятным дополнением, помимо клетки с Малиновкой, был книжный шкаф и чистота комнаты. Неприятным — белобрысый мальчишка на кровати напротив, который никак не хотел уходить.

— Слушай, ну дай ты поговорить-то, а? — обратилась к нему Лили.

— Тебе надо — ты и говори, я себе не мешаю, — фыркнул Драко, нарочито медленно переворачивая страницу книги, которую он даже не читал.

— Эванс, пошли отсюда.

Привычно схватив брата за руку, Лили проверила, обут ли тот, и пошла к выходу. Напряжённых и настороженных взглядов слизеринцы на неё уже не бросали: привыкли, наверное, к её вечному присутствию то у брата в спальне, то в гостиной с домашними заданиями, то у Снейпа. Рыженькая гриффиндорка стала кем-то вроде талисмана для змеиного факультета: если Лили хоть раз зашла в их гостиную — то день, определённо, будет удачным хотя бы потому, что девочка уведёт своего полумёртвого братца подальше, и тот больше не будет пугать окружающих мёртвыми глазами, серой кожей и неестественными движениями. Первогодки и вовсе вздыхали с явным облегчением, забывая о том, что слизеринцы должны скрывать свои мысли и чувства.

Уверенно идя по тёмным коридорам, Лили внимательно смотрела по сторонам. Насколько она помнила, где-то совсем рядом с зелёной гостиной располагалась небольшая ниша с какой-то отвратительной статуей, закрывавшей тайный ход до третьего этажа, традиционно пустынного. Неизвестно почему, но почти весь этаж отдали призракам, и встретить на нём живого было столь же сложно, как и найти вампира солнечным денёчком на улице (ведь все знают, что у вампиров слишком нежное зрение для пребывания на свету).

— Вот этот сойдёт, наверное, — хмыкнула Лили, заводя брата в пустой класс. Она бы с удовольствием, кстати, воспользовалась бы давно облюбованным зеркальным классом, но тот вдруг оказался востребованным для какого-то клуба, то ли дуэлей, то ли дуэний, Лили не разбиралась. Так что Эвансам пришлось срочно менять место посиделок, но ни один класс больше не устраивал Лили, и родственники кочевали из помещения в помещение, как путники в пустынях ходят от оазиса к оазису.

Нынешний класс ничем не отличался от множества других, разве что из мебели в нём были лишь пара колченогих стульев да полусъеденная термитами парта. Лили по обыкновению уселась на подоконник, подложив под себя сумку, а Эванс остался стоять посреди комнаты, поскольку ему, в сущности, было всё равно, какое положение его тело занимает в пространстве.

— Тетрадка, да. Я уже довольно неплохо общаюсь с мелкой, так что она спокойно при мне пишет в неё. Строчит, как бешеная, представляешь? Постоянно с этой книжкой, моется, правда, без неё, но там не стащишь, я пыталась. Да ещё и Салли не даёт нормально умыкнуть тетрадку, «только не при мне», «только не при мне», тьфу. Но я её просмотрела — она пустая, знаешь? Хотя Джи-Джи пишет много. Я думаю, какой-то магический ар-те-факт.

— Ар-те-факт…

— Да. Я его как следует рассмотрела, пустая книжка. Правда, подписана, угадай кем? — немного подождав и так и не дождавшись ответа, Лили вздохнула. — Томас Марволо Риддл. Это явно не похоже на Джиневру как там её Уизли, правда? И имя я это знаю, его награду тысячу раз чистила во время отработок, а такое не забывается. Так что дневник сорокалетней давности делает у мелкой?

— Всё равно. Я хочу его, Лили.

Сердце её затрепетало: Эванс никогда не называл её по имени! Да он обращался лично к ней всего два или три раза за всё время, что они вместе, но чтобы по имени назвать… единичный случай!

А её брат всё продолжал её удивлять. Подойдя к сидящей на подоконнике девочке, Эванс аккуратно взял её ладонь в свои. Руки мальчика были такими бескровными, что пальцы Лили мгновенно начало сводить от холода, будто она долго ходила на морозе без перчаток.

Глаза Эванса сияли. Этот мёртвый яркий свет проникал в саму душу Лили, покрывая её извилистыми узорами морозных линий. А когда мягкие губы её брата коснулись тыльной стороны ладони Лили, там, где дрожала маленькая синяя венка, девочка почувствовала, что задыхается от счастья.

— Дневник, Лили, — прошептал Эванс, не отводя взгляда от лица сестры и всё ещё едва касаясь губами её руки. — Принеси мне этот дневник.

***

Джинни радовалась: всё, наконец-то, стало хорошо.

Нет, сначала-то было очень даже грустно: друзей нет, знакомых нет, соседки по комнате оказались теми ещё злыднями, учителя придирались, а мамы не было рядом. И совы, чтобы маме написать, тоже не было: Перси свою использовать запретил, а мама Молли просила не присылать школьных. Мало ли, чем те болеют.

Хогвартс казался Джинни волшебным даже больше, чем он есть на самом деле. И это несмотря на то, что она всю жизнь жила среди летающих по дому игрушек, самомоющейся посуды, ярких искр на кончиках волшебных палочек и садовых гномов под боком. Но Хогвартс, он был таким… таким потрясающим, непохожим ни на что! И волшебство это не приедалось, не становилось обыденностью уже через несколько дней, что было со всеми заклятиями, нет!